МУРАВЬЕВ-КАРСКИЙ Н. Н.

ЗАПИСКИ

Египетская армия, перешедшая пустыню, которая отделяет Африку от Азии, состояла из 32 т. чел. регулярных войск и 4-х или 5-ти т. Бедуинов. Вторжению сему предшествовали коварные разглашения Мегмед-Али-паши, распустившего в народе ложные слухи, что Султан намеревается присоединить к управлению его Сирию, Саид и Триполи. Предводитель египетской армии, Ибрагим-паша, немедленно занял Яффу и Каифу; ему покорились: Иерусалим, Наблуз, Табария и вся страна, лежащая между Газою и Акрою. Поспешно овладев всем берегом Лаодикеи (по-турецки Латакиэ), он обложил 27-го ноября 1831 года крепость Акру, с 15-тью тысячами регулярной пехоты, двумя саперными ротами, полевою и осадною артиллериею, состоявшею из двух рот канониров и двух бомбардиров, с двумя полками улан и 1 т. Бедуинов.

Акра лежит на мысе, омываемом морем с трех сторон; четвертая сторона защищена крепостью с бастионами; возвышающаяся над нею башня служит цитаделью. С сухого пути нет другого доступа в Акре; укрепления дурно дефилированы и над ними господствует соседственная высота. [2]

В течение первых 10-ти дней, осаждавшие не усиливали огня; 9-го же декабря 5-ть египетских фрегатов, став на яворе пред пристанью, с помощию канонирских лодок, действовавших под парусами, стали громить крепость сильною пальбою, которая сопровождалась подобною же со всех сухопутных батарей и продолжалась от 8-ми часов утра до 4-х вечера. Осажденные отвечали с равною деятельностию и нанесли египетским войскам значительный урон, а судам их разные повреждения; 10-го возведенные с поля укрепления вооружили осадными орудиями. Осаду продолжали неутомимо, и хотя с 9-го по 18-е число бомбардирование не превращалось ни днем, ни ночью, однако крепость держалась и не предвиделось даже надежды на скорое покорение ее. Абдулла-паша в сем случае показал много твердости; говорят, что он поклялся скорее взорвать на воздух цитадель, чем сдаться.

Между тем обитатели Ливанских и Наблузских гор прислали в египетский стан своих старшин с изъявлением покорности и готовили для Ибрагима вспомогательное войско, которое набиралось сыном Эмир-Бешира, управлявшего подвластными ему племенами, уже от имени Мегмед-Али. Жители Дамаска, опасаясь наказания от Порты за произведенные ими беспорядки, также вооружились и задержали заложником пашу, назначенного для препровождения в Мекку молельщиков. Ибрагиму надобно было действовать с поспешностию и подкрепить каким-либо блистательным успехом столь благоприятное расположение сирийских народов в его пользу.

3-го марта 1832 года, в первую ночь мусульманского праздника Байрама, началась по крепости со всех батареи пальба, продолжавшаяся шестеро суток. От действия орудий разрушилась башня, защищавшая главные ворота; с падением ее развалилась и часть стены, которая засыпала ров обломками. Открылся пролом достаточной [3] ширины, чтобы через него могло пройти 30 чел. в ряд. На рассвете седьмого дня начался приступ. Абдулла-паша лично сражался на проломе со своими отборнейшими войсками. Долго состязались в рукопашном бою. Египтяне несколько раз шли на приступ и были отбиты с большою потерею. Наконец осаждавшие, после тщетных усилий, возвратились в свой стан, с значительным числом раненых, оставив под стенами крепости более 1,200 тел. Военные суда, участвовавшие в нападении, также много потерпели и должны были возвратиться в Александрию.

Крепость Триполи была уже с некоторого времени занята Бербер-Мустафою с двумя египетскими полками, когда Осман-паша, в последних числах марта месяца, вступил с войском в Триполийскую область, над которою назначили его начальником. Жители не принимали никакого участия в войне, а напротив того желали избавиться присутствия неприятельских войск. Итак, Осман-паше, предводительствовавшему лишь несколькими тысячами нестройной конницы, с четырьмя орудиями малого калибра, предстояло еще покорить права, дарованные ему правительством, и самую столицу своего управления. Он прибыл к ней в первых числах апреля месяца, с полною уверенностию, что неприятель, исключительно занимаясь осадою Акры, не мог обеспечить обороны Триполи. Не сделав никаких распоряжений, он рассыпал свои войска по окрестным возвышениям крепости и открыл по ней пушечную пальбу, которая не нанесла ни малейшего вреда городу. Действие крепостных орудий было столь же безуспешно, почему осаждавшие, ободрившись, подскакали прямо к домам; но были отражены сильным ружейным огнем и бежали обратно за высоты. В погоню за ними выслан из Триполи баталион, который, утомившись в преследовании, остановился [4] и построился в каре. Это придало Туркам духу; по донесениям, сделанным Порте, они бросились на каре и сломили его: неприятель был вогнан в город с потерею нескольких сот рядовых и офицеров, более 70-ти пленных, части оружия и снарядов; в них утверждалось также, что во время боя несколько Египтян перешло на сторону Турок, и что Осман-паша, обложив Триполи, надеялся овладеть им в скором времени. Из других же сведений, более достоверных, можно было заключить, что Египтяне в сем случае не понесли значительного урона, что ночь прекратила битву и что с обеих сторон войска покойно отступили в прежние лагери свои без дальнейших последствий. Тела убитых были похоронены.

Ибрагим-паша, встревоженный известиями о наступательных действиях Османа, поручил осаду Акры одному из своих генералов, а сам с 8 т. войска и 6 орудиями поспешил в Триполи. Едва он появился перед станом Туров, как Осман-паша со страху бежал, чтоб скорее соединиться с пашею Галеба, находившимся около Гамы; причем он, как утверждают, лишился зарядных ящиков и большей части палаток. Некоторые говорят, что Ибрагим предпринял сие движение единственно в намерении ознакомиться с будущим поприщем военных действий; однако первое известие, кажется, вероятнее. От Триполи египетский полководец направился к Гомсу; из чего заключили, что он намеревался овладеть Галебом.

Сераскир Мегмед, паша Галебекий, немедленно отправил в Гомс часть своих войск, разделив их на три отряда. Ибрагим, не ожидавший встретить сопротивления в этом месте, видя препятствия к дальнейшему следованию, решился отступить. По уверению Турок, движение это было исполнено с поспешностию и в беспорядке; конница их [5] преследовала Египтян, коих она настигла при селении Хан-Кассыре. Вскоре примкнула к ней пехота, и Ибрагим был вынужден сразиться с совокупными силами трех пашей. Дело продолжалось лишь несколько часов. Ибрагим должен был оставить место битвы, с значительною потерею убитыми и ранеными, и отступить к Балбеку. Там присоединился к нему племянник его, Аббас-паша, с отрядом, состоявшим из 800 человек. Турки прибавляют, что Египтяне тогда много потерпели от голода, но эти рассказы едва ли не пристрастны, как и выше приведенные об одержанной победе над неприятелем, ибо всякое отступление неприятеля у азиатцев называется поражением, а наступательное движение своих войск победою. Гораздо правдоподобнее, что Ибрагим-паша, встретив неожиданное препятствие, признал за лучшее не пускаться вдаль до покорения Акры и до сосредоточения всех своих сил.

Его также призывали беспокойства, появившиеся в горах между Друзами. Он скоро усмирил их, заключил начальников в Бейруте и взял заложников от главнейших колен. Не менее того несогласия, показывавшиеся еще в разных местах, и медленная осада Акры на время ослабили рвение в соучастниках Мегмед-Али. Бербер-Мустафа открыл даже в Триполи заговор, в котором участвовали: кади, муфти и знатнейшие из жителей.

Абдулла-паша, узнав, что большая часть осадного войска выступила, под личным предводительством Ибрагима, к Балбеку и горе Ливанской, сделал вылазку с частию гарнизона и заманил неприятеля под крепостные выстрелы. Тогда остальные войска его вышли из Акры и, поддержанные огнем всех крепостных орудий, быстро ударили на Египтян. Осаждавшие были окружены, разбиты и опрокинуты с значительною потерею; осадные работы разрушены; тяжелые орудия заклепаны, а легкие с ящиками и [6] снарядами увезены в Акру. Египтяне отступили на дальнее расстояние от крепости, чтобы оправиться в ожидании усиления, а Абдулла-паша ревностно занялся исправлением всех повреждений, произведенных в укреплениях с самого начала осады.

Ибрагим-паша, получив значительное пособие войском, прибывшим из Кандии, и сделав нужные оборонительные распоряжения на юге от Балбека, возвратился к Акре, чтобы довершить ее покорение. С самого прибытия он занялся изготовлением всего необходимого для нападения, а 19-го открыл по крепости сильнейший огонь. Напряжения Египтян, для овладения ею, еще долгое время оставались тщетными, от чего они много потерпели.

Едва оказывался в стенах пролом, как его снова заделывали. Однако город был весь разрушен, а вместе с тем и дворец паши, который был принужден укрываться в погребах, построенных еще известным Джеззар-пашею. Гарнизон истощился; в нем едва оставалось 2 т. ратников.

Общий приступ назначили на 27 число мая. Пробили три пролома: один в башне Капу-Бурджу, другой в Небы-Салэ, а третий в Завиэ. В течение всей ночи, с 26 на 27 число, выстрелы с батарей не умолкали. Атака началась с рассвета назначенного дня шестью баталионами и продолжалась до полудня. Турки отразили было уже два баталиона Арабов, шедших в пролом Капу-Бурджу; но Ибрагим, лично тут присутствовавший, своеручно отрубил голову одному из начальствовавших над ними, направил пушки против отступавших и тем заставил их снова обратиться к стенам. Нападение на другие проломы шло успешнее: осаждавшие заняли их, несмотря на неоднократно повторенные натиски гарнизона. К несчастию Акрского паши, пушкари его отказались действовать, и он принужден был, около 5-го часа по полудни, сдаться, [7] выдержав приступ, который продолжался 12 часов сряду. Он с мужеством защищал крепость свою и сдал ее только в крайности, сражавшись лично и подвергавши жизнь свою всем предстоявшим опасностям. Возле него был убит доверенный его чиновник, управлявший всеми делами его. Абдулла с гордостию требовал от победителя, чтобы обезоружили изменников, а войскам, пребывшим верными, оказывали бы уважение. Его отвезли с гаремом в Александрию.

В египетских реляциях написано, что урон с их стороны, во все время осады, состоял только из 1,439 раненых и 512 убитых. В числе первых: 1 полковник, 1 подполковник, 2 баталионные командира, 2 младшие штаб-офицера, 8 капитанов, 47 обер-офицеров и 1,368 нижних чинов; а в последних: 1 полковник, 2 баталионные командира, 2 младшие штаб-офицера, 3 капитана, 15 обер-офицеров и 489 нижних чинов. Турки, напротив, относят эту потерю к последнему лишь дню приступа, в который, по частным известиям, Египтяне понесли еще более урона; говорят, что они лишились в этот день до 3 т. челов. убитыми, кроме раненых, коих число было соразмерно убитым.

Так, после шестимесячной осады и упорной защиты, пала Акра. Ея покорение обеспечило для победителя обладание Нижнею Сириею, склонило в пользу его умы жителей, еще не обнаруживших дотоле своих намерений, и открыло ему беспрепятственный путь вперед.

В письмах, полученных в то время в Константинополе из Александрии, уведомляли, что Абдулла-паша, по выходе на берег, был приветствован пальбою с крепости, встречен многочисленною свитою, и что даже ему подвели собственную Мегмеда-Али лошадь в богатом уборе. Должно ли приписать такой пышный прием желанию почтить мужество в несчастии, или злобному намерению — [8] выставить побежденного на посмешище народу, готовому превозносить суетную славу победителя? По некоторым слухам, твердость духа и в злополучии не оставляла пленного пашу. По другим же известиям, собранным в Александрии, он долго не решался выйти на берег, страшась показаться на глаза победителю своему и опасаясь казни; когда же он, после многократных убеждений, решился предстать пред врагом своим, то повергся к ногам его и целовал у него полы платья, чем дал честолюбцу повод еще более величаться своею победою. Как согласить столь унизительные поступки с мужественною обороною защитника Акры? После пышной встречи, сделанной Абдулле Мегмедом-Али, он всенародно и в самых высокопарных выражениях объявил своему пленнику прощение, отвел ему для жительства дворец и назначил содержание. Однако Абдулла-паша ничего не получал и был вынужден, для ежедневных надобностей, продавать по частям остатки своих драгоценностей. Тем не менее гремела слава о великодушии Египетского наместника.

По принятому турецким правительством предначертанию военных действий, поприщем борьбы назначалась Сирия. Прежде всего нужно было обеспечить продовольствие: положили — доставить его морем в прибрежные города северной части Сирии. Почему и направили туда флот, а сухопутным силам назначили идти из Конии в Антиохию берегом, дорогою пагубною для здоровья, по злокачественности климата. Войска, расположенные в Адалии (Саталии), усилили тремя баталионами, набранными в Смирне, под начальством бывшего Силистрийского Мегмед-паши. Отряду сему назначалось содействовать движениям армии — частными высадками в разных местах Сирии и Египта.

Турецкая армия, опоздавшая уже прибытием в Конию, еще промедлила там несколько времени. Наконец она [9] выступила чрез Ерекли и Адану к Антиохии, отстоящей от Конии на 28 переходов, в следующем порядке:

14 мая пешая бригада Бекир-паши, со 2-м конным полком полковника Измет-бея.

16-го сильный отряд иррегулярных войск, состоящий из пехоты и конницы, под начальством Мегмед-паши Силистрийского, прибывшего за несколько дней до того в главную квартиру из Адалии.

20-го пешая бригада Скендер-паши, с 6-и конным полном полковника Мегмед-Али-бея. При этом отделении находился дивизионный генерал Мегмед-паша.

24-го пешая бригада Неджиб-паши, с 9-м конным полком полковника Мустафы-бея.

28-го пешая гвардейская бригада Дилавер-паши, с 1-м конным гвардейским полком.

При каждом отделении следовали принадлежащие к нему артиллерия, снаряды и по одной военно-рабочей роте. Главнокомандующий с главною квартирою и остальною конницею выступил вслед за гвардейскою бригадою.

По пути из Ерекли в Адану встречаются ужасные теснины Тавра, на расстоянии 22 часов хода. Мегмед-паша, принявший начальство над авангардом, в состав которого поступила бригада Бекир-паши, прибыл в Адану 8 июля. Отряд, направленный к Тарсусу для разведания о неприятеле, доставил главнокомандующему с нарочным первое известие о падении Акры. Надлежало поспешить занятием ущелий, ведущих в Сирию, немедля идти на Антиохию и предупредить Ибрагим-пашу занятием Бейлана. Гуссейн-паша, казалось, постиг необходимость такой меры и ускорил прибытием своим в Адану; но здесь снова промедлил две недели. Наконец армия двинулась к Антиохии, где она подвергнулась смертоносным опустошениям от холеры. Вместо того, чтоб воспользоваться промедлением Ибрагима войско опять провело тут в бездействии более [10] недели. Флот не показывался. Итак, движение берегом не принесло никакой пользы, а только послужило к распространению болезней.

Беспорядок, господствовавший в турецкой армии, превосходил всякое вероятие. По свидетельству очевидца, недостаток в продовольствии для людей и лошадей ощущали уже с самого выступления из Царя-Града. Артиллерийского парка при армии не имелось; часть зарядных ящиков была вовсе без снарядов, в другой же заключалось неполное количество их. Не было ни понтонов, ни инженерного парка, ни даже необходимейших орудий, для исправления дорог и мостов, от чего артиллерийский обоз, тяжелый и дурно построенный, беспрестанно ломался и замедлял движение. Запасного леса также не было, на починку употреблялся сырой, добываемый на месте. Артиллерийских и обозных лошадей, еще не приезженных к упряжке, сбивали и бросали на походе; их заменяли собираемыми от жителей жеребцами, вовсе неспособными к употреблению в упряжь. После двухмесячного похода, люди совершенно обносились обувью. При беспорядочной же раздаче ее, те, которые успевали набрать сапог более других, на следующий же день беспрепятственно распродавали их, в чем они и не подозревали никакой вины. Оружие вообще содержалось весьма дурно. Обоз обременялся поклажею на повозки не только ранцев, но даже ружей, что допускалось офицерами безвозбранно. Продовольствие выдавалось каждому на руки мукою, и солдаты питались недопеченными лепешками, которые изготовлялись на ночлегах в золе. Притом же и весь паек отпускался не полный, от чего люди стали приметно слабеть. На походе полки брели без малейшего надзора начальства, по собственному произволу, перемешавшись и растянувшись на целый переход, от чего пропадало много народа в усталых. Офицеры вовсе не пользовались уважением нижних чинов, [11] а потому не могли удержать их в порядке. Военной полиции, коей бы можно несколько заменить беспечность частных начальников, не существовало, от чего обозы, коих количество не ограничивалось каким-либо распоряжением, разоряли край сбором подвод, скота и обременяли войско. Вместе с армиею следовало множество неизвестных и подозрительных людей, среди коих легко могли скрываться лазутчики, подосланные неприятелем для распространения пагубных внушений. Госпиталей и в заводе не было. Заболевавших бросали десятками на ночлегах, и выздоравливавшие возвращались уже не в полки, а в свои дома. Жители, дурно расположенные к Султану, не переставали жаловаться на притеснения, непомерные повинности и бесплатные требования продовольственных припасов, скота и фуража. Известие о падении Акры и различные слухи, беспрепятственно распространявшиеся, поселяли еще более уныния в народе, а в войсках, без того уже недовольных своим положением, ропот. Начальники же, вместо того чтобы возбуждать в них дух ободрительными приказами, собственным примером и неотлучным пребыванием при своих местах, заботились лишь о личных выгодах. При проходе чрез теснины Тавра, не обратили никакого внимания на местоположение, представляющее многие удобства в обороне. для отступающего войска ¹. Гуссейн-паша редко показывался, всегда останавливался позади, медлил в городах и не делал ни малейших распоряжений. Войска, предоставленные на волю частных начальников, часто шли по пяти и шести утомительных переходов без дневок, а иногда оставались на одном месте по нескольку дней сряду. Никто не занимался ни избранием удобнейшего пути, ни указанием мест для становищ на ночлегах. Во время движений не [12] наблюдалось даже самой обыкновенной военной осторожности. В таком-то беспорядке турецкая армия тянулась кое-как к Антиохии.

Ибрагим-паша подавался между тем вперед, тремя отделениями, чрез Триполи и Балбек. Спустившись в долину Оронта, он, после незначительной стычки с турецкими иррегулярными войсками, занял 5 го числа июня Дамаск. Порта упустила из вида защиту этого места, важного по святости, приписываемой ему мусульманами. При обнародовании о потере его, объявили, что Султан лучшим счел уступить Дамаск неприятелю бесспорно, нежели проливать кровь правоверных в столь святом месте. Начальствовавший в Дамаске Али-паша выехал оттоле, при вступлении Египтян.

Туркам следовало бы поспешить к Гомсу (древней Эмессе), где можно было принять сражение с выгодою; но Гуссейн не решился на то и оставался с главными силами в болотистых и вредоносных окрестностях Александретты. Наконец он дал повеление только одному передовому отряду, состоявшему из бригады Бекир-паши и иррегулярных войск Мегмед-паши Силистрийского ² идти по направлению к Гаме.

По другим известиям, передовой отряд состоял из трех конных полков, в числе коих было два полка — спаги и две бригады пехоты, с принадлежащею к ним артиллериею; начальство над сим отрядом принял в Адане Ферик-Мегмед-паша. Когда же он прибыл к [13] Гаме и нашел уже там Мегмед-пашу Силистрийского, с иррегулярными войсками, то поступил в распоряжение его, как старшего. В это время Гомс был все еще занят Мегмед-пашею Галебским, с 15 т. человек и 8 легкими орудиями ³; на него-то направлял первоначальный свой удар Ибрагим-паша, надеясь, по-видимому, разбить его прежде прибытия главных сил неприятельских.

Войска, стянувшиеся к Гаме, и тут провели шесть дней в бездействии. Кажется, что причиною этой остановки были собственные приказания главнокомандующего, который не иначе, как по настоятельным представлениям, позволил передовому отряду двинуться к Гомсу. Разрешение сие к выступлению получено только 6-го июня. Сам Гуссейн-паша с гвардейскою бригадою и двумя конными полками подвинулся от Антиохии к Мидику. Бригаду Неджиб-паши с одним конным полком и артиллериею поставили эшелоном по дороге к Гаме, в 4-х переходах от Мидика и в 3-х не доходя Гомса. Мегмед-паша Силистрийский, надеясь разбить неприятеля без пособия главнокомандующего, выступил из Гамы. По беспечности начальства, войска не получили хлеба накануне похода, так что, когда головы колонн на другой день, 7-го числа около 8 часов утра, стали подходить в Гомсу, то люди уже совершенно изнемогали от голода и усталости. Отряд Галебского паши был расположен в правой стороне города, на равнине, поросшей кустарником и пересекаемой ручьями. Артиллерия стояла кое-как на кладбище, близь городской стены, и была обращена не в поле, а по направлению к палаткам отряда. В таком беспорядке пребывал отряд сей уже около двух месяцев, и в таком виде застали его вновь пришедшие бригады Скендер и Бекир-пашей. Они раскинули шатры свои между станом иррегулярных войск и [14] кладбищем, окружающим город, и едва успели составить ружья в козлы, как бросились в Гомс, чтобы добыть себе хлеба.

Иностранные офицеры, находившиеся при Ферик-Мегмед-паше, вызывались безотлагательно ехать для открытия неприятеля; но им отказали в том, потому что находили такую предосторожность излишнею, по уверенности, что Египтяне отдалены еще не менее как на 18-ть часов расстояния. Турецкие военачальники вместо того, чтобы озаботиться по крайней мере продовольствием войск, собрались в палатку Галебского паши для взаимных приветствий и поздравлений с присоединением новых войск, предназначенных на поражение врага. Затем последовал, со всею свойственною Туркам медленностию, завтрак, сопровождавшийся пальбою из пушек. Беспечные вожди, забыв свои обязанности, предавались еще пиршеству, как вдруг прискакал гонец с вестию, что вдали по дороге к селению Диди, ведущей в Дамаск, показался неприятель, приближающийся в больших силах. Послали разведать и вскоре удостоверились, что Ибрагим-паша с войском уже не далее 2-х часов от Гомса. Начальники поспешно сели на коней и пустились сами поверять донесение. Едва успели они выехать, как увидели в расстоянии полутора часа неприятеля, строющегося в боевой порядок, правым крылом к селению Диди, а левым к озеру, и вслед затем раздался отдаленный гул египетских орудий. В это время турецкий ариергард только еще стягивался к лагерю.

Гомс лежит среди обширной, песчаной равнины, ограниченной к стороне Дамаска цепью довольно высоких гор и представляющей вид подковы Город обнесен каменными стенами, вышиною близь трех с половиною сажень, и имеет вид пятиугольника. Снаружи примыкают к стенам кладбища. Цитадель построена на возвышении [15] среди города; с нее открывается взору равнина во всем ее протяжении. В крепость ведут несколько ворот. В направлении к Дамаску, поверхность земли волнистая; в левой руке виднеется селение, в правой озеро, а между ими и городом несколько холмов. Версты с полторы от Гомса, вправо расстилаются сады и поляны, поросшие кустарником и пересекаемые не широкими, но глубокими ручьями или протоками, продолжающимися до вышеназванного озера.

Величайшее смятение объяло в турецком стане и начальников и подчиненных. Никто не знал за что приняться. На первых норах голодные и утомленные люди сбирались и строились без всякого порядка, кто куда попал. Полковники, оставя полки свои, прискакали к старшим начальникам, но не за приказаниями, а с советами, увеличивая только тем сумятицу. Врожденная наклонность Турок к безначалию вмиг взяла верх над воинским порядком, еще не укоренившимся в их молодом войске. После многих прений и недоразумений, сделали кое-какие распоряжения для соединения разбросанных баталионов и двинули их вперед.

Пока сбирались регулярные полки, иррегулярная конница Мегмед-паши Галебского завязала перестрелку с Бедуинами Ибрагим-паши. Молодой Ферик-Мегмед-паша, по-видимому, более всех сохранивший присутствие духа, воспользовался тем, для обозрения неприятельских сил, под прикрытием наездников. Исполнение этого поручил он состоявшим при нем иностранным офицерам Тевенину и Рёльи.

По всем сведениям, собранным о боевом порядке войск Ибрагима, видно, что они были построены между селением Диди и озером, или Оронтом, в одну линию, прикрытую стрелками. Турки заключают, что он избрал растянутый строй для предохранения крыльев от натиска турецкой конницы, ибо он вовсе не предполагал встретить [16] регулярных войск. Касательно же сил, с ним прибывших, и размещения их показания различны. По одним: в средине стояли гвардейский и 11 пехотные полки, в развернутом строе, с 6 орудиями; на правом крыле 2 и 4 конные полки, а на левом 3-й и 7-й конные же бедуинские. По другим: в египетской армии было 27 баталионов, поставленных в развернутом строю. Турецкие известия к тому числу баталионов присоединяют 35 орудий и 6-ть четырех-эскадронных конных полков, поставленных в отдалении от правого крыла пехоты. Посыланные же для обозрения офицеры донесли, что силы неприятеля состояли из 28-ми баталионов пехоты, построенных колоннами в одну линию, и из 24-х эскадронов, расположенных уступами за крыльями пехоты.

Ибрагим-паша тщетно ожидал нападения, и наконец двинулся вперед, чтоб развернуть крылья своего стесненного строя. Турецкие наездники, опрокинутые этим движением, вмиг рассыпались и потом соединились за оконечностями первой линии своих регулярных войск. То же самое исполнили и бедуинские стрелки, но в лучшем устройстве. Тогда открылась турецкая армия, которую едва лишь успели поставить в три линии,— первую развернутым строем, а прочие в колоннах. В первой линии было 8-мь баталионов, а против их промежутков, в 150-ти шагах от линии, по одному орудию. На левом крыле конный 6-ти эскадронный полк Мегмед-Али-бея — также в развернутом строе, прикрытый отлогим оврагом, а на правом конный полк Спаги Измед-бея. Четыре баталиона правого крыла, при которых находился Бекир-паша, примыкали к глубокому рву, коего насыпной берег служил бруствером и почти закрывал движения их. Во второй линии стояло 6-ть баталионов и столько же эскадронов в колоннах, уступами; в средине их 6-ть орудий, снятых с передков. Остальные два баталиона и [17] часть иррегулярной конницы составляли третью линию, или резерв. Артиллерия Галебского паши, по забывчивости ли, или недоброжелательству его, осталась по-прежнему на кладбище и не участвовала в деле. Наконец 6-ть орудий остановились между городом и тылом армии в том же положении, в каком они шли походом. Не подвержено сомнению то, что не было у Турок настоящего предводителя, и что паши их, изумленные неожиданною встречею с неприятелем, более суетились, нежели распоряжались. Некоторые из них собирались даже отступить, но иностранные офицеры настояли, чтоб начали атаку.

В продолжение сего неприятель приближался и, достигнув места, с которого артиллерия его могла успешно действовать, открыл сильный пушечный огонь. Ему отвечали тем же, но слабо, чему было причиною странное размещение орудий поодиночке. Преимущественно громила турецкие ряды сильная египетская батарея, находившаяся в правой части центра. Ядра ее наносили большой вред в баталионах левого крыла, которыми начальствовал Скендер-паша. Они выдерживали этот смертоносный огонь уже более 20 минут с необыкновенным мужеством и хладнокровием, когда Ферик-Мегмед-паша, заметив, что после пальбы, продолжавшейся четверть часа, не стало более зарядов, и что его артиллерия слабее египетской,— потребовал оставшуюся за линиею батарею, которая, как выше сказано, остановилась между городом и тылом армии в походном порядке. Тщетно Бекир-паша старался подвинуть ее вперед, угрожая даже начальнику орудий обнаженною саблею,— командир батарей не тронулся с места. Ферик-Мегмед-паша, не дождавшись ее, велел левому крылу ударить на неприятеля холодным оружием. Увлекаясь пылкостию, молодой человек сей, с великодушным мужеством, сам стал перед баталионом и новел его в штыки. За ним последовали прочие баталионы первой [18] линии, под начальством своих бригадных командиров, и поддержали его нападение, которое сначала имело блистательный успех. Неприятель дал тыл и даже бросил 8-м орудий, на которые был направлен натиск; но храбро наступавшая пехота вскоре заметила, что артиллерия не трогалась за нею. Равномерно и конный полк Мегмед-Али-бея, который должен был подкреплять напор ударом на правое врыло и тыл неприятеля, пустившись, по неопытности своего начальника, на большое расстояние с места во весь дух, не выдержал встреченного им огня из орудий и остановился. Эта неудача поселила робость в пехоте,— она тоже не дошла 150 шагов до неприятеля. Египтяне ободрились. Предводитель их, вступавший с самого начала дела левым крылом своим в безуспешный бой с бригадою Бекир-паши, воспользовался минутою колебания Турок. Удвоив правое свое врыло левым, он лично с гвардейским полком поспешил на помощь к отступавшим. Египтяне, усилившись таким образом в одной точке, открыли смертоносную ружейную пальбу по выдававшимся более других вперед турецким войскам, которые устрашились опустошения в рядах своих и пришли в замешательство. Тогда судьба сражения мгновенно решилась. Невзирая на непоколебимую храбрость молодого Ферик-Мегмед-паши и содействовавших ему Скендер-паши, Бекир-паши и полковника Мегмед-Али-бея, первая линия была опрокинута. Остальные две, вместо того чтоб поддержать ее, бросили без выстрела ружья и ударились в бегство в ужаснейшем беспорядке. Победитель преследовал их по пятам до самой ночи, причем захватил большую часть артиллерии, весь обоз, 2,500 пленных и овладел Гомсом. Турки лишились убитыми до 2-х т. челов., урон же Арабов состоял только из 102-х убитых и 162-х раненых. Так решилась первая и знаменитая по последствиям [19] битва Туров с Египтянами. Хотя урон, понесенный первыми, и можно считать малозначущим, в сравнении с оставшимися силами, но претерпенное поражение было важно в том отношении, что оно положило печать уныния на султанские войска, которые не могли более оправиться. Причины неудачи видны из предыдущего описания о неустройствах турецких войск и о беспорядке, в коем они двигались. Ход же самого дела доказывает неопытность вождей в ратном искусстве и слишком еще слабо вкорененные правила воинского послушания.

Порта, при обнародовании этого несчастного события, выставила храбрость Ферик-Мегмед-паши и оправдывала поражение его превосходством неприятельских сил, превышавших турецкие 9-тью баталионами, 6-тью эскадронами и 17-тыо орудиями. Исчисление сие сделано наугад, ибо положительных о том сведений или вовсе тогда не имели, или скрывали их. За основание можно было бы принять донесения иностранных офицеров, обозревавших противное войско; но как ручаться за достоверность и сих показаний? Во всяком случае надобно полагать, что у Египтян, потерпевших менее изнурения, нежели Турки, баталионы находились в большем составе. Если верить некоторым слухам, то в сражении при Гомсе у Турок было под ружьем всего только 10 т. человек. Какова же должна быть потеря, понесенная ими от болезней во время похода? Порта, утешая себя в проигранном сражении, называла его стычкою передового отряда. Она, как бы желая скрыть свои опасения насчет последствий, указывала на силы, предводимые Гуссейном, как на твердую опору. У Гуссейна же всего оставались только две бригады, Неджиб и Дилавер-пашей, с двумя конными полками. Следственно не один передовой отряд, а большая половина армии потерпела поражение под Гомсом.

Полагают, что Турки могли бы еще удержаться и после [20] сражения в стенах Гомса, до присоединения войск Гуссейн-паши, но это было несбыточно при расстройстве, в котором они находились. Тогда всякой из начальников и подчиненных помышлял лишь о собственном спасении, а не о каком-либо сопротивлении. Арабы племени Анез более других наседали на бегущих, преследуя их с ожесточением. Турки лишились в бегстве еще множества людей и были поражены столь сильным ужасом, что для спасения себя выпрягали лошадей из-под пушек. Таким образом бросили в добычу неприятелю 11-ть орудий кроме тех, коих они лишились в бою.

Остатки разбитого войска рассеялись. Часть направилась к Галебу, другая к Антиохии. По пути к сему городу стоял, как уже было сказано, в 20-ти часах от поля битвы, Неджиб-паша с своею бригадою. Бригада эта, вместо того чтоб служить опорою для побежденных, пораженная страхом, увлеклась в их бегство и вместе с ними разбрелась и исчезла.

Гуссейн-паша, узнав о происшедшем, подвинулся к Оронту и стал у моста Джезер, чрез который пораженным надлежало переходить. Здесь Гуссейн в первый раз показал ту грозную твердость, которою он отличался в затруднительных обстоятельствах. Заняв мост пехотою, он силою остановил бежавших и, без дальнего отлагательства, приказал кавасам ⁴, в своем присутствии отрубить головы двум солдатам, которые, не слушаясь его, хотели пробраться на другой берег реки. Зрелище трепещущих членов их остановило прочих и доставило главнокомандующему возможность собрать остатки разбитого войска. [21]

Оттуда Гуссейн-паша обратился, против всякого ожидания, к Галебу. Ибрагим-паша выступил 9 июля из Гомса, 10-го занял Гаму и, следуя далее чрез Магрукэ, Маар и Тел-Эс-Султан — страною, представлявшею по безводию много затруднений для войска, прибыл 15-го в Галеб. За сутки до того Турки вышли оттуда, оставив в городе 16 орудий, множество продовольственных припасов и снарядов. Все города и селения сдавались Ибрагиму, отличавшемуся на первых порах умеренностию и великодушием. Народ с радостию шел на встречу к победителю, и многочисленные сирийские христиане ободрились духом, который поник было от угнетения Турок. Напротив того, обхождение Гуссейн-паши возбуждало всеобщий ропот и навлекало нарекание на законное правительство. Ибрагим был принят в Галебе с восторгом. Он вступил в город с тремя бригадами пехоты, семью полками конницы, тремя артиллерийскими батареями и отрядом Бедуинов, что составляло от 15-ти до 20 т. человек. Очевидцы рассказывают, что все Бедуины были вооружены ружьями с длинными штыками, войска имели с собою пятидневный запас продовольствия и отличались исправностию оружия, красотою лошадей и строгим соблюдением подчиненности.

Для совершенного завоевания всей Сирии, предводителю Египтян оставалось покорить только Антиохию и Александретту, но он остановился несколько времени в Галебе, в надежде, что переговоры, которые отец его вел тогда с Портою, в скорости получат удовлетворительное окончание. Турецкий главнокомандующий не воспользовался сим промедлением, чтоб преградить неприятелю дорогу, ведущую в Караманию. Он оставил Антиохию, представлявшую удобства для укрепленного стана, и отступил за теснины Бейлана, заняв их только передовым отрядом. Это ущелье, по которому пролегает дорога, ведущая берегом моря в Сирию, в иных местах так узка, что верблюд [22] с трудом может пройти ⁵; но Турки не умели воспользоваться сими преимуществами местности.

Ибрагим-паша, назначив военным губернатором в Галебе Кучук-Ибрагим-пашу, оставил в его распоряжении одну пехотную бригаду с артиллерийскою батареею, а сам, с начальником гвардии Аббас-пашею и французом Солиман-беем, пустился преследовать Турок по направлению к Антиохии и Александретте. Он прибыл к теснинам Бейлана 29 июля. К турецкому становищу, обставленному орудиями, вели две дороги, из коих та, которая шла в обход, не была занята. Ибрагим заметил эту ошибку. Он послал 13 пехотный и 5 конный полки с 4-мя орудиями по дороге, идущей правою стороною его позиции; сам повел гвардейский, 8 и 18 пехотные полки с 12-ю орудиями по другой дороге, пролегавшей слева, и обманув таким образом Турок фальшивою атакою, вскоре сбил их с места и снова обратил в беспорядочное бегство. У них взяли при сем случае еще 39-ть орудий и 1,900 человек в плен. С самого же начала военных действий, Турки, как сказывают, потеряли в разных делах до 80 пушек и 15-ть т. человек пленными.

1-го августа Египтяне вошли в Антиохию. Гуссейн-паша, узнавши еще в Галебе, что в Александретте прибыл морем значительный подвоз продовольствия и снарядов, намеревался идти туда, чтоб защитить город, но Ибрагим предупредил его, успел занять Александретту прежде Турок и захватил все привезенные припасы. Гуссейн, желая спасти находившуюся при нем казну и драгоценные вещи, велел отправить их из Александретты в Тарсус на иностранном судне; но и тут счастье не послужило ему. Хозяин судна, прибыв к Тарсусу, свез насильно на берег приставленных к казне [23] надсмотрщиков, а сам пустился в море. Порта обратилась в этом случае с просьбою к Английскому посольству, которое поручило своим консулам и поверенным во всех приморских городах Средиземного моря стараться об открытии похитителя. Меры сии были успешны. Часть казны отыскали ⁶, и начальствовавший над английскою эскадрою в Архипелаге отрядил в острову Кассосу нарочную корветту, для получения найденных сумм и драгоценностей. Командиру корветты приказано было принять имущество на месте по описям и по ним же сдать все в Царе-Граде. Турецкое правительство с признательностию выдало сыщикам ⁷ плату, установленную обыкновением за отыскание потерянных вещей, а капитана корветты наградило, сверх того, золотою шпагою.

После поражения под Бейланом, Турки, гонимые конницею Аббас-паши, побежали к Адане. Гуссейн взорвал знаменитый мост чрез реку Пирам, построенный на 9-ти каменных арках, но тем не остановил преследования. Египтяне перешли чрез реку в брод при Мессисе, не встретив ни малейшего сопротивления, тогда как старинные укрепления, устроенные при сей переправе, представляли удобные способы для защиты ее. Турки без оглядки бежали в Адану, но их и оттоле тотчас вытеснили, так что сам главнокомандующий едва ускользнул от плена. Ибрагим оставался 20-ть дней в Бейлане для укрепления этого места; потом двинулся к Адане и Тарсусу. Жители, ограбив бежавших Турок, звали его к себе. Округи, зависящие от сих двух городов, тоже добровольно покорились победителю.

Итак, Ибрагим господствовал уже над всею страною, которую отец его желал присоединить в своим владениям. В Адане приступил он к приведению армии в [24] лучшее устройство; обеспечил ее продовольствием, которое удобно доставлялось морем, без малейшего препятствия со стороны Турок. Он учредил госпитали, распорядил для дальнейшего следования доставку подвозов на верблюдах и занялся снабжением войск суконною одеждою. Во всем было полное изобилие, кроме денег. По неисправной высылке их из Египта, войскам уже 10-ть месяцев не выдавалось жалованья. Для открытия неприятеля и съемки местоположения, были употреблены с пользою, находившиеся при армии, молодые люди, образованные во Франции.

Готовясь к новым подвигам, предводитель Египтян склонил, внушениями своими, к предательству беев племен, обитающих в горах, где еще укрывались остатки турецкой армии. С Ибрагимом было в Адане только 2 т. регулярного войска, почему он велел прислать в Адану всех старослужащих из полков, занимавших покоренные им города, оставив в гарнизонах только одни кадры, которые он приказал пополнить новыми наборами. Сим распоряжением Ибрагим надеялся соединить на рубеже своих завоеваний еще до 25 т. регулярного войска и 30 т. иррегулярного из Бедуинов, туземных Туркмен и жителей Аданы и Тарсуса. Сверх того ожидал он из Египта две артиллерийские батареи. В то же время прибыли к нему морем 40 судов с продовольствием для людей и лошадей, под прикрытием двух бригов и двух корветт, безвозбранно прошедших около берегов Кипра, вблизи турецкого флота, который оставался в бездействии.

После описанных неудач, турецкой армии более не существовало, — и можно ли дать название армии толпе, бредущей без всякого начальства, гонимой страхом! Курды и жители земель, где проходили беглецы, побивали регулярных солдат, которые шли поодиночке. Многие из них продавали за бесценок ружья, бросали мундиры и переодевались, чтобы скрыть свое звание и избегнуть [25] общей участи, ожидавшей подданных Султана, которые вступили в регулярные войска. В таком виде добрались Турки до Конии, оставив лишь слабую наблюдательную стражу в ущелиях Тавра, способных к обороне самым малым числом войск. Ибрагим воспользовался сим и, как видно будет в следующей главе, вскоре занял без сопротивления теснины между Аданою и Ерекли, подвинув в окрестности последнего города легкий отряд, расположившийся уже на северной покатости Таврских гор.

После вышеизложенных военных действий, не происходило более ничего важного в северной части Сирии. Из донесений, полученных Портою из Аинтаба от Мегмед-паши Галебского, отделившегося после Гомского сражения от главных турецких сил с 3 т. человек, видно только, что Египтяне намеревались занять крепость Рум-Калэ; почему Мегмед-паша, двинувшись вперед, напал на неприятели врасплох м спас крепость, которую снабдил гарнизоном; сам же пошел в Малатию, где оставался в ожидании дальнейших приказаний из Конии.

Так кончилась первая кампания этой войны на сухом пути. Военные действия на море были малозначащи; они, лучше сказать, ограничивались плаванием обоих флотов, взаимно наблюдавших один другого до глубокой осени. В сведениях, собранных из разных источников о количестве судов, встречается несколько различия. Причиною сего могло быть и то, что сведения подучались разновременно, суда приходили и уходили, и от того действовавшие эскадры представлялись наблюдателям различно. Некоторые считают, что близь берегов Сирии и Карамании находилось:

В конце июня месяца, или в начале июля 1832 года, турецкий флот прибыл к Родосу. Предводительствовавший им Галиль-паша немедленно отправил в Александретту и Антиохию заблаговременно приготовленные транспорты с продовольствием и снарядами под прикрытием нескольких военных судов. Затем капитан-паша пошел далее в море и встретил в виду Кипра египетскую эскадру, которую он приказал атаковать, хотя сам был под ветром. Неприятель, при первом наступательном движении Турок, уклонился и был преследуем в течении 6-ти часов. После сего часть турецких судов возвратилась и стала на якоре у берегов Карамании в заливе Мармарице, чтоб запастись необходимыми припасами. В последствии собралась туда вся эскадра, за исключением 6-ти фрегатов и нескольких перевозных судов, оставшихся было в Родосе. Она выстроилась в две линии под прямым углом, охраняя оба входа в залив, и в таком положении простояла праздно до 29 сентября.

Капитан-паша, скрывая настоящую причину своего бездействия, распространял слух, что цель выступления эскадры в море состояла единственно в конвоировании к [27] Дарданеллам вновь спущенного в Родосском адмиралтействе фрегата. Он добавлял к тому, что, согласно с волею Султана, не станет искать сражения до прибытия ожидаемых в подкрепление — одного сто-пушечного и трех двухпалубных кораблей, но и не будет избегать боя при встрече с неприятелем. Действительным же поводом к уклончивости его были, как кажется, недостатки всякого рода и болезни, а в особенности холера, свирепствовавшая тогда на турецких кораблях. Вся деятельность Галиль-паши ограничивалась беспрерывным отправлением парохода для наблюдения за неприятелем. В последствии однако открылось, что в продолжение этой кампании Египтяне захватили 4 турецкие военные судна, посланных для крейсирования, и в числе их один фрегат.

После взятия Акры, египетская эскадра отплыла к северному берегу Кандии, в залив Суду, откуда она снялась с якоря и пошла к Родосу. 10-го она крейсировала в проливе между островами Родосом и Сими. Оттуда перешла к Мармарице, где построилась против Турок в какой-то неправильный боевой порядок, с большими промежутками, имея мелкие суда на ветре, и в таком виде оставалась долгое время. Тут начальствовавший над нею Осман-бей получил приказание от Мегмеда-Али напасть на турецкий флот и разбить его, к чему благоприятствовали обстоятельства; ибо египетская эскадра стояла не вдалеке от неприятельской и в течение 4-х суток дул постоянно западный ветер, с которым Осман-бею выгодно было напасть на Галиля, заключенного в заливе. Но кажется, что оба адмиралы, опасаясь друг друга, избегали встречи. Наконец Египетский, полагавши кампанию конченною, отплыл обратно сперва в Суду, а после в Александрию, чтоб изготовиться к новому походу, предстоявшему в следующем году.

Говорят, что Египетский наместник, видя успехи своего [28] сына на сухом пути, намеревался объявить себя независимым от Порты. Было будто также время, что он, негодуя на Осман-бея за его нерешительность, думал сам отправиться с высадным войском на спущенном в Александрии стопушечном корабле. Говорили, что Мегмед-Али-паша хотел выйти на берег с десантом и располагал бомбардировать турецкие корабли в Мармарицком заливе, из коего выход был уже загражден для них присутствием египетской эскадры. При благоприятных обстоятельствах, он готовился войти в пристань и дать сражение. В то же время хотел он подвинуть сухопутные свои силы чрез Малую Азию к Скутарии. Предприятие сие казалось возможным, ибо жители Малой Азии с нетерпением ожидали прибытия его войск; теснины Тавра, открывавшие ему беспрепятственный путь в средину владений Султана, были в его руках, а турецкая армия уничтожена. Молва о сем намерении была тогда распущена и дошла до капитан-паши, который, как полагают, устрашась ее, оставил Мармарицу 29 сентября. Прокрейсировав еще несколько времени близь Тенедоса, он, по распространившимся ложным слухам о приближении Египтян, снова удалился, прошел Геллеспонт и стал на якоре со всею эскадрою у верховья пролива в Марморном море против Лампсаки.

Нельзя утвердительно сказать, точно ли Египетский паша предполагал привести намерения сии в действие, или хотел только устрашить Порту распространением этих слухов. Впрочем причиною, воспрепятствовавшею совершению такого замысла, могло быть слабое состояние египетских войск, также значительно пострадавших от холеры. Вероятно и то, что он опасался предусмотренного им уже заранее участия европейских держав в делах его, если б он вздумал свергнуть Султана с престола. Кроме того известно было, что в то же время происходили между им и Портою переговоры. Командир английского фрегата [29] «Альфреда», Маноон, прибыв со своим судном из Александрии в Мармарицу, привез от Мегмеда-Али к капитан-паше письма с мирными предложениями. Говорят, будто Мегмед-Али приглашал Галиля принять на себя посредничество в примирении его с Султаном. Капитан-паша посылал тогда в Царь-Град нарочно с сими предложениями и, между прочими предлогами, коими объяснял бездействие свое, оправдывается также ожиданием ответа на представление, сделанное им Порте. Французы в то же время предлагали Мегмед-Али-паше свое ходатайство у Порты для утверждения за ним сделанных завоеваний, то есть уступки ему всей Сирии. В ожидании успеха от сих переговоров, Мегмед-Али остановился в Адане и занялся усилением армии своей, к коей он послал войска из Кандии. Султан с своей стороны обратился с испрошением пособия к Англии. Надеясь еще наказать своего мятежного подданного, он не согласился на предложенную уступку и приступил к набору новой армии.

Гуссейн-пашу после понесенных им поражений — не признавали уже способным для предводительствования новым ополчением. Его гласно и справедливо обвиняли во всех бедствиях, постигших армию. Сераскир Хозрев-паша, в донесениях своих Султану о причинах неудач, ознаменовавших минувшую кампанию, не скрыл ошибочных распоряжений главнокомандующего. В особенности же выставил он неосторожность, с коею направили передовой отряд к Гомсу и допустили его сразиться с Египтянами отдельно от главных сил. Обвинитель присовокуплял, что, после этого дела Гуссейн-паша напрасно двинулся усиленными переходами со всеми остальными войсками к Галебу, утверждая, что такое движение не вело к прямой цели, не могло ничего исправить, а послужило только к изнурению войск. Входя в подробнейшее исследование этого движения, Хозрев доказывал несообразность его [30] тем, что главнокомандующий, едва прибыл ночью в Галеб, опять двинулся обратно в Карамут-Хану, совершив без отдыха около 400 верст — поход несоразмерный с человеческими силами. И Гуссейн-пашу, невзирая на прежние заслуги его и звание, им носимое, всенародно признали неспособным к предводительствованию армиею. Его отрешили, а на место его назначили верховного визиря, Мегмед-Решид-пашу, озабоченного еще тогда окончательным усмирением Босняков. Ему дали повеление немедленно прибыть в столицу; предместнику же его предоставили одно лишь пышное, но мнимое звание правителя Египта, Джедды и Кандии, которое было на него возложено вместе с прежним его достоинством. К тому присоединили еще для него звание советника при верховном визире, когда последний прибудет к армии. Это происходило в самом начале осени 1832 года.

Верховный визирь, приняв на себя полное управление военными действиями, намеревался ввести большую деятельность во всех частях военного управления. Вследствие сего он представил Султану, с какою слабостию Галиль-паша действовал в минувшую кампанию на море. Не решено, по собственному ли побуждению адмирал отплыл с эскадрою из Мармарицы, или было то следствием распоряжений Порты. Султан, вняв внушениям верховного визиря, послал к Галилю своею любимца, Ахмед-пашу, который прибыл к нему 6 октября. Предмет данного ему поручения в точности не был дознан: но догадывались, что оно заключалось в приказании эскадре снова выступить в море, чего однако не состоялось. Вместе с сим, Галиль также, как и Гуссейн-паша, был устранен от должности капитан-паши. Однако, в уважение того, что сераскир Хозрев-Мегмед считал его своим приемышем, смещенный адмирал получил место топчи-баши, или генерал-фельдцейгмейстера, с присоединением к тому звания [31] султанского советника. Но при сем понижении он не лишился ни доверенности, ни благосклонности Махмуда, хотя и исполнял новую обязанность свою с тою же беспечностию и слабостию, которые сопровождали его действия на море.

Капитан-пашею наименовали Тагир-пашу, опытного моряка, отличившегося храбростию под Наварином, где он начальствовал эскадрою. Молодость свою провел он на море. Тагир был строг и строптив нравом. В бытность в Европе, он выучился по-итальянски и, зная цену европейской образованности, старался достигнуть ее. Такой человек и был нужен для введения порядка в расстроенном турецком флоте; но Тагир-паше не доставало нравственности. Его даже подозревали в тайных сношениях с наместником Египта. Носился слух, что Тагир родом Русский и бежал в молодости из наших войск; но это нисколько не доказано. Напротив того, в поступках и речах своих он всегда показывал к Русским неблагорасположение свое и никогда не обнаруживал знания нашего языка.

Успехи Мегмед-Али-паши обратили на него внимание европейских держав. России нельзя было оставаться равнодушною зрительницею, — и ни в каком случае не следовало допускать восстания подданного против своего властелина. Государь прежде всех изъявил Мегмед-Али-паше свое неудовольствие — отозванием из Александрии Лавизона, который исправлял там должность консула. Вместе с ним приказано было выехать оттуда и всем русским подданным; судам же, пользовавшимся покровительством русского флага, запрещено помогать паше в перевозке продовольствия, оружия и прочих военных потребностей. Лавизон и русские подданные выехали из Александрии 20 августа (1 сентября).

Мера эта ободрила упадавшего духом Султана, которому не должно бы после сего более сомневаться в том, что [32] Россия намеревалась поддержать его. Египетский же паша обратил внимание свое на последствия, которые могли быть для него весьма важны. Он совещался по сему случаю с своими приближенными, которые поставили ему на вид, что Австрия, соображаясь с политическою системою России, вероятно также отзовет своего консула. Паша отвечал: «Какое мне до того дело! Пусть все консулы разъедутся, лишь бы остались покупщики произведений края». Ему заметили, что с отбытием консулов выедут и купцы; но он возразил: «Главнейшие из них верно не захотят удалиться из Египта, с пожертвованием своих личных выгод». Когда же Лавизон посетил Мегмеда-Али, для объявления об известном ему отъезде своем, то паша, приготовленный уже к сему предшествовавшими переговорами, принял на себя веселый вид и сказал, что подобная мера, конечно, свидетельствует о твердости Российского Двора в своих правилах и в соблюдении договоров; ибо отъезд Лавизона дает повод к заключению, что Россия намерена принять участие в делах Султана, от чего бы расстроились все его предначертания, и ему довелось бы остановиться в исполнении их. Мегмед-Али соглашался, что Австрия, следуя примеру России, вероятно, отзовет своего консула, что и Пруссия, может быть, поступит так же; но был уверен, что Англия и Франция не прервут своих сношений с ним. Увлекаясь предубеждениями своими насчет новой политики, принятой в сем случае Россиею в отношении к Турции он присовокупил, что Государь, без сомнения, не отозвал бы своего консула, если бы ему были известны успехи египетских войск в Сирии. Потом, оправдывая свои поступки, хвалился, что предлагает Порте за уступку ему Сирии денежные возмездия, для уплаты долга ее России; уверял, что и не помышлял о низвержении с престола царствующего в Турции дома; обещался покровительствовать детям [33] Султана и упомянул, что его призывают жители всех южных областей Турции. Жаловался на данное ему Султаном наименование мятежника, говоря, что он покорил Египет мечом, и что одним лишь мечом можно исторгнуть страну эту из рук его. Паша тщеславился победами, которые сын его одержал над Турками, и отзывался о последних с презрением; утверждал, что приступил в войне не прежде, как взвесив в уме своем расположение к нему европейских дворов, что он и ныне измерил степень изменения сего расположения, усилившегося в его пользу со времени покорения Акры. Он опровергал носившиеся слухи о претерпеваемом будто бы им недостатке в деньгах, хвастаясь, что у него хранится неприкосновенно запасная казна в 25 т. кошельков (3,125,000 рублей). Наконец он присовокупил, что не понимал, из каких бы видов Россия стала помогать Султану, который не был в состоянии уплатить издержек, неразлучных с таким пособием; выставлял бездейственность Махмуда и слабость его министров, разрушающие колеблющееся царство его, и заключил словами, что «всего ожидает и на все готов». Не взирая на сие, имя главы правоверных, Султана Османов, все еще провозглашалось в Египте в народных молитвах и мечетях.

По Лондонскому договору касательно Греции, в Архипелаге ее находились тогда соединенные эскадры России, Англии и Франции. Начальствовавшему над первою, вице-адмиралу Рикорду, предписано было блюсти, чтоб русские купеческие суда отнюдь не помогали мятежному паше ни в подвозе продовольствия и оружия, ни другими какими-либо способами. Для этого был отряжен бриг «Парис», с наставлением направиться в Родосу, где тогда предполагали найти турецкий флот, или же плыть, куда окажется нужным. Начальнику брига, капитан-лейтенанту Бутеневу, дали поручение с неослабным вниманием [34] наблюдать за движениями и действиями воюющих флотов, сохраняя строжайший нейтралитет, а при встрече с судами под русским флагом объявлять им вышеизложенную волю Государя.

Между тем вице-адмирал Рикорд, желая лично удостовериться, не претерпевают ли наши купеческие суда каких-либо притеснений, а вместе с тем и разведать о ходе дел Порты и ее противника, отправился сам, в начале сентября месяца, на фрегате к острову Кандии, в залив Суду. Не застав уже там египетского флота, он поплыл далее, мимо Родоса к Мармарице, где нашел обе эскадры. В избежание размена какими-либо знаками почести с египетским адмиралом, вице-адмирал Рикорд спустил заблаговременно свой флаг. Вошед 12 числа в залив Мармарицу, он застал там, кроме турецкой эскадры, французские корветту и бриг. Французы и Англичане беспрерывно посылали тогда суда свои, для разведывания о действии воюющих сторон. По прибытии русского фрегата, французский бриг немедленно отплыл неизвестно куда. Вице-адмирал и капитан-паша взаимно приветствовали друг друга обычными почестями, сообразно с их званием и дружественными отношениями обеих держав. Свидание их происходило на 130-ти пушечном корабле Махмудиэ, и тут впервые обнаружилось благорасположение России к Порте, как бы угроза против дальнейших предприятий мятежного паши. 16 сентября русский адмирал оставил Мармарицу и поплыл обратно к Морее.

Капитан-лейтенант Бутенев тоже навестил Турок в Мармарице. Он нашел там, кроме названных уже иностранных судов, еще английский фрегат «Альфред» и французский бриг «Актеон» и равномерно был дружески принят капитан-пашею. Около того времени Мегмед-Али, нарушив уважение к русскому флагу, задержал прибывшее в Александрию судно купеческое и присвоил себе его [35] груз. Когда обстоятельство сие было доведено до сведения нашего Двора, то Бутенев получил повеление объясниться с пашею, требовать возвращения захваченных товаров и удовлетворения обиженным. По прибытии Бутенева в Александрию он был принят очень вежливо непокорным наместником, который обещался исполнить все требования, но не упустил притом случая явно обнаружить вражду свою и презрение к Султану. Изъявляя в речах своих желание сделать угодное Государю, Мегмед-Али не мог однако скрыть, под принятою им личиною искренности, негодования своего против Русского Правительства за твердые правила, какими оно руководствовалось. Ену предстояло взвесить успехи свои над Султаном с последствиями, могущими произойти от дальнейшего упорствования в честолюбивых видах свергнуть Махмуда с престола. Он ограничился в сем случае одними обещаниями насчет возвращения захваченного им груза, и ничего тогда не решил. Бутенев уехал. Паша долго еще медлил исполнением обещанного им, как бы испытывая степень участия, принимаемого Россиею в делах Турции. Тем ограничились действия России в эпоху первой кампании 1832 года.

Беспокойства, потрясавшие Турцию, коснулись в течение того же года и юго-восточных областей ее. Багдадом управлял тогда Али-Риза-паша. Некоторые из жителей замыслили претив него возмущение, которое вспыхнуло в ночи 25 мая. Заговорщики, надеясь одним страхом понудить пашу к выезду из города, вторглись сперва в дом состоявшего при нем казначея и убили некоторых из его служителей. Вслед затем они собрались к воротам гарема Али-Ризы и провозгласили свои намерения всенародно, но паша сохранил присутствие духа. Он успел скрыться из своего дома, поспешно собрал несколько регулярного войска и неожиданным нападением рассеял бунтовщиков. Они снова собрались в средине города, в [36] крепком здании, называемом Камбер-Али; паша велел зажечь строение, принудил тем начальников мятежа сдаться и просить помилования. Главнейших взяли под стражу и спокойствие восстановилось.

В октябре месяце новые беспорядки угрожали Багдаду. По усмирении бунта, произведенного Давуд-пашею ⁸, соучастник его, бывший мусселим в Бассоре, Узеир, преследуемый правительством, укрылся сперва среди Курдов, а потом в границах Персии. Упорствуя в своих намерениях, он распространял в Аравийском Ираке письменные увещания к восстанию. Ему удалось даже нанять шайку недовольных, с которою он располагал подступить н Багдаду. Но как все оборонительные меры были заранее приняты на границе, то Узеир отложил на время нападение свое и остался в Персии. Али-паша ⁹, в надежде на расположение Персидского двора, находившегося в дружеских сношениях с Константинопольским, послал нарочного к шахскому сыну, Гуссейн-мирзе, управлявшему тогда Кирманшахом, с извещением о поступках и местопребывании бунтовщика с шайкою, которых он просил выслать в Багдад. По приказанию Гуссейн-мирзы, Узеира схватили в окрестностях Шектера и доставили в Кирманшах, откуда его отправили под стражею 200-т сербазов ¹⁰ к Али-паше, с присовокуплением, по обыкновению, просьбы о даровании жизни виновному ¹¹. [37] Располагали отправить его в Константинополь, но не известно, чем кончилась участь его. Случай сей, сам по себе неважный, показывал однакожь, что Персияне не замышляли тогда воспользоваться внутренними раздорами Турции, и Порта не могла опасаться неприязненных действий с этой стороны, или дружественных сношений Персидского шаха с Мегмед-Али-пашею.

Прежде заключения настоящей главы, должно упомянуть о мерах принятых Султаном в 1832 году, еще до разбития его войск, для приобретения вновь утраченного им влияния в Мекке. За несколько лет назад, управление Мекки было поручено шерифу Ягиэ, который, по неосновательности поведения своего, нашелся вынужденным оставить Аравию и укрыться в Египте. Сеиды и шерифы святых мест, по общему согласию, избрали на это место Галиб-Задэ-Шерифа-Абдулл-Муталиба. Он вскоре умер и жители Мекки просили Мегмед-Али-пашу исходатайствовать назначение на упраздненное место сыну покойного шерифа, по имени тоже Абдулл-Муталиб.

Вместо того паша, отклонявшийся под разными предлогами возведение в достоинство меккского шерифа людей, коих расположение не казалось ему благоприятным, просил Султана предоставить назначение сие собственному его избранию. Тогда еще Порта с благосклонностию принимала представления Египетского наместника.

В надежде упрочить в том крае благоустройство выдали Мегмед-Али султанский указ, с пробелом, для внесения имени того, кто им будет удостоен. Паша наименовал на сие место жившего в Египте шерифа Мегмед-Бин-Авну, из племени Абадиса, и тем приобрел себе преданного человека. [38]

Временно начальствовавший в Мекке, Абдулл-Муталиб, предвидя и для себя такие же гонения, какими отец его Галиб-Задэ был преследуем от Мегмед-Али, решился выехать из Аравии. Пренебрегши приглашениями паши приехать в Египет, он отправился чрез Багдад в Константинополь. Там приняли добровольного изгнанника с почестию, определили ему достаточное содержание и отпустили на жительство в Бруссу.

Доброе имя, коим он пользовался, происхождение и восстание Мегмед-Али обратили на Абдулл-Муталиба внимание государя его. Когда же открылись коварные происки, которых он был жертвою, то Султан решился возвратить ему управление Меккою. Он возвел его в прежнее достоинство, послал за ним в Бруссу нарочного чиновника и, по прибытии нового шерифа в столицу, принял его с почестями, соответственными возложенному на него сану. При этом случае Махмуд пожаловал ему значительные подарки, позволил сесть в своем присутствии и, отправляя шерифа в армию к Гуссейн-паше, удостоил его изустными наставлениями. Но назначение это было столько же мечтательно, как и наименование главнокомандующего правителем Египта, который еще предстояло покорить, и Абдулл-Муталиб остался при одном пышном звании шерифа Мекки. Древнее и постоянное правило блистательной Порты — назначать правителей в областях до покорения их — более не действовало. Царство, угрожавшее прежде соседям могуществом своим, ныне колебалось от восстания подданного ¹².

Комментарии

1. Вскоре понадобились сведения о местности в сих ущелиях.

2. Нужно заметить, что в последующем описании военных действии будет упоминаться о трех пашах, носивших одинаковое имя Магмед. Один из них был пашею в Галебе и сераскиром иррегулярных войск, собранных в Сирии до прибытия регулярных полков; другой бывший паша силистрийский, а третий молодой дивизионный генерал, любимец сераскира Хозрев-паши. Последний будет называться Ферик-Мегмед-пашею.

3. По другим известиям, с 16-ю легкими орудиями.

4. Слуги, отряжаемые правительством для разных поручений, как-то: посылок, разогнания народа, повешений и т. п. В случае надобности, кавас служит и палачом. Это старинное обыкновение до сих пор не вывелось у Турок; военные начальники и теперь еще предпочитают их наряжаемым от войск ординарцам и вестовым.

5. Путем сим проник Александр Великий в Персию.

6. По некоторым слухам, на острове Кипре.

7. Кажется, Англичанам.

8. Бунт этот описан во 2-й главе I тома.

9. Вероятно Багдадский.

10. Регулярные персидские войска.

11. В этом ходатайствовании о пощаде преступника узнается то уважение, которое азиатские народы сохраняют к правам гостеприимства. Частное лице, семейство, целое племя и наконец даже государство, давая пристанище изгнаннику, или беглецу, едва заботится об открытии повода к укрывательству его. Все внимание обращается единственно на несчастие, постигшее преследуемого. Ему не только оказывают покровительство, но даже защиту. Если же необходимость вынуждает к выдаче укрывшегося, что ныне, по утрачивающейся простоте нравов, чаще прежнего случается, то всегда присовокупляют к тому усиленное испрошение помилования выдаваемому.

12. В следующих 4-х приложениях описывается страна, в коей происходили военные действия, как и острова, по близости своей, зависевшие от оных.

Текст воспроизведен по изданию: Турция и Египет из записок Н. Н. Муравьева (Карского) 1832 и 1833 годов. Том II. М. 1869

© текст - Муравьев-Карский Н. Н. 1858
© сетевая версия - Тhietmar. 2022
© OCR - Karaiskender. 2022
© дизайн - Войтехович А. 2001

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info