-

МУРАВЬЕВ-КАРСКИЙ Н. Н.

ЗАПИСКИ

ТОМ I.

ГЛАВА II.

ВОЗМУЩЕНИЯ.

В последнее время доказательством всеобщего расстройства в Империи служили в разных местах восстания, более или менее возжигаемые египетским наместником. Они потрясли Турцию, как предвестники сильнейшей бури, вскоре потом набежавшей с юга, чтобы разрушить уже колеблющееся могущество султана.

В 1831 году, жители Ваны, притесненные разными злоупотреблениями их областного правителя, начальствующего вместе и над Ванскою крепостию, Тимур-паши, принесли на него жалобу в прошении, поданном на имя султана Дело было исследовано в подробности. Тимур-паша, оказавшийся виновным, был отрешен от занимаемого им места и получил повеление отправиться к другому назначению. Ванские область и крепость присоединили к Эрзрумскому пашалыку, коего управление было поручено Эзад-паше, с званием сераскира. Тимур-паша, опасаясь дурных последствий за свои проступки, заперся в крепости Ване, привлек обманом на свою сторону земское войско и Курдов, чем обнаружил свое восстание. Сераскир эрзрумский, желая успокоить опасения Тимура против правительства, неоднократно писал к нему и, [41] посредством нескольких нарочно посланных знатных особ, уговаривал его к повиновению. Все убеждения остались безуспешными; паша упорствовал в сопротивлении. Вынужденный к принятию строгих мер, сераскир Ээад-паша наименовал одного из своих приближенных, Адли-бея, ванским наместником и отправил его против мятежника с войском ²⁴. Он в то же время поручил двухбунчужному паше Эмину, правителю Муша и одному из преданнейших Порте сановников, способствовать к водворению нового начальника в Ване. Эмин-паша соединился с Адли-беем и оба двинулись туда без замедления.

Тимур-паша также не терял времени, собрал из разных бродяг отряд и вышел из крепости на встречу неприятелям. Бой был упорный, но бунтовщики понесли поражение и войско их рассеялось. Тимур не упал однакоже духом от неудачи. Соединив остатки своего войска, в числе 3,000 человек, он вознамерился напасть с ними на совокупные силы обоих его противников. Они заблаговременно узнали об этом умысле и, в предупреждение Тимура, сами нечаянно напали на мятежников, в собственном их стане. Обороняющиеся держались несколько часов, но снова были разбиты и потеряли всю артиллерию, снаряды и обозы. Предводитель их, лишившийся при том и собственных пожитков, принужден был, с малым числом служителей, укрыться в крепость Хошаб, в Ванской же области.

Новый наместник, вступив в Ван, обнародовал от имени эрзрумского сераскира приказ, обеспечивавший общественную безопасность. Потом занялся исправлением, по мере возможности, вреда, причиненного злоупотреблениями [42] его предместника. После чего Эмин-паша отправился обратно в Муш.

Эта победа произвела всеобщую радость при дворе Оттоманском. Сераскир эрзрумский обнадежил Тимур-пашу, что испросит ему прощение, если он обратится к своему долгу и, оставив Хошаб, явится в Эрзрум. Не известно, чем дело кончилось; но как последствия остались безгласными, то должно полагать, что Тимур-паша, лишенный двукратным поражением всех способов к защите, предал себя великодушию султана.

В том же году случились беспокойства в Багдаде. Начальствовавший там Давуд-паша не выполнял важнейших повелений султана. Медленные и уклончивые ответы ослушника, на запросы Дивана, не могли скрыть его тайных намерений. Обложив новыми податьми вверенный ему край, он набрал войско и до чрезвычайности угнетал народ. Порта почла нужным послать к нему прежнего дефтердаря Садын-эффенди, в звании чрезвычайного комиссара. Ему поручили убедить непокорного к повиновению и представить о дурных последствиях от дальнейшего сопротивления воле своего государя. Упорствуя в своих замыслах и усомнясь в искренности поступков присланного чиновника, Давуд-паша, в твердом уповании на влияние свое в Багдаде, откуда он был родом, вскоре по прибытии Садын-эффенди, велел его умертвить. Тогда султан присоединил Багдадскую и Диарбекирскую области к Галебской, а начальствовавшему над нею Али-паше приказал с поспешностию составить отряд из трех полков конницы и большого числа иррегулярных войск, чтоб усмирить мятежника. Али-паша выступил из Галеба, чрез Текрив и Моссул, где к нему присоединился тамошний паша, хаджи-Кассим, с 6,000 человек, составившими передовой отряд. Прибывши в Детцил, что близь Багдада, хаджи-Кассим напал на высланные, для [43] отражения его, Давуд-пашею войска и принудил их к отступлению. В продолжение битвы, большое число ратников, набранных из кочующих в степах воинственных племен, перешло к Кассим-паше. Подступив с поспешностию под стены Багдада, он стал близь ворот, называемых Моисеевыми, и тотчас послал в город султанское повеление, которым обещалась пощада всем жителям, что и произвело на них благоприятное впечатление.

Мятежник, которого власть над народом уже приходила в упадок, предвидя неминуемую гибель свою, прибег и коварству. Он употребил к тому Салим-бея, сына бывшего прежде в Багдаде паши Солимана, с обещанием доставить ему начальство над областию. Послушный наущению, Салим-бей письменно свидетельствовал пред Кассим-пашею об исполнении, объявленного за несколько дней до того, султанского повеления уверяя, что с помощию граждан, он исторг бунтовщика из дворца и содержит его в заключении. Вместе с тем, он предложил Кассиму принять временное правление в Багдаде до прибытия Али-паши. Кассим вдался в обман: поручив старшему по себе Абу-Бекир-аге начальство над передовым отрядом, он лично с сотнею воинов вступил в Багдад и поместился во дворце. На другой день, ввечеру, Давуд-паша окружил многочисленною толпою дворец и напал внезапно на Кассим-пашу, который защищался, но не был в состоянии удержаться против больших сил и погиб вместе с окружавшими его; из них часть только успела воротиться в загородный стан.

С намерением оправдаться в совершенном злодеянии, Давуд-паша сочинил от имени жителей подложное прошение, в коем объяснялось, будто багдадские обыватели, покорные воле своего государя, держат Давуд-пашу в неволе; что Кассим-паша вступил в город по их [44] приглашению, но пал жертвою возмущения, вспыхнувшего от насилий, произведенных султанскими войсками. В прошении сем излагалось наконец, что временное управление Багдадом вручено Салим-бею, с убедительною просьбою о восстановлении прежнего правителя, или, по крайней мере, об утверждении избранного на его место Салима. Это послание дошло в Али-паше в Гернуке, когда он уже сбирался оттоль выступить. 7 июля он прибыл с войсками к Имам-Азему, отстоящему на один час от Багдада. Обложив город, он тот же час дал знать Давуду, что ему остается одно средство к спасению: безусловное предание себя милосердию султана. В противном случае грозил приступом и кровопролитием, от которых ему велено уклоняться. Бунтовщик ничего на то не отвечал, в течении 60 дней непрерывно стрелял по осаждавшим и неоднократно покушался с наемными войсками на вылазки, которые однако все были отражены. Наконец, Али-паша решился на приступ, но с строгим подтверждением избегать кровопролития и не предаваться грабежу.

В ночи на 15 сентября, регулярные полки, переправясь чрез реку Тигр, приступили к воротам Баб-Эль-Керим и овладели ими. Вслед затем, граждане, в надежде что им помогут султанские войска против гарнизона, сами отперли ворота Баби-Черки, находящиеся на противоположной стороне Тигра. Тогда мятежники положили оружие, прося пощады. Али-паша, действуя по данному ему наставлению, объявил жителям всеобщее прощение, но отослал в свой стан захваченного в плен Давуд-пашу, умолявшего даровать ему жизнь и позволение провести остаток дней своих в Бруссе ²⁵. Победитель обещался ходатайствовать у престола за виновного, а между тем отправил [45] его со всем семейством, под сильным прикрытием, в Диарбекир. Султан помиловал мятежника и дозволил ему поселиться с семейством в Бруссе, куда его и препроводили из Диарбекира под надзором особенного пристава. На следующий же 1832 год назначили ему из государственной казны достаточное содержание.

Беспокойства в Албании и Боснии были продолжительнее и угрожали Порте более первых двух мятежей.

Не задолго до войны с Египтом, Прониосцы, принадлежащие к племени Чамс, заселяющего Янинский округ, взбунтовались и возбудили к тому своих соседей. Верховный визирь, преследуя Прониосцов, принудил их укрыться в Корфу; прочие племена, увлеченные их примером, покорились и выдали заложников, которые и были отправлены для содержания в Янину. Дело казалось конченным; но укрывшиеся на Корфу Прониосцы, выйдя на твердую землю, снова возбудили к восстанию Греков и заняли город Премецию. Жители, вместе с албанским гарнизоном, который был оставлен там верховным визирем, пристали к мятежникам. Оттоль они намеревались внезапно напасть на Янину, чтоб освободить заложников и принудить к удалению Турок, стоявших в окрестностях Мелиссина.

Начальствовавший в Янине, сын верховного визиря, Эмин-паша, собрав кое-какие войска, устремился с ними на бунтовщиков и разбил их не в дальнем расстоянии от Янины, близь селения Велешистаса. Они засели было в укрепленных местах: Лефтеро-Хори, Маргарице, Горице и Галискитце ²⁶; но коль скоро Эмин-паша, с полученным им от отца из Солоники подкреплением, двинулся к ним, то они удалились в Премецию, где укрепились и упорно держались. Эмин-паша дождался из [46] Янины осадной артиллерии и мортир. Бамбардирование Премеции продолжалось 25 дней, без значительной потери для осажденных; но наконец они принуждены были сдаться. Испрашиваемое ими помилование было дано всем, кроме зачинщиков, которых отправили под стражею, для содержания, в Монастыри. Усмиренные таким образом Чамсы дали новых заложников. Их отвезли в Салонику, а предводителей, взятых с оружием в руках, в сражении при Велешистасе, препроводили в Царь-Град и заключили в темницы

С другой стороны, Мустафа-паша скодринский, усомнясь в благорасположении Порты, также решился на явное восстание. Ни советы, ни увещания Дивана и верховного визиря не поколебали его намерения. Повелевая народом воинственным, от ранних лет привыкшим владеть оружием и знакомым с ратными трудами, он набрал войско и вступил в противоборство с военными силами, отряженными султаном. Покушение его не имело успеха: претерпевая постоянные поражения под Перлепэ, Софиею и Ускюбом, паша принужден был наконец запереться в крепости Скодре (Скутари). Тогда единственным средством к спасению осталось ему прибегнуть к милосердию своего государя. Он испросил себе с семейством помилование и дозволение прибыть в столицу. По выходе из крепости, он явился к визирю и, под надзором находившегося при его главной квартире дивизионного генерала гвардии Ахмед-паши, немедленно отправился в Константинополь. Его снабдили для переезда одним из судов эскадры, наблюдавшей за приморскою частию Албании.

Войскам, в награду за подвиги, оказанные ими в этой войне, султан пожаловал медали — офицерам золотые, а нижним чинам серебряные, для ношения в петлице.

Так был прекращен Албанский мятеж. Все участвовавшие в нем и сознавшиеся в вине подучили [47] помилование. Между тем новые беспорядки оказались в Боснии. Вначале заговор составился из нескольких праздных и бесприютных бродяг, избравших главою грубого невежду, по имени Гуссейн-капитана, домогавшегося начальства над Босниею. Не успевая в намерении своем, он решился сам объявить себя наместником, будто бы Портою поставленным, и вступив в права, принадлежащие этому званию, стал распоряжаться совершенно против видов законного правительства. Босняки стали делать набеги на соседственные области. Один из предводителей их Курна, с отрядом, состоящим из нескольких тысяч ратников, с двумя орудиями, соединившись с толпами Ланских и Гуланских Албанцев, выступил, 27 Февраля 1832 года, из Енибазара ²⁷ и тесно обложил города Бутзитрин и Геимак. Начальствовавший в пристани мирмиран, Иемар-паша, получив подкрепление из Призрены, двинулся, 2 марта, для освобождения Бутзитрина. Прибытие его ободрило осажденных и окружного их начальника Махмуд-бея; в одно время с нападением паши и они сделали вылазку. Осаждающие были рассеяны, потеряли оба орудия, пушкарей и около 70 человек пленных.

Верховный визирь счел тогда необходимым наказать Албанцев, участвовавших в восстании, и племя Шале, помогавшее Боснякам. Распорядив войска на три отделения, под предводительством бывшего боснийского наместника Ибрагим-паши, брата его, мирмирана Эмер-паши, правителя Ускюба Иемар-паши и Сеиф-паши, он устремился на бунтующих. Их скоро привели в повиновение; обезоруженным даровали пощаду, взяли заложников, и порядок восстановился Но виновнейшие из бунтовщиков спаслись бегством: для преследования их послали отряды как в Боснию, так и по разным направлениям. [48] Наместником в Боснии назначили Махмуд-Хамди-пашу, которого и водворили в новом управлении, ему порученном. Города Енибазар, Сенница и Вышеград сдались без кровопролития. Новый правитель послал один отряд на Преполь, а сам, с большею частию войска, обложил Гиссардчик и стал бомбардировать город. Преполь был взят приступом; многие из упорнейших бунтовщиков и главнейшие их предводители захвачены в плен, а виновнейшие понесли наказание. Известие об этой победе навело такой ужас на защитников Гиссардчика, что они его оставили и город сдался. Вслед затем жители Талицы тоже изъявили покорность и получили прощение.

Но мятеж распространился далее. Черногорцы, подкрепленные Босняками, сделали набег на округи Подгорицу и Спонзу, что в санджаке Скутарском или Скодрийском, и возбудили в восстанию племя Маллиесеров. Верховный визирь немедленно послал против них войска; но еще прежде появления их, один из его приближенных, мусселим Подгорицы, Мегмед-ага, разбил мятежников и отбил у них пять орудий с снарядами. Когда же пришли главные турецкие силы, то горцы Подгорийского округа, винясь и прося пощады, предложили свое содействие к усмирению восставших. Турецкие военачальники, Салин-ага и Абдурахман-бей, вступили с двух сторон в Черногорию, вскоре разбили и рассеяли все шайки, положили на месте до трех сот человек, в том числе одного священника, и предали огню пять селений.

Обитатели Боснии и округов Фаца и Мостара, видя повсеместные успехи турецкого оружия, отправили посольство, чтоб испросить помилование. Их примеру готовы были последовать и жители Челеби-Базара, но их отвратил от того один из вождей, Сарнок-Али-паша, избегший поражения под Преполем. Набрав вооруженную толпу, он заперся в тамошней крепости. Тогда возникли новые [49] беспокойства, для прекращения коих турецкий полководец употребил албанские племена, Тоскас и Генас, и те, которые прежде еще помогали ему в покорении Боснии. Гассан-ага, начальствовавший над турецким отрядом, овладел без сопротивления Братцою, отколь защищавшие ее бежали. Потом сдалась и крепость Аладжа-Хан, где осажденные держались только несколько часов и понесли значительный урон.

За сим Махмуд-паша ²⁸ покорил Челеби-Базар, откуда он должен был выступить к Босна-Сераю, главному городу Верхней Боснии, где снова появился отряд, состоящий из 10 т. пехоты и конницы, под предводительством Гуссейн-капитана, скитавшегося дотоле в окрестностях Аладжа-Хана. Он расположился на полчаса пути от Турок и, не надеясь победить султанские войска в открытом бою, сперва попытался внезапно овладеть Челеби-Базаром и Аладжа-Ханом, в намерении после того напасть на Турок с тыла. Послав к первой из сих крепостей особый отряд, Гуссейн-капитан сам с несколькими тысячами пошел в последнюю. Чалесы и Тоскасы, составлявшие передовое войско Турок, осведомились о неприятельском умысле и устроили засаду. Турки, вышед из крепостей, напали на Босняков спереди и опрокинули их; тогда Албанцы ударили из засады бунтовщикам во фланг и Гуссейна вогнали обратно в свой стан. Отчаиваясь в нем удержаться, он немедленно снялся и укрепился на высоте Берзебе, близь Босна-Серая. Махмуд-паша намеревался на него напасть не прежде, как по соединении с регулярными войсками, посланными к нему верховным визирем. Но Албанцы, признательные за дарованное им прощение, убеждали его не отлагать нападения и изъявили пламенное желание [50] жертвовать собою, в доказательство своей преданности султану. Паша склонился на просьбу их и, подкрепленный только одним земским ополчением, созвал военный совет и отдал приказание атаковать неприятеля на следующий день.

5-го июля 1832 года, турецкое войско, разделенное на две части, с артиллериею в середине, быстро ринулось на засеки, в коих Гуссейн тщетно старался удержаться. Войско его, устрашенное слухом о скором прибытии регулярных турецких полков, не устояло, рассеялось в разные стороны и большая часть, положив оружие, сдалась на милосердие победителей. Сам Гуссейн спасся с немногими из своих сообщников.

Султан, наиболее обязанный покорением Босна-Серая отважности и преданности Албанцев, поспешил изъявить военачальникам этих воинственных племен свое благоволение особенными грамотами и освобождением из неволи соотечественников их, заключенных в тюрьмах Царя-Града.

По окончании главных военных действий против Босняков, небольшие толпы их, еще скитавшиеся в тех краях и тревожившие обитателей, были частию захвачены, частию истреблены. Сознавшиеся же в своей вине получили прощение и дозволение возвратиться в дома.

После взятия Босна-Серая, Гуссейн-капитан бежал из Боснии за границу и скрылся в соседственных владениях. Последнее же мятежническое покушение произведено Пекли-Гуссейном, который, в надежде на вспомоществование, засел было в пограничной крепости Неджине. Верховный визирь приказал овладеть ею. Бунтовщик, видя себя окруженным, в избежание неминуемой погибели, не дождался приступа и сдался Ему с сообщниками даровали жизнь и за сим в Боснии восстановилось повсеместное спокойствие ²⁹. [51]

В некоторых округах Албании было много старинных замков, построенных в те времена, когда коренные обитатели находились еще в непрерывном опасении от неприятельских вторжений. С тех пор замки пришли в ветхость и служили только убежищем для злонамеренных людей. Жители сами признали вред, от того происходивший ³⁰. По представлению верховного визиря, султан приказал разрушить все эти крепости, оставив только: Скодру, Улкун, Бар и несколько других, необходимых для общей обороны края.

Верховный визирь, Мегмед-Решид-паша ³¹, по-видимому, лично не находился в делах против мятежников. Хотя из донесений видно, что он выступил 29-го мая из Ускюба с главными силами, чтоб сразиться с Гуссейн-капитаном, но победа уже одержана до прибытия его. Тем не менее все распоряжения к усмирению бунтующих исполнялись по его предначертаниям, и слава [52] этого подвига принадлежит ему неотъемлемо. Оказанные им в сем случае заслуги достойны особенного уважения, по важности самого возмущения, возгоревшегося близ столицы и так долго длившегося по наущениям Мегмед-Али-паши; ибо египетский наместник, открывший уже тогда в Сирии военные действия против султана, раздувал в Албании пламень бунта чрез своих родственников и ближних, живущих в Румилии — его родине — и в Македонии. Победа, одержанная верховным визирем, замечательна потому, что он умел подкрепить Босняков Албанцами, едва только приведенными в повиновение. Наконец действия его еще более заслуживают одобрения тем, что он успел, как о том в последствии будет изъяснено, из жителей, усмиренных им Албании и Боснии, устроить новое многочисленное войско и довести его до Малой Азии. Все сие служит доказательством, что Мегмед-Решид-паша обладает предприимчивым духом и редким даром повелевать людьми. В сем доселе единогласно убеждены все сословия в Турции; и хотя усилия его в войне против Египтян не увенчались успехом, но он сохранил вполне общее уважение, заслуженное прежними его деяниями.

Кроме сих важнейших возмущений, Египетскому восстанию предшествовали, в разных областях Турции, еще частные мятежи, в коих вообще Мегмед-Али-паша также принимал скрытное участие. Там, где происки его не достигали чрез подсылаемых им возмутителей, неудовольствие жителей возрождалось или от корыстолюбия, или от слабости поставленных Портою пашей, забывших, по примеру султана, власть, права и обязанности свои. Повсюду распространяющиеся слухи о непокорности отдаленных областей поселили всеобщее беспокойство. Народ был в каком-то ожидании скорых перемен, в которых каждый готовился принять участие.

В Дамаске хотя и не вспыхнул пламень общего [53] мятежа, но также проявились знаки беспокойства, тревожившего тогда всех подданных султана. Правительство вскоре потушило сие брожение умов и с предусмотрительностию отнесло случившийся беспорядок к нескольким только лицам, допустившим его, и к пришельцам, оставшимся в неизвестности.

По существующему исстари обыкновению, поклонники, идущие в Мекку, собираются каждый год, в определенное для того время, в Дамаске, откуда они отправляются караванами в путь чрез пустыни, под защитою войск, отряженных дамаским пашею и под покровительством самого султана. Посему мусульмане почитают Дамаск местом, осененным святостию, а в правителе города, обеспечивающем их путешествие, видят как бы временного наместника в духовной власти, повелителя правоверных. По сим причинам Дамаск всегда обращал на себя особенное внимание Порты, а начальствующие в нем избирались из людей, приобретших общую доверенность.

Селим-паша, бывший в начале 1828 года верховным визирем, а в последствии находившийся в Галебе, был назначен в 1831 году пашею Дамаска, куда он прибыл в октябре месяце того же года. Ему предшествовала молва о необыкновенной строгости, с коею он управлял вверенными ему областями. Несколько злоумышленников, воспользовавшись сим, распространяли невыгодные слухи об угрожающей жителям участи и тем подали повод в народному волнению. Для прекращения сего, Порта приняла немедленные меры, но вместе с тем, рассмотрев действия правителя и удостоверясь в непомерной взыскательности паши, чрез месяц отрешила его от должности, которую поручила Али-паше, начальствовавшему тогда в Конии. В Конийский же пашалык перевели из Кара-Гиссара и Ментешэ Алим-пашу, на место коего поступил Реуф-паша, бывший некогда верховным визирем, потом [54] пашею в Дамаске и наконец живший в Бруссе. Али-паша был задержан в Конии некоторыми делами, коих окончание требовало еще присутствия его, и не мог тотчас отправиться к своему новому назначению. Между тем приближалось время выступления каравана молельщиков, почему Порта сочла нужным послать в Дамаск одного из своих капиджи-башей Гиммет-агу, с наименованием его мусселимом или наместником областного начальника, поручив ему, до прибытия Али-паши, управление пашалыком и отправление поклонников в Мекку.

Последствием этих распоряжений было убиение Селим-паши, совершенное еще до прибытия Гиммет-аги. В сем случае султан не решился прибегнуть в мерам строгости против жителей. Он удовольствовался отправлением в Дамаск одного из государственных сановников, для обнаружения виновных, которые однакоже не были отысканы. Посланному поручили привести жителей в раскаянию и покорности и обеспечить караван молельщиков полным содержанием в пути их в Мекку. Для водворения спокойствия, духовенство со своей стороны также обнародовало увещательные послания. Вдова и дети Селим-паши, лишившись всего имущества и быв, сверх того, обременены долгами, простиравшимися до 200 т. левов (50 т. рублей), прибегли к великодушию султана, который, уважив бедственное положение сего семейства, предоставил ему пользоваться доходами с части имения, принадлежавшего Селиму.

Уверяют, что Мегмед-Али-паша уже замышлявший уклониться из-под власти султана, возбуждал из-под руки беспорядки, происходившие в Дамаске, в намерении заблаговременно упрочить влияние свое в этом многолюдном и всеми мусульманами уважаемом городе и тем распространить всеобщее расположение единоверцев к своей особе, ибо и на нем также, по званию [55] египетского наместника, лежала обязанность покровительствовать молельщикам на пути их чрез Аравию и во время пребывания в Мекке.

В Акре начальствовал тогда Абдулла-паша, известный своим корыстолюбием и налогами, которыми он обременял край, вверенный его управлению. Еще в 1822 году он намеревался покорить Дамаск, но соседственные паши, вооружившись, осадили Абдуллу в самой Акре. Он долго защищался и удержался, пока покровительствовавший ему Мегмед-Али не исходатайствовал у султана прощения виновному, с сохранением должности, но с уплатою в казну 60 т. кошельков (7,000,000 рублей), которые и были собраны Абдуллою с обывателей. Корыстолюбие вскоре подавило в нем чувство благодарности. Он рассчитал, что для него выгоднее сблизиться с Портою, нежели оставаться под влиянием египетского наместника, потому что власть султана, действовавшая на управление его издалека и косвенно не препятствовала ему собирать тяжкие налоги с подчиненного ему народа, между тем как Мегмед-Али, полагаясь на признательность, которую он был в праве ожидать от человека, им облагодетельствованного, надеялся найти в Абдулле верного помощника в достижении своих видов и даже союзника. В такой уверенности, Мегмед-Али потребовал от Абдуллы возвращения жителей, бежавших от притеснений его из Египта и укрывшихся в Акре. Но Абдулла-паша, следуя по вновь избранному им пути, отказался от выполнения сего требования, сказавши, что на нем лежала обязанность призреть подданных своего государя, о чем и донес Порте. Султан, который уже имел повод к негодованию на Мегмед-Али, гласно упрекнул его в угнетении народа и, отозвавшись в указах своих о жителях Египта с состраданием, наименовал их своими подданными, отнюдь не признавая их рабами наместника. Мегмед-Али не [56] вытерпел сего и, воспользовавшись случаем, к совершению своих давних замыслов, двинул морем и сухим путем войска к Акре, чтоб покорением сего города отмстить неблагодарному паше. Вот что служило первым предлогом к восстанию египетского паши и как возгорелась война, за тем последовавшая.

Распри между пашами Египта и Акры препятствовали последнему в исполнении лежащих на нем, по званию начальника в Чердэ, обязанностей, по коим он также должен был препровождать караван молельщиков чрез пустыню и охранять их от нападений кочевых Арабов. Султан, в намерении усилить надзор в той стране и желая дать новые способы для следования молельщиков, отделил от Акрского пашалыка в недавнем времени присоединенные к нему округи Триполи-Сирийского и Чердэ, и поручил их вновь назначенному из Константинополя мирмирану Осман-паше, который немедленно отправился к своему назначению. Между тем султан, в надежде превратить междуусобие мерами кротости, послал к обоим пашам нарочных: к египетскому — Кямили-Заде-Назиф-эффенди, а к акрскому — хаджи Разим-эффенди. Им поручили преклонить враждующих к миру с тем, чтобы египетские войска немедленно были отозваны, угрожая непокорным всею строгостию духовной власти главы правоверных. Волю султана тогда же объявили всем начальствующим властям на островах Архипелага и в главных городах Сирии и Карамании. Мегмед-Али отвергнул увещания посланца и продолжал движения войск без уважения к подтверждениям своего государя. Притом, он распустил слухи, что пашалыки Акра, Дамаска и даже Галеба уступлены ему султаном за уплату податного сбора вдвойне, и что самое вторжение в Сирию предпринято с его же дозволения.

Столь дерзкие поступки Мегмед-Али требовали [57] деятельнейших мер к отражению силы силою. Назначили новых правителей в угрожаемой стране, а именно: областного начальника Ракки, Мегмед-пашу, не задолго пред тем отличившегося при усмирении Багдада, возвели в достоинство трехбунчужного паши и придали ему пашалык Галеба, с тем чтоб доставить возможность, в случае надобности, собрать значительное число войск. Начальнику горных заводов ³², мирмирану Осман-паше, правителю Мараша, Сиваса, Аданы и Пиаса, дали повеление набрать конное и пешее ополчение и поступить с ним в распоряжение Мегмед-паши. Подобные же приказания отправили к Алим-паше караманскому и Осман-Хаири-паше кессарийскому. Таким образом, в ожидании сбора и прибытия регулярных войск, Мегмед-паша галебский, в звании сераскира или главнокомандующего, должен был отразить напор благоустроенной египетской армии, с одним сбродом разнородных земских ополчений. Он не в силах был того исполнить с успехом, и по-видимому, чувствуя свою слабость, не спешил изготовиться против неприятеля, угрожавшего скорым вторжением в его области. Равномерно были сделаны все нужные распоряжения к собиранию достаточных запасов продовольствия, на артиллерийское же управление возложили изготовление значительного количества снарядов всякого рода.

Комментарии

24. Обыкновенное в Турции средство к усмирению мятежников, при возмущении какого-либо областного правителя. Султан или иное лицо, имеющее власть, назначает нового правителя и дает ему войско, для изгнания бунтовщика и приведения области к повиновению.

25. Город в Анадолии, в недальнем расстоянии от берегов Мраморного моря.

26. Гоменица.

27. Иначе, Нови-Базар.

28. О сем новом лице нигде в турецких известиях до сего не упоминалось.

29. Эта война подобна непрерывно продолжающейся у нас на Кавказе. Повсюду одерживаются победы, везде враги рассеяны; вдруг они опять являются или на крыле, или в тылу победителей, и снова по нескольку раз занимают места прежде покоренные. Вожди, славные не происхождением от знатного рода, но воинскими доблестями, самоотвержением, умственными способностями и телесною крепостию, одушевляют своих соплеменников. Изучив в подробности гористые местоположения, имея обстоятельнейшие сведения о дорогах, и притом питая непримиримую ненависть к врагам, они вселяют в сподвижниках своих дух бодрости и мщения. Не сим ли набегам уподоблялись в древности военные действия малолюдных обществ гористой Эллады, в борьбе их с могуществом Персов? Подвиги знаменитых людей древней Греции едва ли не подлежат сравнению с удальством теперешних горских наездников, прославляемых не Плутархами, а в изустных преданиях и народных песнях, передающихся в поздние потомства.

30. Вероятно, по внушениям турецких полководцев.

31. Тот самый, который начальствовал войсками против Греков в Морее, был разбит нами под Кулевчею и ныне прекратил военное поприще свое после поражения, понесенного им от Египтян под Кониею.

32. Вероятно трапезунтских.

Текст воспроизведен по изданию: Турция и Египет из записок Н. Н. Муравьева (Карского) 1832 и 1833 годов. Том I. М. 1869

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info