СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

22 октября (3 ноября) 1861 г. Мостар

Милостивый государь князь Алексей Борисович!

19 (31)-го текущего возвратился я из Рагузы в Мостар и теперь спешу представить на благоусмотрение вашего сиятельства отчет всего происшедшего во время моей поездки как касательно комиссии ¹, так равно и настоящего положения дел в Герцеговине в связи с восстанием наших единоверцев.

Как я уже имел честь доносить вашему сиятельству, собрание гг. комиссаров в Рагузе, вызванное действиями и происками г. Геккара ², заставило и меня отправиться туда же, тем более, что согласно последнему телеграфическому приказанию вашего сиятельства пред прекращением действий комиссии в августе сего года от 7 (19) авг[уста] ³ комиссия должна была возобновить свои действия, если бы к тому представился удобный случай, испросив предварительно инструкций своих правительств. Таковая возможность представилась в сообщенных мне г. Петковичем уверениях г. Геккара, что старейшины восставших обещали прибыть в Рагузу для переговоров с комиссарами. В этом смысле доносил я и вашему сиятельству телеграммом моим от 23 сентября (5 октября). Хотя г. Петкович и уведомил меня отношением своим от 27 сентября (9 октября), № 287, что сообщенные им известия о прибытии старшин в Рагузу не подтверждаются, но сообщенная им копия с письма к нам [357] князя черногорского, таковую я уже имел честь представить вашему сиятельству от 13 октября за № 254, подавала новый повод к переговорам между нами, к чему приглашали меня и мои коллеги, и потому я решился отправиться в Рагузу, дабы самому лично убедиться в намерениях остальных комиссаров и в их образе мнений насчет настоящего положения дел в Герцеговине, а равно и насчет письма его светлости князя Николая.

В течение десятидневного пребывания моего в Рагузе я мог только убедиться в том, что сведения, получаемые там из восставших пределов, лишены всякой достоверности и правдивости, и потому, находясь там, гг. комиссары никак не могут следить за событиями в Герцеговине, вопреки уверениям гг. Геккара и Блау, а еще менее действовать, если бы к тому даже и представился случай в деле пассификации страны, будучи удалены как от театра событий, так равно и от генералиссимуса турецких войск, с которым мы должны в силу наших первоначальных инструкций действовать вместе.

Кроме того, я имел случай, равно как и остальные мои коллеги, убедиться в неправильности действий французского комиссара, действующего с очевидною преднамеренностью и притом совершенно не в духе общего единства и согласия. Со времени вступления г. Геккара в состав комиссии мы имели случай неоднократно замечать не только желание его первенствовать, но и домогательство его к самостоятельным и безотчетным действиям. Г. Геккар простирает таковые стремления свои до того, что сказал нам, когда мы представляли ему, что согласно инструкциям нашим мы должны действовать совершенно согласно и совокупно, а никак не отдельно, как он уже начал было. Г. Геккар сознался нам, что он не читал еще инструкции, ни протоколов наших, переданных ему г. Тиссо, и что в случае если представится возможность действовать, он не будет дожидаться получения новых инструкций, но будет действовать под личною ответственностью. При таком различном воззрении на предметы мы не могли конечно никак согласиться и кроме того, не предвидя решительно никакой возможности нового вмешательства комиссии, по крайней мере, еще на некоторое время, в особенности при усилившихся военных действиях, которые буду иметь честь изложить далее, я объявил моим коллегам, что оставляю Рагузу, где не предвижу никакой возможности действовать, предупредив их с тем вместе, что я ни в каком случае не считаю себя вправе приступить к каким-либо действиям, не испросив предварительно в случае нового собрания комиссии инструкций вашего сиятельства и императорского министерства, как это и предписано нам коллективно и означено в протоколе последнего нашего заседания.

Кроме того, я присовокупил, что в случае нового собрания комиссии я полагаю, что сообразно основным инструкциям нашим мы должны будем собраться в Мостаре, а не в Рагузе, так как действия комиссии исключительно должны быть обращены на Герцеговину.

Английский комиссар остался одного со мною мнения и в этом смысле писал своему посланнику в Константинополь. Завтра он приезжает в Мостар и, кажется, намерен возвратиться до новых приказаний в Боснию.

Австрийский же комиссар получил, как я слышал, уведомление из Вены, что австрийское правительство не находит возможным в настоящее время вмешательство комиссии и что это же мнение разделяет и английский кабинет. Таким образом старания г. Геккара восстановить действия комиссии остались без успеха.

При сем я долгом считаю донести вашему сиятельству, что, по моему Крайнему убеждению, посредничество комиссии между Омер-пашою и восставшими без особенного с той или другой стороны на то приглашения скорее может повредить при теперешнем положении интересам наших [358] единоверцев, чем поддержать оные, ибо в настоящую минуту христиане уже никак не удовлетворятся уступками Порты, которая с своей стороны также не согласится еще, может быть, на увеличившиеся, хотя и справедливые требования своих восставших подданных, ибо, сколько можно судить по всем действиям турецкого правительства, Порта никак еще не хочет убедиться, что силою оружия она ничего не может сделать к успокоению страны, а что, напротив, насилия, жесткости и несправедливости могут восстановить и остававшуюся доселе в повиновении половину Герцеговины. Между тем последние происшествия в Герцеговине должны бы были открыть, наконец, глаза турецкому правительству и побудить его приступить к более справедливым мерам и уже так давно обещанным улучшениям быта христиан Герцеговины.

Как я уже имел честь доносить вашему сиятельству по телеграфу из Рагузы от 13 (25)-го текущего, восстание христиан, сосредоточивавшееся доселе в пограничных только с Черногорией округах, начинает распространяться и в глубь страны. 12 (24)-го Лука Вукалович с отрядом до 1000 человек вступил в пределы Требиньского кадилука ⁴ и напал отдельными отрядами на окружающие Требинье занятые турецкими башибузуками села Леково, Любахово, Орашье, Талежи и под самым Требиньем с. Згоньево у Дживару, где был сам Вукалович. Кроме того, в тот же день чета восставших прошла в Шуму, доселе остававшуюся спокойною, и оттуда в Попово (внутрь страны) в село Драчево в 6-ти часах от Столца, следовательно, в 12-ти от Мостара. Во всех вышеозначенных местностях происходил в течение всего дня жестокий бой, село Любахово было сожжено, находившиеся там 50 человек арнаутов должны были отступить, причем начальник их Саид-ага был ранен. Находящиеся в Требинье войска в числе 2000 человек, из которых только один батальон регулярного войска, не могли одержать верха над христианами и вечером принуждены были отступить к Требинью с потерью нескольких убитых. Отряд христиан под начальством Дмитрия Мрчена и Иовы, брата Вукаловича, напал на кулу (башню) в Талежи, гарнизон которой выпущен был только по просьбе монахов монастыря Дужи. На Згоньеву у Дживара был сам Лука, как говорят, с несколькими горными орудиями. На другой день христиане сожгли кулу в Дриене и усилили осаду Лекова, где затворились 40 человек арнаутов. Турецкое войско, вышедшее снова в Требинье для освобождения осажденных, встречено было христианами в долине Миховой менаду Ораньем и Лековым, где и произошел сильный бой, последствием которого было отступление турок с потерью 40 человек убитыми и значительного количества раненых. Между тем игумен Луженого монастыря о. Евстатий еще 12 (24)-го с самыми ценными вещами и церковными утварями перебрался па австрийскую границу, оставив в монастыре своего наместника о. Никифора Дучича, нашего корреспондента, с писем которого я и привожу вышеозначенные сведения, вполне подтверждаемые всеми получавшимися нами в Рагузе известиями. Жители Шумы переносят вещи свои на австрийскую границу, куда в значительном количестве перешли с своими семействами.

Письмом своим от 15 (27)-го октября, корреспондент нам подтверждает сообщенные им сведения от 14 (26)-го и прибавляет, что Лука Вукалович, находящийся в с. Сливние известил его, что 12 (24)-го было нападение на Омер-пашу в Пиве, причем убито турок 500 человек, а христиан 10 убитых и 50 раненых. В том же письме он уведомляет меня, что жители окружил Шумы решились разделять участь их братий и готовятся к восстанию. Монастырь Дужи оставался в совершенном спокойствии как со стороны турок, тем более и со стороны христиан. С тем вместе он уведомляет меня, что одна чета проникла в Попово и сожгла Драчево, турецкое село [359] близ Любинья. Письмом от 16 (28)-го о. Никифор уведомляет меня, что в ночь с 15-го на 16-е христиане нападали на предел Требинья и сожгли несколько турецких домов.

Все эти сведения подтверждаемы были постоянно женщинами, доставлявшими мне эти письма в Рагузу, из которых некоторые даже говорили, что они имели случай видеть головы убитых турок.

Между тем в Рагузе распространился слух, что Омер-паша окружен, все пути снабжения ему пресечены и даже сообщение между Мостаром и Невесиньем прекращено и что восставшие угрожают даже овладеть Столацом, как о том уже доносил г. Петкович г. директору Азиатского департамента. Как ни странными казались мне эти слухи, тем более, что г. Ионин ничего не сообщал мне об этом, я поспешил в Мостар, где и узнал следующее как из рассказов христиан, так равно и из слов Омер-паши, прибывшего сюда третьего дня.

Турецкие войска вступили в Пиву в числе 10-ти батальонов и до трех тысяч башибузуков 6 (18)-го текущего. Первые дни они были заняты, укреплением лагеря, и только 12-го было дело башибузуков Чингича, с христианами, причем, по словам Омер-паши, башибузуки оказали чудеса храбрости и нанесли значительный урон христианам; по словам же христиан, соглашающихся вполне с известиями нашего корреспондента и подтверждаемых мусульманами, христиане одержали верх над башибузуками, из которых на месте осталось несколько сот человек, и сам Чингич опасно раненый спасен был подоспевшим батальоном. На следующий день из двух отправившихся на фуражировку батальонов, по словам; христиан, возвратилось весьма немного. Наконец, третья битва на Горанском: дело окончилось снова не в пользу турок. Во всех этих делах, по уверению Омер-паши, принимали участие и черногорцы. Мне также известно из сообщения г. Петковича, что это мнение Омер-паши справедливо и что черногорцами, из которых были ближайшие племена и кучи, начальствовали между прочими воеводы Новица Церкович, Иво Раков, капитан Маша Врбица и др. Между тем отряд пивлян и баньян; под начальством Стефана Радоевича и Джоко Радова пресекли действительно сообщение Омер-паши с Гацком, но потом должны были отступить, и таким образом Омер-паша, оставив 4 батальона с бригадным генералом: Мехмед-пашою в Пиве, возвратился 17 (29)-го текущего в Гацко, по словам христиан, с тремя только батальонами, оставив при том достаточное количество раненых и убитых по дороге. Сведения эти я имел от христиан и отчасти мусульман, которые все говорят, что пивская экспедиция была едва ли не страшнее для турок граховского дела. Омер-паша, напротив, говорит об успешном результате своего похода и уверял меня вчера, что между убитыми и ранеными в трех последних делах между христианами, считают до 1800 человек, между которыми до 7 воевод и капитанов черногорских, список которых он даже будто бы имеет, хотя никак не хотел, показать мне оного.

Омер-паша положительно обвиняет теперь Черногорию и сказал мне, что он надеется, что Порта решится, наконец, действовать против Черногории, что, по его словам, весьма легко, так как войска имеют значительные запасы провианта и хорошо одеты для зимнего похода. Может быть, это и справедливо, но, сколько мне известно, войска нуждаются как в съестных припасах, так и в одежде, и теперь еще труднее будет доставлять им все нужное.

Доселе я еще не мог собрать более положительных сведений и потому не могу поверить точности слов Омер-паши, ни показаний христиан.. Я послал в Пиву верных людей и надеюсь с следующею почтою представить вашему сиятельству более верные и подробные сведения. Между тем [360] показания христиан подтверждаются огромным числом раненых, которыми ежедневно наполняются турецкие гошпитали. По сведениям от австрийского агента из Требинье в среду 18 (30)-го текущего до 2000 человек низама и башибузуков напали на христиан при Леково, но были отражены, оставив на месте 59 убитых и 22 раненых. Монастырь Дужи в руках Луки Вукаловича, и нет сомнения, что вся Шума уже восстала: 19 (31)-го два батальона низама пришли на подкрепление в Требинье.

Вчера получено здесь из Константинополя приказание об уничтожении присланной сюда турецкой комиссии.

В заключение я долгом считаю представить вашему сиятельству, что, пользуясь пребыванием своим в Рагузе, отправился было в Требинье как для того, чтобы ознакомиться хотя несколько с этим краем Герцеговины и осмотреть монастырь Дужи, игумену которого хотел передать для наиболее нуждающихся единоверцев всемилостивейше пожалованным на сей предмет ее императорским величеством императрицею суммы. С таковым намерением выехал я 12 (24)-го после полдня в Требинье, где каймакам, извещенный турецким консулом о моем приезде, ожидал меня еще накануне в среду. Со мною вместе отправился секретарь английского комиссара г. Фриман. За 2 1/2 часа пути от Рагузы встретил я игумена монастыря Дужи, который сказал мне, что он идет по делам в Рагузу и что на следующий день надеется вернуться в монастырь, где меня ожидает его наместник. На вопрос мой о новостях он ответил мне, что утром было дело в окрестностях Требинья, но что он не знает его последствий. Как оказалось потом, он боялся сказать мне истину из опасения к г. Фриману. Хотя нам тогда показалось весьма странным, что мы ничего о том не знали в Рагузе до нашего отъезда, но мы решились спуститься к арнаутскому посту за Дриеном, чтобы дать там отдохнуть лошадям и узнать что-либо более подробное. В хане этом услыхали мы явственно перестрелку. Начальник поста, состоящего из 9-ти человек, убедил нас, так как приближался уже вечер, остаться в посте до утра, не отвечая за безопасность пути и не зная, что делается кругом нас. Мы вынуждены были последовать его убеждениям и остались в посте. Между тем я просил его послать надежных людей к месту сражения, чтобы иметь какие-либо сведения. Один из этих посланных возвратился около 4-х часов утра 13 (25)-го и сообщил, что Любохово сожжено и занято христианами, что арнауты, соединясь с остальными войсками, отступили к Требинье и что начальник их велел начальнику поста на Дрине озаботиться средствами к собственному спасению. К этому посланный прибавил, что он опасается, чтобы христиане не напали и на Дрину (где мы находились). Получив таковое известие, мы немедленно решили возвратиться в Рагузу и потребовали конвой; начальник поста объявил нам, что он не имеет ни провианта, ни снарядов, не может защищаться, отправился конвоировать нас с своими 9-ю людьми до австрийской границы, где и соединился с другим арнаутским отрядом. Утром прибыли мы в Рагузу. Я упоминаю здесь об этом событии потому, что неудавшаяся поездка наша в Требинье подала повод к весьма неприятному объяснению с г. Геккаром. Французский комиссар не затруднился обвинить меня в преднамеренном путешествии моем в Требинье с целью свидания с начальниками восставших, о нападении которых, по его предположению, я должен был быть извещен. Путешествие же г. Фримана г. Геккар объяснил тем, что он послан английским комиссаром для контролирования моих действии. Услышав подобное нелепое предположение г. Геккара и встретив его у г. Холмса, я просил его объяснить мне, на чем основывает он свои предположения, зная весьма хорошо, что я уже несколько дней собирался ехать в Требинье, о чем даже турецкий консул с моего ведома сообщил каймакаму, и как он [361] объясняет, что, отправившись с целью свидания с начальниками восставших, я провел ночь на турецком посте и с турецкою эскортою возвратился на австрийскую границу, не выдав никого. К тому, прибавил я, ему хорошо известно, что известие нападения христиан получено в Рагузе в 4 часа пополудни, т. е. два часа после моего отъезда. Г. Геккар не мог объяснить своих предположений и, сконфуженный, должен был извиниться передо мною, прибавляя, однако, что он предполагал, что мне и нашему консулу известно еще с 10-го числа, так же как и ему, о готовящемся нападении христиан (о чем положительно ничего не было известно в Рагузе) и что он не сказал мне об этом, когда я садился при нем на лошадь, потому что он никогда никому ничего не сообщает. Попросив г. Геккара быть на будущее время поосмотрительнее в своих предположениях насчет действий его коллегов, до него нимало не касающихся, я обещал ему точно также прямо и откровенно поступать и с ним впредь, как и он поступил со мною.

Я позволил себе распространиться по сему случаю собственно потому, что, как нам известно, г. Геккар еще до нашего возвращения в Рагузу уже поспешил довести свои безрассудные и весьма неделикатные предположения до своего начальства.

Я не преминул обо всем этом переговориться с г. Петковичем, который и сам узнал о нападении христиан на Требинье по моем отъезде из полученного им письма по сему случаю Луки Вукановича.

С глубочайшим почтением и совершенною преданностью имею честь быть, милостивый государь, вашего сиятельства покорнейшим слугою

Вал. Безобразов.

Комментарии

1. О деятельности комиссии по урегулированию герцеговинско-турецкого конфликта см. примеч. к док. 160, 162.

2. Опасаясь разрастания герцеговинского восстания в общебалканское антиосманское восстание, Франция требовала от Порты согласия на право вести переговоры с повстанцами и Черногорией европейской комиссии. Очевидно, этим объясняется стремление Эккара возобновить ее деятельность (см.: Алексий Л. Политика Француске према херцеговачком устанку 1861-1862 године — Историиски часопис, 1960, № IX-X;. Павичевич. Б. Црна Горе у рату 1862. Београд, 1963; а также примеч. 1 к док. 96).

3. См. док. 168.

4. В этот день Л. Вукалович возобновил восстание. Незадолго до выступления в письме К. Д. Петковичу он обосновал свое решение тем, что ни одно из обещаний османских властей не было выполнено, народ потерял всякую надежду получить какое-либо облегчение от посредничества европейской комиссии и он не может более противиться воле народа взяться за оружие (см.: К. Д. Петкович — Н. П. Игнатьеву № 311 от 15(27) октября 1861 г. — АВПР, ф. ГА V-А₂, д. 723, л. 236-237 об.).