МУРАВЬЕВ-КАРСКИЙ Н. Н.

ЗАПИСКИ

Регулярные полки с артиллериею собирались в Царю-Граду из Софии и Адрианополя. Трехбунчужного пашу силистрийского, Мегмеда, вызвали в столицу и послали к войскам чрез Галлиполи в Малую Азию. Военным силам, состоявшим под начальством верховного визиря, также было приказано сосредоточиться к Царю-Граду, а отряду Гайдер-паши зимовать в Кютаиэ, что в Малой Азии. Сим заключались военные приготовления турецкого правительства в 1831 году.

Вскоре тревожные известия, получаемые о наступательных действиях Египетского наместника, побудили Порту двинуть войска вперед. Для охранения берегов Карамании от неприятельской высадки, направили в январе месяце 1832 года из Кютаиэ Гайдер-пашу с его отрядом в Саталию (Адалия), место весьма важное в военном отношении, ибо оттуда можно было действовать на операционную линию Египетской армии. Но Турки тем не воспользовались, и Гайдер-паша, кажется, во все продолжение первой кампании оставался в Саталии праздным. Соединившиеся в [113] Царе-Граде войска были отправлены в Конию, а пашам Конии, Кессарии и Трапезунта, набиравшим ополчения, настоятельно предписано выступить и соединиться в общем стане при Галебе.

По существующему в Турции издревле обыкновению, султан ежегодно утверждает особым указом главных правителей, пашей и чиновников, поименно, в занимаемых ими званиях. В указе, изданном на сей предмет в марте месяце 1832 года, не поместили ни Мегмед-Али, ни сына его Ибрагим-паши, хотя и не упомянули о лишении их мест, ими занимаемых. Из сего можно было некоторым образом заключить, что Султан располагал оставить их в прежних званиях, если они изъявят покорность, в противном же случае отрешить. Мера слабая и тщетная угроза для такого человека, каков Мегмед-Али-паша, вполне уверенного в успехе своего предприятия.

С подобною же нерешимостию поступили в избрании главнокомандующего армии, назначив в сие звание Гуссейн-пашу ⁵³ тогда уже, когда было получено известие о покорении Яфоры и обложении Египтянами Акры; Гуссейн-пашу, управлявшего дотоле Черменскою областию, возвели в сан сардарь-экрема или фельдмаршала,— достоинство, не существовавшее прежде в Турции. Под начальство его поступили все регулярные и иррегулярные войска, шедшие в Малую Азию, Султанская гвардия и Сераскир-Мегмед-паша Галебский, со всеми собранными им ополчениями. Облечение Гуссейна в новое звание происходило в столице с большим торжеством, в присутствии самого Махмуда и главнейших государственных сановников. Ему были оказаны большие почести, пожалована сабля, богато украшенная бриллиантами, и несколько жеребцов в полном убранстве. Тогда же назначили к нему полевым кадием, или главным духовным [114] сановником, Кудзи-Муса-эффенди, генерал-интендантом Тагир-эффенди, и все управление армии составили из чиновников разных министерств. Для продовольствия назначили к каждому отряду особых чиновников; по всем же путям следования войск закупили множество хлеба и устроили магазины, для чего употреблены были большие издержки.

Султан, в отмену права, предоставленного с давних времен начальствующим над войсками, казнить виновных смертию по своему произволу, издал собственноручно начертанное учреждение военного совета, для суждения виновных в нарушении своих обязанностей. Совет мог только приговорить к лишению чинов и знаков отличия; исполнение же определений зависело от утверждения главнокомандующего. Новое постановление не распространялось однакоже на иррегулярные войска; ибо, по неустройству этих буйных сбродов, нужно было, для укрощения их, скорое решение полновластного начальника. Затем главнокомандующему дана была неограниченная власть не только над войсками, но и над всеми странами, чрез которые надлежало проходить, с правом отдавать повеления именем самого Султана. Нельзя полагать, чтобы узаконения, изданные для регулярных войск, соблюдались вполне и чтобы благотворные намерения законодателя достигли своей цели, потому что немногие понимали пользу ее. К тому же сам Гуссейн-паша пренебрегал европейским благоустройством; он был совершенный невежда и от природы кровожаден. Не раз участь преступников была им решаема, по прежним обычаям, безостановочною казнию в своем присутствии, что было тогда в турецких войсках действительнее новых правил, коих введение требовало продолжительного времени и спокойствия. Он был известен личною храбростию, но вместе с тем не признавали в нем великодушия; Гуссейн-паша пользовался доверенностию [115] Султана за важные заслуги, оказанные им при истреблении Янычар; народом же и войсками он был ненавидим.

Отправление войск из Царя-Града продолжалось с 16-го по 29-е число марта месяца. Им велено было остаться две недели в лагере при Скутари, чтобы главнокомандующий мог в течение сего времени лично заняться с ними. Прежде всех выступили из столицы бригады Скендер и Бекир-пашей, в коих считалось 16 баталионов. 24 марта Султан созвал всех военных начальников до полковничьего чина включительно. Прощавшись с ними, он возбуждал их рвение обещанием лестных наград за заслуги, увещевал, как сынов одной веры, хранить взаимное согласие, повиноваться начальству, и заключил речь призванием Всевышнего на помощь в предстоящей борьбе.

С 5-го до 9-го числа апреля, выступили отделениями в поход из Скутарского лагеря: 1-я бригада пешей гвардии, в числе 8-ми баталионов, под начальством Дилавер-паши. Отряд сей перевезли на судах в Мунданиэ, откуда уже он следовал сухим путем к своему назначению в Конию. Артиллерия, принадлежащая к сей бригаде, была отправлена в Никею также морем, кроме лошадей, запасов и снарядов, следовавших сухим путем.

12-го апреля выехал с большим церемониалом из столицы сам главнокомандующий. Он вышел после молитвы из своего дома и следовал до пристани Бахчэ-Каписи, в сопровождении Сераскира Хозрев-паши, одного баталиона пехоты, множества служителей и чиновников, принадлежавших к управлению армии. Тут его ожидала богато убранная лодка для переправы в Скутари. На Азийском берегу встретил Гуссейна опередивший его сераскир, который с духовенством и главными государственными сановниками проводил его, под прикрытием одного гвардейского полка и эскадрона улан, до стана, расположенного на равнине Ибрагим-Ага. Часть гвардии с легкою [116] артиллериею находилась в строю. Наконец Султан, желая торжественно изъявить избранному вождю свое благоволение, сам приехал в свой киоск, находившийся в виду стана. Когда шествие с ним поравнялось, то Гуссейн-паша и все, сопровождавшие его верхом, спешились и стали по старшинству званий и чинов. Старший придворный священнослужитель громко произнес молитву с возглашением многолетия Махмуду и испрошением поражения врагу. После того все удалились, кроме главнокомандующего, которого Султан позвал к себе на тайное совещание, чтобы дать ему последние наставления, и затем Гуссейн отправился в свою палатку.

15-го апреля выступил из Царя-Града полковник Мегмед-Али-бей с 6 кавалерийским полком. Вместе с ним отправился в армию дивизионный генерал Мегмед-паша, воспитанник и любимец Сераскира, молодой человек с хорошими способностями, храбрый, приятной наружности, но необразованный, хотя и готовый к принятию просвещения. В продолжение войны он жертвовал собою с полным самоотвержением. Постоянные неудачи и недостаток в хорошем примере, с тех пор, как бы подавили в нем развитие похвальных наклонностей, и он, подобно своим соотчичам, предался лени и беспечности,

17-го апреля главнокомандующий имел прощальное свидание с Султаном в Киоксе Гайдер-паши и того же дня выехал вслед за войсками в Конию.

Здесь прилагаются два сведения о силе действующей армии Турок: первое почерпнуто из турецких официальных отчетов; другое же основано на вычислении, сделанном по известному количеству баталионов, эскадронов и артиллерии, находившихся в походе, о коих бывшие в армии иностранцы имели верные сведения. Сераскир, занимавшийся набором, образованием, отправлением и [117] снабжением армии, в донесении своем Султану, показал, что, за исключением войск, распределенных в пограничных крепостях, состояло под ружьем 60 т. человек и при них 150 орудий. В число ратников включалось: артиллерийская прислуга, инженерные команды и так названные им баталионы саперов и минеров, хотя сего рода войск в Турции нет и не было. В предыдущей главе уже объяснено, как их заменяют толпами работников, сгоняемых преимущественно из ближайших христианских селений. В донесении упоминалось также о 3 т. рабочих, снабженных всеми нужными инструментами, разделенных по бригадам, числящихся по особым спискам и будто подчиненных правилам повиновения, одинаковым с регулярными войсками. Сераскир, без сомнения, желал выставить пред глазами Султана сформированную им армию в блестящем виде; но этих рабочих можно принять за те же самые баталионы, о которых упоминалось в начале донесения. За исключением же их из общего счета, оставалось под ружьем 57 т. человек.

Регулярные войска армии считались отрядами, по 8 баталионов пехоты и 6-ти эскадронов в каждом.

Первый, под начальством, Бекир-паши, состоял из 8 и 11-го пехотных и 2-го конного полков.

Во втором, под предводительством Скендер-паши, были 4 и 15-й пехотные и 6-й конный полки.

В третьем находилась бригада Неджиб-паши и 9 конный полк.

Четвертый состоял из 1-й гвардейской бригады Дилавер-паши; в нем были 1-й и 2-й пехотные и 1-й конный полки.

Всего 32 баталиона и 24 эскадрона. Полагая каждый баталион в 750, а конный полк в 550 человек, будет в итоге 24 т. пехоты и 2,200 регулярной конницы. Присоединив же к тому 2 т. артиллеристов, окажется, что [118] число всех регулярных войск в действующей армии не превышало 28,000 человек. Итак, если, согласно донесению сераскира, было точно 57 т. человек под ружьем, то, за исключением 28,000 человек регулярных войск, остальные состояли из нестроевых ополчений, более обременявших армию, чем содействовавших к успехам ее.

Сераскир-паша, желая выставить заслуги свои, в донесениях к Султану, описал хозяйственное устройство армии и особенно продовольственную часть в наилучшем виде. Он упомянул также об артиллерийском парке, который должен был следовать за армиею, и основываясь на воинственном духе, с которым, по донесениям его, войска пошли в поход, ручался за победу. Напротив того, не взирая на все издержки, понесенные правительством, войска, при самом выступлении, уже начали нуждаться в хлебе, вовсе не имели той бодрости, как о том разглашали, и, по свидетельству очевидцев, были скорее равнодушны к предстоявшим подвигам.

От Царя-Града до Конии не более 550 верст; притом дорога, ведущая туда чрез Кютаиэ, не представляет больших затруднений, почему армия, не взирая на терпимые ею недостатки, пришла к сборному месту между 5 и 8-м числами мая месяца, почти в том же виде, как выступила. Она расположилась станом на обширной равнине, примыкающей к городу. По донесениям, полученным правительством, главнокомандующий торжественно вступил в Конию 10 мая с 40 т. войска. В этих донесениях громко выхваляли порядок, соблюденный при следовании армии в отношении к жителям, и в доказательство того представили от Кадиев городов, на пути лежащих, одобрительные свидетельства о поведении войск. Хвалились также, что во весь поход не было ни одного бежавшего, но это не кажется вероятным. [119]

К армии были отправлены, находившиеся в Царе-Граде при войсках в звании наставников, иностранцы, названные в предыдущей главе: артиллерии капитан Тевенин (Thevenin), инженер-подпоручик Рёльи (Reuilly) и ротмистр Калоссо (Calosso). По прибытии в Конию, они тщетно употребили всевозможное старание, чтобы возобновить в армии воинские упражнения, сообразно с изданным уставом и полученными ими приказаниями. С тех самых пор, как прекратился бдительный надзор Сераскир-паши, беспечность обуяла и начальников и подчиненных. Сам главнокомандующий пренебрегал этими занятиями; полки опустились, и порядок, слабо еще водворенный, стал вовсе исчезать. В таком состоянии турецкая армия готовилась встретить египетскую, доведенную Мегмед-Али-пашею до возможного для нее устройства.

Главные силы Турции направлялись к Галебу. Предначертание военных действий состояло в том, чтобы встретить неприятеля в Сирии, разбить его и идти в Египет сухим путем. Расчет ошибочный: войско, прошед такое большое пространство, потерпев недостатки всякого рода и подвергнувшись вредоносному климату южного берега Малой Азии, неминуемо должно было понести значительные потери и при лучшем устройстве, чем то, какое было в турецкой армии; оно не могло бы достигнуть берегов Нила в хорошем состоянии. В Египет можно успешно вторгнуться сухим путем только с местным войском, то есть собранным в Галебе, Багдаде и Сирии. Если бы, вместо принятого плана, войска были отправлены из Константинополя к устьям Нила морем, то они, в отсутствие египетских сил, могли бы покорить Александрию и Каир; Мегмед-Али-паша лишился бы средств к снабжению своей армии, и рушились бы все усилия его для завоевания Сирии. Он, по-видимому, предвидел это и, в отвращение грозящего ему удара, издавна обратил внимание на [120] усиление и устройство своих морских сил, в чем и успел. Но, не смотря на то, флот его никогда не равнялся числом военных судов с турецким.

Кажется однако, что мысль о высадке в Египет была не чужда Порте. И она равномерно занималась устройством своих морских сил, которые в начале мая месяца вышли в море, для содействия сухопутным войскам. На суда посадили 6-й пехотный полк под начальством полковника Фергад-бея. Но участие турецкого флоте в войне ограничилось одним наблюдением Египетского, тогда как ему должно было отыскать и разбить неприятеля. В последствие сего, Мегмед-Али неминуемо отозвал бы войска свои из Сирии обратно, для обороны берегов Нила.

Галиль-паша был тогда капитан-пашею. Он из числа особ усыновленных сераскир-пашею и постоянно пользуется расположением его. Галилю около 40 лет от роду; он присоединяет к приятной наружности и ловкость в обращении, имеет врожденные дарования, но без познаний. Галиль мало или вовсе не служил на море и никак бы не должен быть адмиралом; он, по слабости своего характера, не был в силах не только ввести, но даже сохранить того порядка, которого требует морская служба.

В турецком флоте, выступившем в 1832 году в море, считалось:

Египетские морские силы состояли из линейных:

Кроме того в разных турецких адмиралтействах находилось в постройке 4 линейных корабля и 10 фрегатов, которые вооружались 764-мя пушками,— тогда как в Александрии оставалось и строилось только 4 корабля, 2 брига и 4 шкуны. Но хотя числительное превосходство судов было на стороне Турок, однако египетские экипажи, по образованию своему, имели преимущество над турецкими.

На султанском флоте постоянно свирепствовали между морскими служителями болезни, приписанные правительством случайности и подавшие Мегмед-Али повод к язвительной насмешке, помещенной в третьей главе.

Война, возгоревшаяся между Султаном и Египетским пашею, не ограничилась одними военными действиями; она сопровождалась усилиями всякого рода для низвержения упорного наместника, к коему личная вражда Махмуда выразилась в гласном акте, не возбудившем однако, как Султан надеялся, народа против восставшего.

Дамасское духовенство донесло Порте, что молельщики не могут совершить в том году путешествия в Мекку, по причине возникших беспокойств и грабежей, производимых Бедуинами, служащими в войсках Египетского наместника. Это представление, сделанное, вероятно, по наущению самого Султана, было обращено, как новое оружие, против непокорного. Приказано было остановить обычное отправление каравана и препроводить его в Галеб; причиною этой отмены, едва ли когда слыханной по [122] преданиям исламизма, выставили Мегмед-Али как виновника воспрепятствовавшего, нарушением общественного спокойствия, совершению священнейшего обряда веры. Повелитель мусульман тщетно надеялся возжечь сии средством изуверство народа и восстановить его против своего врага: народ, недовольный правительством, а еще более нововведениями, ждал пришествия Паши, как избавления. Тогда еще не было известно о налогах и поборах, исторгаемых алчностию Мегмед-Али-паши от покоренных им областей, и Турки вовсе не признавали восстания его противозаконным, равномерно никто не находил препятствия молельщикам следовать в Мекку; ибо в сем случае не дорожили собственно покровительством Султана, а одною лишь безопасностию в пути, которою единоверный правитель Египта и Аравии также обязан был обеспечить молельщиков.

Мегмед-Али не обращал внимания на обвинения. Сын его Ибрагим, продолжая наступательные движения, обложил Акру с сухого пути и с моря и покорил область Триполи в Сирии. Тогда Султан приступил к решительным мерам и, приказав заочно судить виновного, в последних числах апреля месяца отрешил отца от управления Египтом и Критом, сына лишил звания военачальника Абиссинии и подчинил сии три области главнокомандующему Гуссейн-паше, которому предстояло еще покорить их.

Вслед затем, поверенный в делах Египетского наместника при Порте, Неджиб-эффенди, был уволен от своей должности. Он вскоре отложился от Паши, коего предприятия не одобрялись им. Так как он имел обширные связи в Египте и Аравии, то правительство сперва послало его в армию к Гуссейну; когда же армия понесла поражение и поступила временно под начальство Реум-паши Конийского, то, до прибытия к армии верховного визиря [123] Решид-паши, Неджиб-эффенди присутствовал в военном ее совете, в звании члена. Место поверенного Египетского наместника при Порте заступил присланный от Гуссейна другой чиновник, которого и признали торжественно в сем звании 30-го мая.

Смещение восставших пашей и наименование нового правителя в Египте было объявлено фирманом на имя Гуссейн-паши. В фирмане сем изобличали Мегмед-Али в участии, принятом им в беспокойствах, волновавших Албанию и Румилию. Наименовали даже лица, посредством которых он намеревался доставить бунтовщикам деньги, войско, снаряды и продовольствие, и, в доказательство того, приведена была перехваченная переписка его с Мустафою, пашею Скодринским, и собственное сознание последнего. Выставили также поступки Египетского наместника с Абдуллою, пашею Саида, и наконец вторжение его в Сирию. Фирман был обнародован чрез военных начальников и пашей, в войсках и на островах; в то же время содержание его было сообщено всем иностранным посольствам.

Сии важные обвинения хотели облечь законностию; еще более считали нужным поставить всем на вид, что и духовные власти признавали справедливость их, а потому присоединили к обнародованному фирману приговор суда, подписанный 40 знатнейшими лицами из духовенства. Суд производился под председательством муфтия Язинджи-Задэ-Ессеид-Абдул-Вегаба, по уставам исламизма, и довольно любопытен по странности обряда. Мегмед-Али-пашу и Абдуллу, пашу Акрского, как бы в устранение всякого лицеприятия, назвали произвольными именами: Амр и Бекр. Обвинения, предложенные на рассмотрение, были так изложены ⁵⁴: «Законный повелитель правоверных и служитель [124] святых мест, воле которого должно повиноваться, наименовал Амра правителем некоторой страны. Амр не повиновался; он отправил, под начальством соумышленников, войско против Бекра, которому также поручена была законным государем оборона некоторой крепости, и Амр осадил ту крепость, с намерением пролить кровь правоверных.

Повелитель мусульманов, известясь, что Амр увлекся до высочайшей степени своевольства, усмотрел подтверждение того с донесением Бекра, испрашивавшего помощи. Вследствие чего и в надежде обратить ослушника к повиновению, и тем отвратить зло, могущее произойти от поступков Амра, прежде всего был отправлен к нему нарочный с письменным увещанием смириться. Но ни повеления государя, ни великодушные его намерения — не были уважены. Безумный не внял убеждениям и настаивает в своих требованиях. Он дерзнул даже, с помощию соумышленников, наложить иго своего правления на несколько крепостей Империи и первый напал на Халида ⁵⁵, поспешившего, по повелению главы мусульманов, на помощь одной из осажденных крепостей».

Суд признал в сих поступках явное восстание и следующим образом применил к ним существующие законы.

Фетва (определение).

За сим следовали подписи особ духовного и ученого сословий.

Султан объявил, что с того времени, как состоялся священный приговор, он почитает исполнение его над Мегмедом-Али непременною обязанностию своего сана; но вместе с тем обещал прощение тем из его детей, родственников, подчиненных и служителей, которые приняли участие в мятеже по принуждению и прибегнут к милосердию своего государя; с пленными приказал обходиться человеколюбиво; а раненым из них доставлять всевозможные пособия; турецким же войскам внушать, чтобы они обходились с Арабами как с братьями, вовлеченными в обман, от коего они должны были скоро опомниться. По обыкновению, фирман заключался молитвою [126] к Всевышнему, призванием помощи Пророка и наконец повелением главнокомандующему — оказывать всякую пощаду жителям областей, которые предполагалось исторгнуть из рук мятежника.

С самого начала войны Египетский паша вступил в борьбу и продолжал ее гораздо с большею уверенностию в успехе, нежели Султан. Он полагался на лучшее устройство своих войск, а более всего на обнадеживания Франции и, может быть. Англии, в расположении коих он имел повод убедиться.

В таком духе, по крайней мере, открыто действовал французский консул в Египте, Мимо. Не мало способствовали тому же и подстрекания прочих консулов, за исключением австрийского. Консулы, издавна уже поселившиеся в Александрии, предавшись торговым оборотам, в которых сам Паша с ними участвовал, надеялись, в распространении владений Мегмед-Али, приобрести обширнейшее поле для своих предприятий и извлечь чрез то большие выгоды. Итак, Мегмед-Али-паша, движимый чувствами ненависти к своему государю и мести к Абдулле-паше, увлеченный славолюбием и убеждениями окружающих его, внезапно вторгнулся в Сирию и обложил первую встретившуюся ему преграду — Акру, которую защищал личный враг его Абдулла.

КОНЕЦ ПЕРВОГО ТОМА

Комментарии

53. Тот самый, который защищал в 1828 году Шумлу.

54. Дело сие может служить образцом судебного слога Турок.

55. Имя, также произвольно данное.

Текст воспроизведен по изданию: Турция и Египет из записок Н. Н. Муравьева (Карского) 1832 и 1833 годов. Том I. М. 1869

© текст - Муравьев-Карский Н. Н. 1858
© сетевая версия - Тhietmar. 2022
© OCR - Karaiskender. 2022
© дизайн - Войтехович А. 2001

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info