Дворец в Павловске, рисунок которого помещен на этой странице в виньетке, есть одно из самых изящных созданий архитектуры Екатерининского века. Строителем его был знаменитый Камерон; художественная часть принадлежит не менее славному Гонзаго.

Сравнительно небольшой, дворец в Павловске вмещает в себе ныне два собрания драгоценные в художественном и научном отношениях: мы говорим о Художественном Музее, устройство которого относится к последним годам столетней жизни Павловска, именно к 1872 г. и о Библиотеке, начало которой [650] положено еще великим князем Павлом Петровичем, а полное развитие принадлежит последующему времени.

Музей в Павловске вмещает в себе значительное собрание древних памятников искусства. Из его описания, составленного в 1872 г. академиком Стефани (Спб., 1872 г., в 8-ю д.), видно, что эти памятники находились в разных частях дворца (и частью даже в парке), но ныне, по воле Августейшего Владельца Павловска, соединенные в одну превосходную галлерею, они составили такое собрание, которое, если не может соперничать с другими подобными, но количеству содержащихся в нем предметов, то тем не менее, по свидетельству г. Стефани, «заслуживает полного внимания по их внутреннему достоинству, при чем большая часть, и при том самых замечательных предметов, еще совершенно не известна ученому миру ¹.» Описание г. Стефани касается, впрочем, только греческих и римских художественных произведений, входящих в состав Павловского Музея, кроме их в нем есть несколько памятников египетского искусства, а также собрание произведений искусств и художеств новейших времен.

Что касается Библиотеки, то она занимает длинную и весьма светлую галлерею в правом циркуле Павловского дворца, и вмещает в себе 20,895 томов книг, на всех новейших языках; книги расположены по нескольким отделам. Кроме книг, в библиотеке хранится 1,354 собраний видов, чертежей, рисунков и 1,294 экземпляра более или менее отличных гравюр, в 27-ми портфелях. Рукописный отдел Библиотеки состоит из 62-х рукописей церковно-славянского до-Петровского письма, 392-х рукописей XVIII и XIX вв. (русских, французских и немецких) и 57-ми связок разных исторических материалов, каковы: переписка Екатерины II, Павла Петровича, большое собрание беловых и черновых писем великой княгини Марии Феодоровны, а также из обширных собраний учебных тетрадей, заметок и выписок Павла I, Марии Феодоровны и Елисаветы Алексеевны.

С благосклонного разрешения Его Императорского Высочества Государя Великого Князя Константина Николаевича, ознакомившись с помянутыми историческими материалами, редакция «Русской Старины» представляет ныне переписку императрицы Екатерины II с великим князем Павлом Петровичем и великою княгинею Мариею. Феодоровной, за время с 1783-го по 1796 г. — Ред.

____________________________________________

Печатаются с разрешения Его Императорского Высочества Государя Великого Князя Константина Николаевича.

В Библиотеке дворца города Павловска хранятся многие документы, составляющие драгоценные материалы для истории царствований Екатерины II и Павла I. Из них в «Сборнике Русского Исторического Общества» (том IX 1872 года) были напечатаны: переписка о бракосочетании великого князя Павла Петровича с принцессою Виртембергскою Софиею-Доротеею-Августою и письма императрицы Екатерины II к великому князю и его супруге — с 1779 по 1782 год.

Эти исторические документы весьма любопытны; но не менее интереса представляют бумаги, относящиеся к годам последующим, ныне украшающие страницы нашего издания. Письма эти — дорогой вклад в сокровищницу отечественной истории. Многие из них, яркими чертами характиризуя ум, сердце и силу воли великой императрицы, в то-же время знакомят с ее семейным бытом: ее отношениями к сыну, невестке, ее материнские заботы о внуках и внучках, и выесняют их положение в последние годы царствования Екатерины II.

Располагая эти письма в хронологическом порядке, мы, разумеется, не включили в их число тех писем и записок, которые, будучи неоцененны единственно — как автографы, не могут быть причислены — по незначительности своего содержания — к историческим материалам.

Большая часть ныне печатаемых документов писаны на французском языке: подлинники помещены внизу, перевод — в тексте. — Ред.

____________________________________________

Этот важный разговор о занятии Крыма и о делах польских был записан великим князем Павлом Петровичем собственноручно и немедленно по его возвращении от императрицы. Документ драгоценный в двояком отношении: он проливает яркий свет на политические воззрения Екатерины II, [652] и в то-же время служит доказательством степени той искренности, которая существовала (1788 г.) между императрицею и наследником престола.

Разговор записан на листе толстой, сильно-проклеенной сероватой бумаги с золотым обрезом. Лист обложен поперек полоской белой бумаги с нижеследующей надписью:

Сего дня, маия 12, 1783 г., будучи по утру у Государыни, по прочтении депешей, читан был объявительной манифест о занятии Крыма. Сей манифест будет всему свету известен, то я о нем ничего и не пишу. Когда сие чтение кончилось, я встав, сказал: должно ожидать, что Турки на сие скажут.

Писаны собственноручно во время путешествия императрицы по Финляндии, со дня ее отъезда из Петербурга (15-го июня) по день возвращения (11-го августа).

Петербург, 15-го июня 1783 г.

Любезные дети, я приехала сюда в совершенном здоровьи, обедала у г. Бецкого и в настоящую минуту сижу в саду Эрмитажа, откуда и пишу вам; через полтора часа, то есть в 6 часов, я уезжаю отсюда. Прощайте, обнимаю вас и детей ваших, будьте здоровы.

На обороте: «Их высочествам».

Выборг, 17-го июня 1783 г.

Любезные дети, я приехала сюда в добром здоровьи вчера между восемью и девятью часами вечера, днем было очень пыльно; [654] сегодня утром около девяти часов уезжаю в Фридрихсгам, где мы отдохнем завтра. По известиям с границ его величество король приедет в понедельник, по почте и почтмейстерам доверяться нельзя, сегодня вечером мы получим более точные известия. Прощайте, обнимаю вас я детей ваших. Как здоровье принцессы Виртембергской? Пишу вам между шестью и семью часами утра, в ту пору, когда в Царском Селе или в Павловске приготовляются к прогулке, а люди рано встающие уже покидают свои гнезда. Когда будете писать мне, отправляйте письма ваши прямо на почту, мне съумеют их доставить, и это не так хлопотливо.

Фридрихсгам, 18-го июня 1783 г.

Вчера, за две станции отсюда, любезные дети, мне передали ваши письма от 16-го июня, радуюсь, что у вас все здоровы. Вчера около девяти часов вечера я приехала в Фридрихсгам. Начиная с Выборга в продолжение всего дня мы видели только двух птиц, да и то были: ворона да рыболов; в этой страну совсем не видать живых существ, даже комаров нет, которых здесь не водится, мы не встречали их от самой Осиновой-Рощи, за то камней в бесчисленном множестве; сама почва кажется каменистая, жители редки, так же как и плодоносная земля; финляндцам однако удается уничтожать каменья и обращать их в пахатную землю; делается это медленно, но все-таки делается, и я [655] не преувеличиваю, говоря, что мы видели тысячи — подобным обрядом обращенных в землю каменьев. Чтобы понять, откуда берется мгла, застилающая солнце в Царском Селе и состоящая из дыма и испарений, рассеять которые не могли ни дожди, ни грозы прошедшей недели, стоит побывать здесь. На встречу нам подул свежий морской ветер, наносящий к нам дым от финляндских работ: здесь каждый поселянин приготовляет поле свое, пережигая предназначенное для сего пространство земли, пламя обращает большие и малые каменья в дресву и довольно тонкую пыл, затем срубают выжженный лес, одна его часть от корня превращается таким образом в угол, другая служит на прочие потребности. Вся эта дорога без большого труда могла бы быть сокращена на половину, но до сих пор выбирали путь, или лучше сказать ездили по дороге, проторенной чухонскими таратайками; дорога до того узка, что с трудом может проехать одна карета, встречи же, слава Богу, не случаются! вот уже двадцать четыре часа, как мы не встречали даже и тележки, да это и невозможно; повороты и извилины дороги так многочисленны, что в течение получаса, даже меньше, то солнце, то свежий ветер с моря попеременно обдавали нас со всех сторон. Дорога так неудобно проложена, что с нее чуть ли не случается ворочаться назад — и когда воображаешь, что подвигаешься вперед, ни чуть не бывало, вас везут в ту сторону, в которую вы никак не ожидали; только при лени и нерадивости прежней администрации могла существовать подобная дорога. Помнится, что когда-то и Московская была в [656] таком же роде. Но, баста! с преобразованием здешнего управления дорога значительно сократится, сделается шире и будет вымощена отличным булыжником с такой легкостью, что в глаза бросится. Прощайте, будьте здоровы; его величество король приедет завтра, и кажется, что в четверг мне можно будет тронуться в путь. Обнимаю вас обоих; пусть любезная дочь моя поцелует за меня беленькое личико своей невестки: место предоставляю на ее выбор.

Фридрихсгам, 19-го июня 1783 г.

Вчера утром я писала вам, что шведский король приедет сегодня, но после обеда узнала, что он прибыл в тот же день, и действительно, услышав, что я уже приехала, он поспешил и прибыл сюда вчера между шестью и семью часами вечера. Мы вместе провели вечер, рука у него на перевязи и видно, что он немного страдает, вообще же он кажется здоров; при нем граф Крейц и граф Таубе и несколько других молодых людей, которых я впрочем не заметила. Вечер мы провели довольно весело, каждый рассказывал приключения свои, и я также рассказала о всех приятностях дороги. Ваши императорские высочества, также Александр и Константин не были забыты, я не забыла и королевского принца: так как табакерка моя при мне, он видел портреты их, нашел, что старший похож на свою мать — великую княгиню и [657] затем спросил о времени родов? ответ: в конце этого месяца или в начале июля — сама она этого наверное не знает. Прощайте, любезные дети, обнимаю вас. На сегодня достаточно, не надобно слишком наклоняться и писать через чур много. Поклон принцессе Виртембергской, мне крайне не приятно, что у нее опухла щека.

Фридрихсгам, 20-го июня 1783 г.

Не можете себе представить, любезные дети, до какой степени здесь отвратительна погода с самого моего приезда: дует холодный ветер и при том с такою силою, что я удивляюсь, как еще держатся крыши, трубы и башни; по моему дому ходит сквозной ветер, а ежеминутные ливни дождя пополняют приятность этого неистового ветра. Комнаты мои низки и нет возможности отворить ни одного окна, так что спертый воздух и вой ветра положительно оглушают меня до такой степени, что чуть голова не кружится. Его величество король сильно страдает от руки, вчера вечером я с величайшим трудом уговорила его лечь спать. Он уезжает в четверг рано утром и немедленно после него отправлюсь и я; место это так хорошо, что может служить ссылкой, а погода похожа, на ту, которую мы вытерпели в Братовщине. Занимаемый мною дом в том же вкусе, милый мой сын может описать его любезной дочке, которой на память о Финляндии я посылаю сердце, [658] твердое как скала (NB — это не мое), но я купила его, потому что мне понравились бриллианты и работа. Что же касается принцессы Виртембергской, которой я обещала послать все, что я найду здесь наилучшего, имею честь подарить ей портрет баронессы фридрихсгамской: можете уверить ее, что это наилучшее украшение города, который есть неприятнейшее приморское место, также как и вся окрестность на пятьдесят верст. Прощайте, обнимаю вас и детей ваших, мы ждем не дождемся минуты, когда наконец выберемся из этого чистилища. Царское Село — рай в сравнении с этой отвратительнейшей стороной. Всех тех, которые на будущее время не хорошо будут отзываться об окресностях Петербурга, я буду присылать на жительство на несколько дней сюда.

Петергоф, 11-го августа 1783 года, семь часов утра.

Любезные дети, я приехала сюда между десятью и одинадцатью часами вечера, сыновья ваши со шталмейстером опередили меня на полтора часа, но приехав сюда не захотели ложиться спать до моего приезда, и я чрезвычайно удивилась, увидя их бегущих во мне на встречу. Их отделяет от меня лишь одна небольшая комната, вчера они ложились спать при мне и я опять присутствовала сегодня при их вставании, они совершенно здоровы и чрезвычайно [659] радуются, что их поместили внизу. Письма ваши я получила при отъезде из города, поздравляю любезную дочь мою с переездом за город и чрезвычайно радуюсь, что воздух благотворно на нее действует. Мне казалось, что сын мой находился в затруднении кого-нибудь приискать, и потому я говорила с графом Пушкиным о человеке, о котором он вам говорил и который слывет за порядочного. Здоровье Александры меня чрезвычайно радует и я не сомневаюсь, что со временем она будет так же мила, как и ее братья. Прощайте, любезные дети, обнимаю вас.

Всех писем и записок этого года тринадцать; но из них мы приводим только одно, любопытное в историческом и в биографическом отношении. Содержание прочих записок касается сообщений о здоровье, распоряжений хозяйственных и, по большой части, ограничивается несколькими строчками. — Ред.

Великому князю.

17-го сентября 1784 г.

Делом справедливости и благоразумия признаю, любезный сын мой, чтобы вы послали орден св. Анны младшему сыну принца — наместника Любского, которого я люблю и уважаю. Если северный [660] ветер, нанесший нам снегу сегодня утром, будет еще дуть некоторое время, вам может быть возможно будет, любезные дети, возвратиться из Гатчины на санях. Константин поправляется, но Александр не далее как вчера не совсем хорошо себя чувствовал; полагаю, он хворает в росту. Успехи и здоровье дочери вашей весьма удовлетворительны. Прощайте, будьте здоровы.

Город Новоторжек, мая 31-го 1785 г.

Я получила письма ваши, любезные дети, от 28-го мая вчера при выезде из Вышнего-Волочка, куда? Как видите: письмо помечено из Новоторжка. Все маленькие города лежащие на дороге до того похорошели, что так и хочется переезжать из одного в другой. Теперь я в 70-ти верстах от Твери — города, всегда нравившегося мне более других; оттуда я может быть направлю путь свой в Петровскому дворцу, а за тем чрез Москву ко дворцу Коломенскому, от которого, как вам известно, всего 4 версты до Царицына, оттуда до Екатерининского дворца всего 17 верст, а там чрез Москву прямая дорога в Петровский дворец; из всего же [661] этого следует, что будущий вторник я опять буду на дороге в Вышний-Волочек, откуда путь свой до Петербурга буду продолжать согласно маршруту, составленному еще до моего отъезда. Путешествие доставляет мне удовольствие и я совершенно здорова. Прощайте, обнимаю вас (NB — поперек страницы). Пуст теперь шведский король погоняется за мною, покуда не поймает меня.

На р. Волхове, между Новгородом и Ладогой, 16-го июня 1785 г.

Только сегодня утром получила я, любезные дети, письма ваши от 14-го числа сего месяца. Вчера обедала в Новгороде и уехала оттуда после обеда; вечером и сегодня утром дует встречный ветер и довольно холодно, а потому и довольно трудно с точностию определить день моего приезда. Нездоровье Елены-прекрасной огорчает меня; ей недостаточно быть красивой, надобно, чтобы она была и здоровой, как я этого и желаю; надеюсь, что это пустяки. Наилучшее содержание в Москве бесспорно Ростокинский водопровод, кажется легким как перо, имеет 190 сажень в длину и от четырех до пяти в высоту, причем отличается чрезвычайною прочностью. Прощайте, обнимаю вас, будьте здоровы. Екатерина.

Поклон мой принцессе Виртембергской; помнит-ли она меня? [662]

1786 год.

О предстоящем путешествии императрицы.

Великий князь и супруга его — императрице. ²

С величайшим прискорбием пишем сии строки вашему императорскому величеству, только что узнав о вашем намерении взять с собой наших сыновей в предпринимаемое вами большое путешествие. В первая минуты волнения и горести, ощущенные нами при этом известии, под влиянием слишком сильного впечатления, чтобы быть в состоянии выражаться изустно, мы прибегаем к письму, чтобы выразить вам, государыня, все, что мы испытываем по сему случаю. Мысль быть в разлуке с вашим императорским величеством в течение шести месяцев была уже сама по себе тяжела для нас, но долг принудил нас уважить молчание ваше, государыня, по поводу путешествия этого и скрывать горесть нашу; но известие о данных вами приказаниях касательно приготовлений к путешествию сыновей ваших довершило нашу скорбь, ибо уже одна мысль, государыня, быть в разлуке с вами и с ними слишком тягостна для нас. Говорим по опыту и воспоминание о том, что мы выстрадали во время подобной же разлуки, делает для нас невыносимою ту мысль, что мы опять находиться будем в таком же положении. Благоволите прочитать сии строки [663] снисходительно и милостиво: обратите внимание ваше на то умиление, с которым они писаны, обращаемся к материнскому сердцу вашему, да будет оно судьей нашим, и тогда мы можем не опасаться более отказа. Осмеливаемся начертать вам, государыня, картину наших страданий, опасений и беспокойств по поводу путешествия детей наших. Страдания наши будут вам очевидны, государыня, если соблаговолите вспомнить об ужасном положении, в котором мы находились в ту минуту, когда выезжали из Царского Села в чужие края. Минута эта так ужасна, ваше величество, что одно воспоминание о прощании нашем с вами и с детьми нашими — тогда еще младенцами — до сих пор тяжело для нас, и мы по истине не сознаем в себе сил вынести еще подобную минуту. Опасения наши, государыня, основываются на здоровья детей наших, нежный возраст которых возбуждает сомнения, вынесут-ли они утомление долгого пути, предпринятого среди зимы и перемену климата, тем более, что у сыновей наших еще не было болезней, обыковенно свойственных их возрасту. Беспокойство ваше основывается на том, что путешествие это и сопряженные с ним развлечения могут замедлить успехи их воспитания ³. Вот, государыня, верный я откровенный отчет о том, в каком положении сердца наши, а ваше императорское величество слишком справедливы и милостивы, сердце у вас слишком нежно, чтобы вы не снизошли [664] к мольбам отца и матери, которые после уважения и привязанности к вам не знают более сильного чувства, как любви, связующей нас с детьми нашими.

Любезнейшие дети мои. Мать, видя огорчение своих детей, может только советовать им умерить огорчение это, не питать чорных, уныние наводящих мыслей, не поддаваться скорби растроенного воображения, а обращаться к доводам здравого смысла, которые могут утешить подобного рода скорби и усмирить душевную тревогу. Дети ваши принадлежат вам, принадлежат мне, принадлежат государству. С самого их младенчества я вменила себе в обязанность и за удовольствие считала прилагать о них нежнейшие попечения. Вы неоднократно выражали мне изустно и письменно, что на заботливость мою о них смотрите как на истинное счастие для детей ваших, и что лучшего для них ничего быть не может. Я нежно люблю их. Вот как я рассуждала:, в разлуке с вами для меня будет утешением, чтобы они были близь меня, из пятерых — трое останутся при вас; неужели же мне одной, на старости лет, в течение шести месяцев быть лишенной удовольствий иметь при себе кого-нибудь из моей семьи? Что касается до здоровья сыновей [665] ваших, я вполне убеждена, что путешествие это укрепит физические и душевные их силы. Разница в климате до самого Киева от января до апреля заключается лишь в нескольких лишних неделях весны. Успехи воспитания также не пострадают, ибо учителя будут их сопровождать. Впрочем, я глубоко тронута высказываемыми вами чувствованиями ко мне и обоих вас обнимаю от всего сердца.

Дрожайшая матушка. С живейшей благодарностью и чувствительностью мы прочли ответ вашего императорского величества. Если мысль о разлуке огорчает нас, то в вашей власти рассеять огорчение и заменить его иными, утешительными и приятнейшими чувствами. Мы ближе к вам, нежели дети наши, и в этом состоит неоцененное наше счастие. Возьмите нас вместе с ними, государыня, и мы, таким образом, будем близ вас и сыновей наших. Что касается до наших дочерей, им нужны покуда одни лишь физические попечения, присутствие же отца и матери для них еще не составляет необходимости. Мы можем обойтись без всего и путешествовать на-легке, лишь бы только не быть вдали от вас [666] от и сыновей наших; обращаемся к вам в увлечении сердец наших, — это, дрожайшая матушка, чувства детей ваших — Павла и Марии.

С.-Петербург, 16-го декабря 1786 г.

Положение, в каковом мы теперь находимся, князь Григорий Александрович, таково, что я рассудил открыться вам, зная, что вы всегда были расположены оказывать нам, дружбу. Мы угнали уже после вашего отъезда, что государыня намерена взять с собою в дорогу сыновей наших, а сведали о сем не инако, как по повелениям, данным Салтыкову ⁴ о приуготовлениях к пути. Таковое повеление не могло нас не потревожить. Мы рассудили о сем писать к ее величеству, изъясняя, сколь нам прискорбно будет расставаться и беспокойство наше о здоровье Детей наших. Мы получили весьма милостивый ответ, в котором государыня неволит писать, что (она утешением почитает, имея детей наших с собою. Сей ответ был в таких милостивых изражениях, что не думали прогневить, просясь сами с нею ехать; но, в удивлению нашему, получили не только отзыв неприятный, но даже и неудовольствие. С тех пор ничего решительного не последовало, а приуготовления в путешествию детей наших продолжаются. Вы из сего видите наше положение и желание наше быть неразлучными с детьми нашими. Поступок наш противу вас [667] доказать вам должен доверенность нашу к вам; и так ожидаем теперь от вас, чтобы вы вам с своей стороны помогли, полагаясь на ваше расположение и благоразумие, довольствуясь даже тем, если нас хотя в Киеве оставят. окончании сего,. дозвольте еще раз уверить вас о расположении ноем к себе, и что я есмь и буду вашим благосклонным. Павел.

Путешествие императрицы в Тавриду и в Крым.

Собрание писем за первое полугодие — весьма значительно — всех писем до семидесяти трех, из них сорок два писаны императрицею. Как автограф — драгоценна и малейшая записка; но в отношении историческом некоторые письма лишены интереса и потому не включены нами в число тех, переводы которых здесь представляем. — Ред.

Великий князь — императрице.

7-го января.

Пользуюсь первым курьером, чтобы повергнуться к стопам вашего императорского величества и усугубить мои пожелания вам счастливого пути. Дети наши, благодаря Бога, точно так же как и мы, совершенно здоровы; что же касается до Константина, ваше величество изволите получить рапорт о его здоровьи. При сем прилагаю письмо герцога-епископа, до его дел относящееся ⁵. Удостойте с благосклонностью принять уверения в ненарушимых чувствах, с коими есмь и проч.

14-го января. Смоленск.

Я получила, любезный сын мой, письмо ваше от 9-го числа сего месяца. Путь мой, согласно желаниям вашим, был до сих пор очень счастлив. Здоровье мое хорошо; уведомления же ваши о здоровьи вашем и детей радуют меня. Сыпь, появившаяся у [668] Константина, как мне кажется, так называемая «золотуха»; говорят, она проходит от движения. Дело герцога-епископа решится, наверное, к его удовольствию. Прощайте, обнимаю вас.

Симферополь, 7-го января 1787 г.; получено 23-го января. ⁶

Ваше императорское высочество

всемилостивейший государь:

Получа милостивейшее писание вашего высочества, я бы всё употребил, что можно, но, будучи в отсутствии, сам судите, сколь сие трудно; к тому-же, воля вашего высочества до меня дошла так поздно, что уже и прозба моя будет неуместна.

Прибыв в Киев, я не оставлю употребить всё, что в моей возможности будет, с крайней осторожностью, чтобы не прогневать и тем бы не нанести вашему высочеству неприятности.

Всемилостивейший государь, верьте, что я усерден и предан вам неложно, с чем всю жизнь мою пребуду вашего императорского высочества, всемилостивейший государь, вернейший и всенижайший подданный князь Гр. Потемкин.

Петербург, 21-го января 1787 г.

Дрожавшая матушка! С живейшей признательностью получила я письмо, которым ваше императорское величество почтили меня из Смоленска; особенно радует меня, что вы здоровы, и я от всей души воссылаю моления, чтобы вы, во все время путешествия вашего, пользовались наилучшим здоровьем. Кратковременный отдых в Смоленске, дорогая матушка, вероятно, показался вам приятным, ибо, [669] не выходя из кареты в продолжение целой недели, можно с наслаждением расположиться на месте на некоторое время: говорю по опыту и по воспоминанию. Муж мой повергается к стопам вашего императорского величества и целует ваши руки. Мы и дети наши здоровы, что же касается до сыпи у Константина, то из рапорта г. Салтыкова ваше императорское величество изволите усмотреть, что она уменьшается. У моей малютки Марии прорезался первый зубок, это заметили третьего дни во время ее обеда: она очень весела, может стоять без посторонней помощи на ножках и ходит, придерживаясь за палец, я думаю, что чрез несколько дней будет ходить одна. Воспоминание ваше о двух старших дочерях моих весьма их обрадовало, дрожайшая матушка, — вот их рукописание или диктованное и начертанное под моим руководством. Александра начала рисовать, и кажется, что к этому искусству у нее есть склонность. Елена все такая же хорошенькая и очень веселая. Память о вас, дорогая матушка, весьма нам дорога и неизгладима; благоволите нас не забывать — каждый раз это будет доказательством доброты вашей, которую мы заслуживаем глубочайшим уважением и ненарушимой привязанностью, с которыми имею честь пребыть, дорогая матушка, всепокорной слугой и Дочерью вашей. Мария.

Город Нежин, 28-го января 1787 г.

Вчера в Чернигове я получила письмо ваше от 21-го января, любезная дочь моя; около восьми часов вечера я прибыла сюда в добром здоровьи; завтра, Бог даст, буду в Киеве, где мы успеем отдохнуть, хотя никто и не жалуется на утомление; напротив, мое путешествие так расположено, что это скорее прогулка. Прошу [670] вас, сударыня, обнять за меня дорогого супруга вашего. Радуюсь вместе с вами доброму здоровью ваших детей; со стороны девицы Марии было весьма любезно, что первый зубок прорезался у нее без того шума, которого можно опасаться. Если мне удастся найдти игрушек, я пришлю их Елене-прекрасной, но отвечать не буду ни той, ни другой, по той причине, что они читать не умеют; прошу вас передать им мои извинения. Итак, пятая часть пути моего окончена! Прощайте, сударыня моя, будьте здоровы, обнимаю вас.

Мне только что принесли два куска черкесской парчи, которая мне понравилась; голубую с серебром назначаю вам, сударыня, и внучкам моим, надеюсь, что ее достанет на вас; фиолетовую же с золотом — великому князю и внукам моим, и таким образом к пасхе все семеро будут с обновками, купленными в Нежине; игрушек же найдти невозможно.

30-го января.

Полагаю, что ваше императорское величество изволите сегодня прибыть в Киев и от всего моего сердца желаю, чтобы прибытие ваше совершилось при вожделенном здравии вашем и не сопровождалось жестокими холодами, стоящими у нас уже несколько дней. Уже весьма давно Киев не имел счастия видеть вас, любезная родительница, и я воображаю себе его радость видеть вас в стенах своих. До вашего прибытия туда вы соизволите следовать по стране прелестной, возделанной и во многих местах [671] покрытой дубовыми лесами. Наши дети, свидетельствующие свое почтение вашему величеству — здоровы, как изволите усмотреть из рапортов, извещающих вас также и о состоянии сыпи у младшего моего сына. Позвольте мне, заключая письмо, поручить себя благосклонности вашего императорского величества и усугубить уверения в ненарушимых чувствах, с коими есмь и проч.

Р. S. Жена моя поручает мне засвидетельствовать вашему величеству совершеннейшее свое почтение.

В минуту окончания сего письма я получил всемилостивейшее письмо ваше, дрожайшая матушка, от 22-го числа из Новгорода-Северского: оно обрадовало меня, заключая в себе известия о благополучном продолжении путешествия вашего и что вы при этом пользуетесь вожделенным здравием. Спешу засвидетельствовать мою радость и мою признательность.

Киев, 6-го февраля.

Сегодня утром, любезный мой сын, мне доставили письмо ваше от 30-го января. Со времени моего прибытия холода превратились, а оттепель продолжается с большими туманами. Я беспрестанно восхищаюсь сладостью воздуха, которым дышу; сплю по восьми и по десяти часов; ем с редким аппетитом; не знаю, следствия-ли эти дороги, или климата. Очень рада известию, что вы и ваши дети здоровы. С тех пор, как я здесь — все ищу: где город; но до сих пор ничего не обрела, кроме двух крепостей и предместий; все эти разрозненные части зовутся Киевом и [672] заставляют думать о минувшем величии этой древней столицы. «В саду перед окошками деревья буреют, что в городе св. Петра не прежде апреля бывает». Обнимаю милую дочь мою и весьма тронута ее ласками; тоже скажу и моему сыну.

Получено: «13-го февраля».

Киев, 20-го февраля 1787 года.

Вами неоднократно повторяемые благодарения, любезная дочь моя, за высланную мною из Нежина материю, доказывают мне то удовольствие, которое она вам доставила. Надеюсь, что вы не терпите недостатка в известиях обо мне, так как я, кажется, сообщаю их довольно часто. Память Александры и Елены мне чрезвычайно приятна; при письме моем из Нежина я вложила два отрывка бумаги, служащие ответом на то, что вы заставляете их писать, но при распечатании письма, они, вероятно, остались в конверте, который, конечно, спровадили в камин. Известия о вашем здоровьи и о здоровьи детей ваших согласуются с моими желаниями. Мое здоровье также очень хорошо. Кланяюсь дорогому моему сыну. Желательно, чтобы новый зубок маленькой Марии не повредил хорошему расположению ее духа. Здешние оттепели и морозы совпадают, как видно, с петербургскими, вся разница только в [673] нескольких градусах, может быть соразмерно местоположению на севере. Я говела на первой неделе и вот, уже целых три, как я здесь. Пока прощайте, обнимаю вас, любезная дочь моя.

Киев, 26-го февраля 1787 г.

Письмо ваше, любезная дочь моя, от 14-го февраля, мною только что полученное, извещает меня о получении вами моего письма от 3-го числа сего месяца и об удовольствии, которое оно вам доставило. Очень люблю девочек, которые изъявляют желания писать и радуются, получая письма. прошу вас, сударыня, быть уверенной, что чувства мои неизменны и к вам и к детям вашим. Передайте мой поклон дорогому супругу вашему. Кажется, у младшей дочери вашей зубы пройдут также легко, как и у старших. Александре была необходима та перемена, которая в настоящее время происходят с нею, что же касается до Елены-прекрасной, пусть продолжает, как начала. Мне кажется, когда на здешнем термометре десять градусов, у вас в Петербурге восемьнадцать, но достаточно двух или трех часов солнца, чтобы земля обнажилась от снега и льда. Прошедшее воскресенье мы видели уже травку, пробивающуюся пучками; погода была так хороша, что все окна были открыты с 12-ти до 5-ти часов вечера, птички распевали как весной, и от самого Новгорода-Северского ветви [674] деревьев, где их только ни ломали, не только налиты соком, но видно, что готовы развернуть распуколки листьев, если только оттепель продлится. Прощайте, любезная дочь моя, обнимаю вас.

3-го (14-го) марта 1787 г.

Дрожайшая матушка! Милостивое внимание вашего императорского величества всегда невыразимо радует меня: все сказанное вами в последнем письме вашем к мужу моему, выражения ваши, исполненные доброты, были мною поняты и запечатлены в сердце моем. Здоровье ваше, дорогая матушка, соответствует желаниям моим: я всегда и от всей души желаю того же на все время путешествия вашего, в особенности же для вашего благополучного возвращения. Погода, хотя и снежная, сердит меня, ибо задерживает курьеров с известиями о вашем императорском величестве ⁷: я хочу этим сказать, дорогая матушка, с каким нетерпением мы их ожидаем; муж мой, повергаясь в стопам вашим, поручает мне засвидетельствовать глубочайшее свое уважение, также как и дети мои, которые все совершенно здоровы: пять дней тому назад Константин начал уже выходить, он значительно вырос также как и брат, и сестры его; Мария отваживается на гимнастические упражнения, что служит доказательством ее здоровья и веселости. Несколько дней тому назад ей вздумалось встать головой вниз, [675] держась на рученках; она что-то лепечет и по целым часам играет одна, сидя на ковре, не обращая ни на кого ни малейшего внимания. Старшие дочери мои желают писать и при этом требуют моей помощи, на что я соглашаюсь тем охотнее, что этим представляется мне новый случай возобновить чрез них уверения в глубочайшем уважении и ненарушимой привязанности, с которыми имею честь пребыть и проч., и проч.

От 10-го марта 1787 г.

Дрожайшая матушка! Я имела счастие получить оба письма вашего императорского величества от 20-го и 26-го февраля, доставившие мне то живейшее удовольствие, которое только доброта ваша в состоянии доставлять моему сердцу. Память ваша о нас, дрожайшая матушка, — предмет общих наших желаний, когда же вы удостоверяете нас в том письмами вашими, тогда для всех нас праздник. Добрые вести о здоровья вашего императорского величества нам необходимы для облегчения продолжительной разлуки с вами. Желание опять увидеться с вами, дрожайшая матушка, возрастает по мере приближения нашего к счастливому времени вашего возвращения. Муж мой и дети повергаются к стопам вашим, дрожайшая матушка, и тысячу раз целуют ручки ваши. Большое и малое семейство совершенно здоровы. У Марии выходит четвертый зубов, она говорит уже довольно много слов; отлично знает портрет вашего императорского величества у меня в браслете, [676] называет его «баба», показывает на сердце, чтобы выразить любовь свою к вам, и затем целует его. Старших моих дочерей обе записочки ваши, дорогая матушка, несказанно осчастливили. Александра, отправляясь в ванну и проходя тронной залой, сказала, что это кресло дорогой ее бабушки; затем, вздохнув, спросила: «когда же я опять ее увижу?» Тогда Елена взяла ее за руку, прибавив: «пойдем, побежим к бабушке». Осмеливаюсь передать вашему императорскому величеству все эти подробности в том убеждении, что вы благоволите прочитать их не без удовольствия, так как в них найдете простое и наивное выражение любви детей моих к вам — чувства им врожденные, ибо они, конечно, наследственны. Кончая сии строки, умоляю вас, дрожайшая матушка, не оставлять добротой вашей ту, которая с глубочайшим уважением и чувством искренней привязанности и проч., и проч.

Киев, 12-го марта 1787 г.

Только что получила я, любезная дочь моя, письмо ваше от 3-го числа сего месяца, в котором вы выражаете удовольствие, [677] доставляемое вам моими письмами. Известие о добром здоровьи, котором вы все пользуетесь, мне чрезвычайно приятно. Продолжение путешествия моего зависит от погоды; днем сильно пригревает солнце, но лишь только оно скроется, морозит и нельзя сказать, чтобы весна подвинулась в течение этого месяца; дороги должны быть отвратительны, так как письма, нами получаемые, приходят несколькими днями позже обыкновенного. Кланяюсь дорогому супругу. Я опасалась, чтобы болезнь не задержала роста Константина, благодарю за уведомление о противном. Полагаю, что найду его, так же как и брата его, и сестер, удивительно выросшими. Что касается девицы Марии, мне весьма интересно будет с нею познакомиться. Я уверена, что она встретит меня с плачем и криками, а я ей скажу, плачь не плачь, кричи не кричи — перестанешь. Вы хорошо делаете, оставляя ее одну играть на ковре, дети всегда очень довольны судьбою, когда их оставляют на воле. Досадно мне, что старшие утруждают вас, заставляя водить их руками (когда пишут), скажите им, чтобы они вараксали сами. Прощайте, сударыня, обнимаю вас. [678]

Великая княгиня — императрице.

С.-Петербург, 14-го марта 1787 г.

Дрожавшая матушка! Из донесения полученного вашим императорским величеством от г. Салтыкова, от вчерашнего утра, вы изволили усмотреть, что у Константина снова появилась сыпь; но со вчерашнего дня, после обеда, Бук (Buk) заподозрил, что это корь, которая действительно сегодня утром и обнаружилась, но, слава Богу, она легкого свойства, и ребенок чувствует себя на столько хорошо, сколько дозволяет его состояние; он даже не в постели, а лежит на кушетке. Лишь только Бук выразил подозрение о кори, всякое сообщение между больным ребенком и Александром было прервано, и для него были приготовлены покои, которые муж мой занимал до нашей свадьбы; мы даже хотели, в случае если бы последние нельзя было протопить довольно скоро, уступить ему часть ваших повоев; но в это же время Александр также начал жаловаться на головную боль, на утомление и легонькую лихорадку, а потому мы уже и не решились выпускать его из его комнаты. Хотя сыпи у него еще и не появляется, но Крузе (Krouse) полагает, что она может показаться в течение завтрашнего дня и что если он даже и заболеет корью, то она будет весьма легкая, ибо симптомы весьма слабы: он ходит, весел и, может быть, с его болезнию мы отделаемся одним только страхом. Александра по прежнему помещается близ братьев, мы взяли ее из ее комнаты и уступили ей часть нашей: всякое [679] сообщение с заболевшими детьми прервано; младшие совершенно здоровы и я надеюсь, что их минует эта болезнь. У Марии прорезался пятый зуб, и все три дочери в отличном расположении духа. Даже Константин переносит болезнь эту с обычною своею молодцеватостью, твердый и решительный тон голоса не покидает его. Бог даст, все пройдет к тому времени, когда вы получите это письмо, дрожайшая матушка, и я надеюсь, что мы будем сообщать вам только добрые вести. С величайшей радостью и благодарностию получила я милостивое письмо ваше от 4-го марта, отрадные известия о здоровья вашем составляют предмет всех желаний моих, — для меня всего важнее, дорогая матушка, что вы удостоиваете милостями вашими ту, которая имеет честь именоваться с глубочайшим уважением — Мария.

Март 1787 г.

Дрожайшая матушка! Я в восхищении, что могу сообщить вашему императорскому величеству добрую весть о здоровья моих сыновей: лучшего желать нельзя, даже кажется, что после болезни обновилась силами их веселость; Александр выделывает в своей комнате разные скачки и всегда в прекрасном расположении духа, Константин прыгает на сколько это ему возможно; тот и другой обедают и ужинают с величайшим аппетитом, и лишь только сойдут пятна, от болезни не останется и следов. Старшая моя дочь и Мария также совершенно здоровы, но [680] хорошенькая Елена немножко тревожит нас, у ней сильный насморк, глазки мутные, головка горит и даже появилось несколько пятен, однако, она пока еще бегает и охотно играет; вследствие этого, доктора, не решая положительно, что у нее будет корь, подозревают, однако, эту болезнь, а потому всякое сообщение с обеими сестрами прервано. Мысль о кори дочерей моих достаточно беспокоит нас; доктора утверждают, что за ней обыкновенно следует оспа; для предупреждения этой болезни Крузе (Krouse) и Бук (Buk) советуют нам предложить вам, дорогая матушка, и испросить разрешение ваше на привитие оспы трем малюткам тотчас по их выздоровлении от кори, если она у них обнаружится. И тот и другой говорят, что необходимо предупредить болезнь, которую можно предвидеть, тем более, что она весьма обыкновенно малозначуща, если ее захватить во-время, между тем, как при запущении весьма легко может открыться натуральная оспа, что было бы несчастием. Оба они предлагают доктора Голлидея (Hollide) и с Божью помощью отваживаются ручаться нам за успех. Я заметила им, что у Марии прорезываются зубы; но они ответили, что это совершается у нее так легко, что опасаться нечего, тем более, что ко времени получения решения вашего императорского величества, она, вероятно, покончит с восемью первыми зубами, так как пять уже прорезалось, два готовы показаться, следовательно, [681] остается только один зуб, а затем пройдет промежуток времени до появления глазных зубов; в заключение они сказали мне, что в Англии успешно прививают оспу во всех возрастах; но самый веский их довод, против которого возражать было нечего, заключается в том, что лучше иметь привитую оспу, нежели натуральную: они даже того мнения, что если у них в настоящее время кори и не обнаружится, хотя Елена заставляет предполагать противное, во всяком случае, так как в городе корь ходит эпидемически, то за ней, вероятно, последует и оспа, и что таким образом, они всегда подвергаются опасности заразиться, подобно моим новым больным, захворавшим корью, хотя они ни с кем не сообщались, а потому-то, по их мнению, во всяком случае следует привить оспу. Я обстоятельно изложила вам, дрожайшая матушка, мнения докторов, кажущиеся нам справедливыми; понятно, что опасность, грозящая дочерям нашим, о которой доктора предупреждают нас, будет беспокоить до тех, пор, дрожайшая матушка, покуда вы, как оракул, к которому прибегают по долгу и по сердечной склонности, не изречете вашего мнения. Благоволите в скором времени сообщить нам решение ваше, дрожайшая матушка, и дозвольте окончить эти строки постоянным уверением глубочайшего уважения, с которым осмеливаюсь именоваться и проч., и проч. [684]

Императрица — великому князю.

30-го марта. Киев.

Благодарю вас, любезный ной сын, за добрые вести, которые вы поспешили сообщить иве о состоянии здоровья обоих ваших сыновей. Они рассеяли мои опасения на этот счет. Желаю от всего сердца, чтобы дочери ваши продолжали пользоваться здоровьем. Я весьма опасалась, чтобы к ник не пристала болезнь их братьев. Борисфен (Днепр) разошелся в течение трех последних дней Святой недели, а в субботу, так как Печерская крепость очистилась от льда, я приказала дать о том сигнал, или сигналы, как в Петербурге в подобных случаях. Это меня развеселило, потому что только в эту минуту я нашла в Киеве некоторое сходство со столицей севера, в которой привыкла жить столько лет и в которой народная ненависть, как я видела, уменьшилась и превратилась у весьма многих в действительную склонность. При ледоходе погода была приятная и тихая, а так как сад под моими окнами, то я и гуляла в нем несколько раз и не без восхищения смотрела на прелестное местоположение, с которого видны три города и извилистое течение реки. Прощайте, желаю вам хорошо провести праздники и обнимаю вас. Я здорова.

Получено 8-го апреля. [685]

Императрица — великому князю с супругою.

1-го апреля 1787 г.

Любезные дети, сию минуту только что получила я письма ваши от 20-го марта, в которых вы уведомляете меня, что сыновья ваши поправляются, чему чрезвычайно радуюсь. Признаюсь, я была уже приготовлена к сообщенному вами известию об опасности, угрожающей дочерям вашим. Лишь только я узнала, что сыновья ваши в кори, то подумала, что и дочерям вашим, вероятно, не миновать ее, что затем следует опасаться оспы, которую доктора советуют привить; вы очень хорошо сделаете и я охотно соизволяю на эту спасительную меру, которую испытала сама, о чем и спешу писать вам: но предоставляю докторам решить, не лучше-ли приступить к этой операции за городом, а не в городе, где весной воздух смрадный от испарений, тогда как на даче он благовонный и чистый. Вполне чувствую привязанность, вами высказываемую по этому поводу, и те подробности, в которые вы входите со мною. Молю небо, да благословит оно предстоящее дело и обнимаю вас обоих; я совершенно здорова и думаю выехать отсюда недели через две. С самой Пасхи погода стоит прекрасная.

3-го апреля.

С величайшей признательностью получил я письмо вашего императорского величества от 22-го прошедшего месяца. Могу сообщить вам лучшие новости о здоровья моих детей, ныне, благодаря Бога, здравствующих. Наш Светлый праздник был весьма хорош в отношении погоды; даже улицы начали просыхать, а на солнце было тепло, как летом. Если рижский рейд давно открыт, за то Двина еще не очистилась по последним известиям. Нева вскрылась до Пеллы, хотя здесь у нас по ней еще переезжают в экипажах. Вчера, идучи по мосткам, я однако заметил, что она синеет и просвечивает. Желал бы занять вас более любопытными предметами, но по не имению таковых, прошу вас соблаговолить принять уверения в моей привязанности и в чувствах, с коими есмь ненарушимо и проч.

3-го апреля. Киев.

Из ваших писем от 22-го марта, любезный мой сын, а узнала, что пятна, показавшиеся у Елены, исчезли и что она, вы и все дети ваши здоровы. В самый день получения мною ваших писем от [687] 20-го числа, я тотчас же отвечала вам, а курьер был отправлен, чтобы сказать вам, что я одобряю намерение привить оспу вашим дочерям для предохранения их от опасности, пока им только угрожающей. Советую сделать это в загородном дворце, а не в городе по множеству причин, распространяться о которых было бы слишком долго. Впрочем, я здорова и гуляю в хорошую погоду, которая хотя и приятнее петербургской, но тоже со своими причудами, особенно обилует туманами и ветром. Прощайте, будьте здоровы.

P. S. (По-русски). Прилагаю «Гамбургские Ведомости», в которых, под артикулом Франкфурта, напечатано о беременности великой княгини. В еженедельных письмах ваших вы о сем ни слова не упоминаете, ложь, или правда — Бог весть ⁸.

8-го апреля 1787 г.

Я получила оба письма, которыми ваше императорское величество изволили удостоить меня от 23-го и 26-го февраля, с живейшею радостью, которой не могу, выразить. В изъявлении живейшей и искренней признательности моей тысячу раз целую руки ваши, дрожайшая матушка, и осмеливаюсь повторить вам, что память обо мне и доброта ваша навсегда составят мое счастие; мои сыновья [688] пользуются совершенным здоровьем; на этих днях они войдут на воздух, и действительно хороший цвет лица и веселое в них расположение духа не позволяют сомневаться в совершенном их выздоровлении. Надеюсь, что с Божьей помощью Константин навсегда отделался от сыпей своих, ибо количество извергнутой им мокроты — невероятно и весьма удивительно о чем и ваше императорское величество справедливо изволили заметить в вашем письме, что он не ослабел; напротив того, умственные его способности стали еще живее прежнего и веселость его все та же, как была. Дочери мои также здоровы, хотя у Марии и появилась легкая сыпь, но это безделица и ребенок вообще здоров. Две старшие поручают мне повергнуть их к стопам вашим, дорогая матушка, и передать вам сии строки. Погода нынешней весной нам чрезвычайно благоприятствует, и в те дни, когда вы жаловались, дрожайшая матушка, на суровость киевской весны, мы пользовались прекрасной и теплой погодой; наша река не сегодня, так завтра вскроется, у Александро-Невской лавры она уже очистилась, разошлась-бы и вся, если бы вчера не било мороза и ненастья. Судя по тому, что ваше императорское величество изволили написать мне о хваленом киевском климате, я думаю, что вам не редко приходилось сожалеть о теплоте температуры ваших здешних апартаментов. Помню, как в бытность мою в Неаполе, во время тогдашних холодов, я с горестью вспоминала о моем камине, который весьма желала [689] иметь там. Сестра поручает мне повергнуть ее в стопам вашим, дорогая матушка, и умолять вас поручить ее милостивому вниманию императора во время его пребывания в Херсоне. Сестра глубоко убеждена, что одно ваше слово, дорогая матушка, придаст ей еще более привлекательности в главах императора. Доброта ваша и участие, которое ваше императорское величество всегда принимали в судьбе сестры моей, вами устроенной, позволяют мне надеяться, что вы извините меня, дорогая матушка, что я осмеливаюсь говорить вам с такой откровенностью. Я даже дерзаю льстить себя надеждою, что в сих строках вы узнаете то сердечное чувство, которое их мне подсказывает — такова надежда той, которая с глубочайшим уважением имеет честь быть и проч.

Р. S. Муж мой, повергаясь к стопам вашим, дрожайшая матушка, просит вас не оставлять его впредь вашим добрым вниманием.

Киев, 14-го апреля 1787 г.

Письмо ваше, любезная дочь моя, от 1-го апреля, извещает меня об удовольствии, доставляемом вам моими письмами, и об и участии, вами принимаемою в моем здоровьи, которое по прежнему хорошо, не смотря на частые перемены погоды и на резкий воздух здешнего края. С величайшим удовольствием вижу, что вы [690] здоровы, что сыновья ваши поправились и что опасения на счет дочерей ваших уменьшились. Можно было бы сказать, что я увезла из Петербурга дурную погоду и что она пожаловала сюда в моей свите. Весьма тронута я поздравлениями всего вашего семейства и желаю, чтобы милость, в которой я нахожусь у Александрины и Елены, продолжалась: трудно полагаться на милость детей. Мария для меня будет новою знакомкою по моешь возвращении, ибо с тех пор, как она на свете, я не думаю, видела-ли я ее и десять раз проснувшеюся. Прощайте, сударыня, обнимаю вас.

1. Летом 1873 г. Музей этот был ежедневно открыт для публики.

2. Черновой набросок в двух экземплярах, писанных рукою великого князя под диктовку его супруга. Ред.

3. В другом черновом экземпляре еще включены фразы: «наконец, государыня, семимесячное отсутствие вместе с непрерывными переменами в окружающем только ослабят в сердцах детей наших нежность к вам. Этого опасения не могло существовать во время путешествия нашего в чужие края, так как дети были тогда еще в том возрасте, от которого никаких чувств и требовать нельзя». Ред.

4. Наставник великих князей Александра и Константина Павловичей. Князь Николай Иванович Салтыков родился 31-го октября 1736: скончался, в чине генерал-фельдмаршала, 16-го мая 1816 года. См. о нем: «Р. С.», т. V. 144, 476; т. VI, 304, 406, 411, 413, 416, 418–420, 421, 424, 425.

5. За несколько дней перед тем герцог-епископ Ольденбургский писал к великому князю о своей инвеституре (вводе во владение), прося ходатайства Екатерины II пред императором австрийским. Ред.

6. В реестре великого князя снята копия и тут же вшито подлинное письмо. Ред.

7. Зачеркнуто: «Вот уже 12 дней, как я не получала писем от вас, дорогая матушка, между тем, когда дороги были лучше, муж мой и я всегда имели счастие получать известия о вас.

8. К письму приложен листок немецкой газеты (Staats und Galerhter Zeitung des Hamburgischen unparteyischen Correspondenten. Anno 1786, Num. 47 Freytag den 23 Maerz), в котором напечатаны следующие строки: «По известиям, полученным из Петербурга, великая княгиня находится в благословенном состоянии беременности» (Nachrichte aus Petersburg melden, dass sich die Grossfuerstin in gesedneten Leibesumstuenden befinde). Это известие нельзя было назвать неосновательным, оно было только преждевременно. — Ред.

Текст воспроизведен по изданию: Исторические материалы в библиотеке дворца города Павловска // Русская старина, № 11. 1873

© текст - Семевский М. И. 1873
© сетевая версия - Тhietmar. 2017
© OCR - Андреев-Попович И. 2017
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1873

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info