-

Поразила Геннина и уральская администрация.

Петровская администрация славилась своим произволом и злоупотреблениями. Насилие и угнетение населения, казнокрадство и взяточничество достигли небывалых размеров. Грабеж казны и населения шел сверху донизу.

«Мы все воруем, только один больше и приметнее, чем другой», признавался генерал-прокурор Ягужинский, высший сановник в империи — «око государево в сенате».

Современники подсчитывали, что из ста податных рублей, собранных для казны, только тридцать рублей попадали по назначению, а остальные деньги застревали по пути в карманах чиновников.

Угнетение и разорение населения губернаторами, воеводами, ландратами, судьями, бургомистрами, подьячими и разными другими петровскими чиновниками было повальное. [37]

«Судьи и подьячие — хуже воров и разбойников, которым они потакают», говорил петровский публицист из крестьян Посошков.

Губернаторы и судьи «смело грабят», подтверждали современники.

«Пакости и разорение» населения петровскими чиновниками на окраинах и в колониях процветали еще в большей степени, чем в центре страны. Сибирские власти стояли в первом ряду казнокрадов и грабителей. Губернатор Сибири, в состав которой входил тогда Урал, князь Гагарин, бывший ранее московским комендантом, воровал и грабил так безудержно и нагло, что попал на виселицу. Петербургского вице-губернатора Корсакова и двух сенаторов, князя Волконского и Опухтина, соратников главного казнокрада — князя Меньшикова — пришлось публично сечь кнутом.

Всюду видна, писал Геннин, «злая пакость, крестьянам бедным разорение от судей, и в городех... и слободах зело тягостно» от управителей и «без охранения» ⁶⁸.

Едва только Геннин появился на Урале, как со всех сторон посыпались ему жалобы и «доношения».

Отставной солдат Иван Казанцев указывал, что подьячий Кунгурской канцелярии Семен Кадешников в 1720 году по весне взял себе «из государевых денег» тайным образом 60 рублей, а «с уезду собрал двойные деньги и те взятые ис казны деньги возвратил назад, а достальные, собранные в другой раз, куда девал» — неизвестно ⁶⁹.

Он же, Семен Кадешников, при переписи «утаил в Кунгуре на посаде» двадцать жилых «дворов и бань», а в Кунгурском уезде утаил «дворов с тысячю, также и бань немалое число». «С тех, утаенных дворов», он, Кадешников, «всякие зборы и з бань оброчные деньги... вбирает», а куда «употребляет или сам корыстится» — неизвестно ⁷⁰.

Тяглое население Урала — крестьяне и посадские люди — было обложено петровским правительством налогами и сборами сверх всякой меры.

Кунгурские уездные люди платили, по их словам, в казну такие сборы: «окладные» с двора — 3 рубля 4 алтына с полуденьгой и полполуденьгой, «к городовому строению» — 9 алтын и полчетверти деньги, «на подряд генерального провианта» — по одному рублю, «за пустые дворы» — по 13 копеек с полушкой, «на канальное дело» — по две гривны с двора, «да против канального расположения» — по 4 алтына 2 деньги «с четухи», «на мостовое строение» — по 5 копеек с двора, «на ямскую гоньбу» — по 10 алтын с двора, «банные» — по 10 копеек с бани, «на отвоз и на [38] отдачу радетельного збору» — по 5 денег с рубля, «мирского совету» — по 8 копеек «с четухи», сбора в земскую избу — по алтыну ⁷¹.

Сверх этих налогов кунгурская администрация производила сборы с крестьян в свою пользу. Эти незаконные «многие сборы» администрация вымогала с населения «с великим пристрастием и боем». Она не объявляла, «по каким указам и на какие оные потребы велено сбирать, и не давала в платеже таких сборов отписок».

Земский староста, сотники и выборные Кунгурского уезда жаловались Геннину: «неведомо, по какому указу кунгурской подьячей Савва Веселков збирал во всем Кунгурском уезде по пяти алтын по две деньги з двора». Собирая эти деньги, Савва Веселков «многим чинит обиды и разорения и бьет на правеже батожьем смертным боем. И от того смертного бою не могут они тем платежем вскоре исправиться». Не терпя такого «смертного бою», крестьяне вынуждены «безвременно» и «малой ценой» продавать лошадей и коров, а хлеб отдавать кунгурцам по алтыну за пуд, В иные же города «с хлебом для продажи не пропущают». И оттого уездные люди «пришли во всеконечную скудость», заявляли жалобщики.

«А кому платить и продать нечего, и те от такого бою, оставя домы свои, разбежались, а с той пустоты на них на всех правят означенной збор».

Если кто станет говорить, что «от такого непорядочного и излишнего правежу все пришли во всеконечную скудость», тех кунгурская канцелярия «засылает в дальние посылки» — «в Петербург и на Вятку».

А ныне «велено в Кунгурском уезде искать медных и железных руд и кирпич возить за деньги». «И от такой обиды и разорения не токмо искать и привозить руд, но и сами в домишках своих жить не можем», заканчивали свою жалобу кунгурские земские люди ⁷².

Сотский Медянского острожка Никита Ширинкин и выборный Торговишского острожка Ларион Дунаев дополняли первых жалобщиков. В Торговишском острожке, сообщали они, Савва Веселков, собирая незаконный сбор, «бил крестьянина Ивана Слудкина плетьми и из своих рук дубиною и говорил всем мирским людям и выборным: ежели-де они не дадут ему рубля, он их всех до смерти побьет». А с него, выборного, Лариона Дунаева, «взял насильно при всех мирских людех денег рубль» да с сотского Никиты Ширинкина «взял насильно ж десять алтын» ⁷³.

Земский уездный староста Осип Булатов доносил: в Степановском острожке в селах Тихоновском, Троицком, Покровском и Ясыле «сотники и десятники збирают на мирской земской [39] расход по семи копеек с четухи бутто по присланной за его рукою памяти», но таких денег он «збирать и раскладывать» не велел и «памяти» не подписывал ⁷⁴.

Уральские власти пользовались всяким случаем, чтобы пограбить население. Перед самым приездом Геннина кунгурская администрация начала производить незаконный сбор денег с населения в подарок приезжающему начальнику заводов.

По этому поводу Геннин писал в указе 16 октября 1722 года: «ежели... кто учнет неуказные излишние зборы... раскладывать и збирать, будто бы мне, генерал маэору, или при мне обретающимся служилым мастеровым людей и канцелярским служителем в поднос, называя в почесть, и по таким запросам ничего не давать... и доносить... понеже те с миру собранные деньги и протчее не токмо мне [не] потребны, но и другим при мне обретающимся под великим страхом брать запрещено» ⁷⁵.

Геннин расследовал на Урале дело Татищева с Демидовым и нашел, что Татищев поступал правильно и что Демидов выжил его с Урала, преследуя свои корыстные интересы в ущерб казне. Геннин сообщил об этом Петру I.

Демидову, писал Геннин, «не очень мило», что казенные заводы «станут здесь цвесть, для того что он мог больше своего железа продавать и цену наложить, как хотел, и работники б вольные все к нему на заводы шли, а не [на] ваши. А понеже Татищев по приезде своем начал прибавливать или стараться», чтоб вновь строить казенные заводы, и хотел «по горной привилегии поступать о рубке лесов и обмежевав рудные места порядочно, и то ему [Демидову] также было досадно и не хотел того видеть, кто б ему о том указал». И хотя до Татищева казенные заводы были, «но комиссары, которые оные ведали, бездельничали много и от заводов плода, почитай, не было. А мужики от забалованных гагаринских комиссаров разорились, и Демидову от них помешательства не было и противиться ему не могли, а Демидов делал, что он желал». «Ему любо было», что на казенных заводах «мало работы было и [они] опустели». Кроме того ему «досадно было, что Татищев стал с него спрашивать от железа десятую долю». Татищев, подчеркивал Геннин, показался Демидову горд, старик [Демидов] «не залюбил с таким соседом жить и искал, как бы его от своего рубежа выжить, понеже и деньгами он не мог Татищева укупить», чтобы казенным заводам не. быть. А до сего времени, отмечал Геннин, «никто не смел ему [Демидову], бояся его, слова выговорить, и он здесь поворачивал, как хотел». Объяснив подробно несостоятельность жалобы Демидова, Геннин просил Петра назначить Татищева, как наиболее сведущего и прилежного «к строению заводов» работника, [40] «обер-директором или обер-советником» на Уральские заводы вместо Украинцева, который «не смыслит сего дела» ⁷⁶. Петр I назначил Татищева советником от берг-коллепии в Сибирском обер-бергамте, но на Урале не оставил, а дал ему другое поручение. Он отправил Татищева, присланного Генниным в конце 1723 года в Петербург с отчетом о работе Уральских заводов, в Швецию «для призыва мастеров, потребных к горным и минеральным делам». На Урал при Петре I Татищев не вернулся.

Осмотр заводов определил практическую программу работы для Геннина.

«Ныне оные заводы мне надлежит исправить, а паче вновь в хороших местах построить и фабрики, которые мне велено в действо произвесть, чтоб впредь прогулу за умалением воды не было, понеже я присмотрел положения мест изрядные, а припасы до С.-Петербурга и в протчие места в Россию ставить водою можно» ⁷⁷.

Геннин занялся поисками руды, постройкой новых и переустройством старых заводов.

Оживленная деятельность началась с приезда в Кунгур.

Во все концы уезда — погосты, острожки, села, татарские и черемисские четверти — повезли солдаты указы о вызове в Кунгур рудоискателей. За неявку Геннин угрожал «жестоким наказанием» ⁷⁸.

Не надеясь, что рудоискатели явятся сами, дали еще приказ капитану Берглину, ведавшему горное дело в Кунгуре, чтобы он собрал «всех рудоискателей, которые в уезде медные и железные руды отыскивают», а также железных промышленников по два человека с деревни «для рудных дел».

В Кунгуре занялись подсчетом, сколько в уезде имеется укладных мастеров и железных промышленников.

По данным капитана Берглина оказалось в уезде железных промышленников, которые руду копают и железо плавят, 239 человек, укладных мастеров — 13 человек, да несколько человек в Кунгуре.

Произвели также учет населения Кунгурского уезда «для раскладки потребного к заводскому строению».

Постепенно «в разные числа» стали прибывать в Кунгур рудоискатели. Руда, говорили они, есть во многих местах. Но не везде ее можно искать. Владельцы земли запрещают. От рудоискателей посыпались жалобы на Строгановых, запрещавших искать руду в их громадных вотчинах.

Рудоискатель усолец Иван Иванов сын Москва с товарищем [41] заявили: «есть-де в вотчине баронов Строгановых «а речке Шане медная руда, а взять-де они для пробы не могут, потому что приказчики-де ему, Ивану, с товарищем искать руду запрещают и держали их за караулом».

«А которые приказчики и в которых местах определены и живут, того не сказали», отмечает канцелярская запись.

Другой рудоискатель Никон Шаламов жаловался: «Нижнего Чусовского острога вотчины баронов Строгановых конюх, а имя ево и прозвания не знает, сам третей, набежав, били его, рудоискателя, в лежачку березовым дубьем безвинно до полумертвия, выговаривая: ты-де рудосыщик, не ходи больше руды искать. И хотели ево [Никона] бросить в воду и взяли у него грабежом натруску ценою в 20 копеек, опояску в 4 копейки, огниво в 3 копейки». «И для такого их бою и угрозой» он, Никон, впредь руд искать ходить опасается ⁷⁹.

Особенно усиленно искал Геннин медную руду.

В Кунгуре с барабанным боем объявили указ о копке и привозе медной руды. Указ предписывал: всем, кто знает, «где медные руды», копать или ловить и привозить в казну «сухую, а не сырую без опасения». За добычу медной руды Геннин обещал деньги, а за утайку — жестокое наказание. А кто будет утаивать руду и «те люди, яко преслушники указу, биты будут кнутом нещадно», грозил указ ⁸⁰.

Указ этот разослали по всем погостам. Туда же послали образцы медных руд «с надписанием у каждого сорта ярлыков, за которую руду сколько достоит давать за пудовое число денег».

Произведя с мастером Циммерманом «большую пробу» мулинской медной руды, Геннин намечает постройку заводов на реке Ягошихе и Иргине. В октябре 1722 года с барабанным боем в Кунгуре объявили указ — кликали подрядчиков для поставки материалов и постройки зданий новых заводов: «надлежит построить на реке Егушихе и Иргине медные плавильные и для дела железа и стали двои заводы...» Всем, кто пожелает к строению тех заводов «кирпич и уголь ставить и анбары строить подрядом, и те б люди для подряду и договору о цене являлись в канцелярию ведомства г-на генерала маэора немедленно» ⁸¹.

Обследовав железные руды в Кунгурском уезде, Геннин намечает постройку на реке Мазуевке нового доменного завода. Старый Мазуевский завод, равно как и «медные ручные плавильни» в Кунгуре, он признал никуда негодными. Они «в неудобном месте» сделаны «и совсем пропали», писал Геннин. Только от нарядов для работ на них «мужикам немалая была тягость». На Мазуевский завод направляются доменный мастер Федор Казанцев, молотовой Лоранс Николаев и машинист [42] Кайзер для разработки проекта нового завода. Из железа этого завода Геннин предполагал изготовлять ружейные стволы и сталь ⁸². Впоследствии Геннин, найдя более удобные места, отказался от постройки этого завода.

Принимает Геннин меры и по охране лесов, необходимых для заводов.

Во все селения Геннин рассылает сотским и выборным указы, которые предписывает «всенародно» объявить и прибить у церквей, а священникам по воскресным и праздничным дням всем читать, чтоб «городовые обыватели, также и винные и железные промышленники и уездные крестьяне, татара и черемисы на дрова и на уголь употребляли леса из валежнику, а стоячего лесу» не рубили, а «как весь валежник употреблен будет», рубили б и стоячий лес, но только чтоб рубленое дерево «совсем без остатку обирали», а не только одно сучье... «A охотникам» для белок лесов «не рубить и не поджигать и не ронять...»

«Преслушникам» указ угрожал кнутом и вечной каторжной работой ⁸³.

С мелкой промышленностью, распространенной издавна в ряде районов России, управлявшие страной феодалы-крепостники расправлялись весьма круто. Они боролись с ней не столько путем конкуренции, сколько прямым насилием — запретом мелким промышленникам заниматься своим производством ⁸⁴.

Характерным примером этой политики феодалов является расправа Геннина — представителя крупной промышленности феодально-дворянского правительства — с мелкой крестьянской железной промышленностью на Урале.

В первой четверти XVIII века эта промышленность была довольно значительно распространена во многих районах Урала: близ Кунгура, Невьянска, Нижнего Тагила, Долматовского монастыря, Алапаевского завода и в других местах. Крестьяне-промышленники вырабатывали кричное и полосовое железо, а также уклад. Судя по десятине, которая взималась в 1720–1722 годы с мелких промышленников Кунгурского уезда, можно определить минимальные размеры их производства. Крестьяне за это время выработали кричного железа 3 112 пудов, полосового — 203 пуда, уклада — 897 пудов.

Железные промышленники-крестьяне, собранные Генниным для опроса на Уктусском «съезжем дворе», сообщили весьма [43] интересные данные о своем производстве. Крестьяне сообщили Геннину, что «промышляют они железом, а имянно из железной руды крицы плавят в малых печах», некоторые же из них работают «водой в малых же печах (домницах), а продают кричное железо пуд по гривне, а наперед (т. е. при получении ими вперед всей стоимости вырабатываемого на заказ железа) и по семи копеек. А в сутки, — показывали крестьяне, — выплавить можно по две и по полтретьи крицы, а выходит всего крица по полтора пуда». У некоторых же при лучшей руде и лучших технических условиях крицы достигали двух пудов ⁸⁵. Таким образом, суточная производительность у мелких промышленников достигала иногда 5 пудов на сумму 50 копеек. Такого высокого заработка не имел тогда ни один уральский рабочий на казенных и частных заводах. Работы свои эти промышленники вели не постоянно, а в свободное от крестьянских занятий время.

Руду они добывали вблизи тех деревень, где жили, в расстоянии от пяти до сорока верст. Руда перерабатывалась ими прямо в железо. Железо получалось хорошего качества — мягкое, гибкое. Спрос на это железо был постоянный. Его покупали крестьяне окрестных деревень, приезжали за ним из дальних зауральских селений, покупали это железо и управители строгановских вотчин.

Эта крестьянская железная промышленность, успешно развивавшаяся на Урале, была резко прервана представителем крупной промышленности феодально-дворянского правительства Генниным. Он издает в Кунгуре указ, которым запрещает мелким железным промышленникам-«мужикам» в малых печах крицы делать.

(Вместо кричной работы, которой эти железные промышленники кормились, Геннин велел им «железную руду копать и нам к заводам продавать по указной цене» ⁸⁶. Геннин, конечно, не объяснил сам основных мотивов такой расправы с крестьянской промышленностью.

Указание, которое он приводит в своем дневнике, о том, что «во многих местах от мужиков руда выкопана и переплавлена по их неумеющему обыкновению в малых печах на крицы, на которую работу не мало руды и лесов тратят и весьма сожалетельно на леса смотреть», конечно, не являлось основным мотивом запрета ⁸⁷. Геннин ведь мог бы в таком случае запретить мужикам-промышленникам производить неправильную разработку руд и трату леса, но не уничтожать развитого промысла. В данном случае дело, конечно, было не только в этом. Руды и лесов на Урале достаточно было и для «мужиков» и для крупной промышленности. Но у феодалов было мало опытных рабочих на [44] Уральских заводах и при той нищенской оплате труда и жестокой эксплоатации, какую они завели на своих заводах, к ним мелкие промышленники-мужики не пошли бы в рабочие, так как промысел их был очень выгоден.

Уральские железные промышленники были весьма ценны для строителя царских заводов на Урале как рабочая сила. Ведь это были опытные мастера своего дела. Геннин стремился получить таких работников для заводов. Поэтому он применил обычный для феодалов прием: разорить мелких промышленников, запретив им заниматься производством железа, и таким образом заставить их пойти «кормиться» на государевы заводы.

Уральская крестьянская железная промышленность была уничтожена феодалами путем прямого насилия.

В ноябре 1722 года Геннин отправился из Кунгура к Соли Камской.

Прибыв в Соликамскую провинцию, Геннин осматривает рудники, испытывает руды и выбирает места для постройки заводов.

Были осмотрены старые разработки возле деревни Григорьевка, где медь добывали в XVII веке, а затем бросили «за истощением руды».

Геннин вместе с бергсоветником Михаэлисом и бергмейстером Блиэром установили, что истощения руды здесь нет и что следует продолжать разработки. Горные люди, работавшие «в старинные годы», ошиблись, указывает Геннин. Они не знали, что такое флец (правильный пласт горной породы), «понеже они выбирали только тонкие слои» богатой руды, которая «толстотою в один, в два и до трех пальцов, а которые слои под тою богатою рудою толстотою в ладонь, тоне и толще, также и тот слой», который над богатой рудой «толстотою в два, в полтретьи и в три четверти аршина, за незнанием бросали, а в объявленных во обоих слоях кроме богатой более прибыли». Геннин отмечает, что в этом месте медной руды будет «на многие лета» и что «работать будет весело» ⁸⁸.

Он выбирает место для постройки в районе этой медной руды Пыскорского завода и назначает кондуктора Юдина и комиссара Попова «быть у строения» нового завода.

Вести строительство приходилось в трудных условиях. Воеводы и другие власти не всегда помогали. Некоторые из них с требованиями Геннина не считались.

Наметив постройку Пыскорского завода, Геннин направил к воеводе Соликамской провинции полковнику князю Никите Вадбольскому и в ратушу бургомистрам указы: заготовить к [45] строению зимним путем лес и прочие припасы, а также определить к работам мастеровых и работных людей ⁸⁹.

Воевода указ получил и не выполнил. Весной 1723 года Украинцев сообщил, что воевода «в том строении не весьма помогает».

Тогда Геннин летом 1723 года направляет на постройку более авторитетное лицо — капитана В. Н. Татищева — и снова пишет воеводе.

Но и Татищев не справился с заданием, так как воевода не давал ни людей, ни материалов. Татищев начал строить «плавильный анбар» и починил старую плотину, но ее прорвало. «И тот завод тем летом за некоторым помешательством и невспоможением от воеводы людьми и в протчем не строен» ⁹⁰.

Геннин пожаловался на Вадбольского в Петербург и потребовал указа для воевод и губернаторов, чтоб они помогали строительству, а не мешали.

В 1723 году из Петербурга прислали указ: «ежели они, губернаторы и воеводы, в строении заводцком вспоможения чинить не будут, а особливо буде чинить будут помешательство, то яко злодеи государству имеют штрафованы быть» ⁹¹.

Указ пришел, но строить завод пришлось ехать самому Геннину с солдатами. В 1724 году Геннин, взяв с собой триста солдат Тобольского полка, «отправился на Пыскор сам».

Летом на реке Камгорке развернулись работы. Строили два плавильных завода — один вновь, а другой при старой плотине. Кроме того построили еще третью плотину «для запасной воды».

В 1723 году Геннин начинает постройку на реке Исети Екатеринбурга — города-крепости и завода. Новый город должен был стать заводским центром и оплотом царской колонизации на среднем Урале.

Местоположение нового города-завода при встрече двух рек — Исети и Чусовой — было выбрано удачно. Его наметил еще Татищев. «Водяная коммуникация» по Чусовой связывала новый город с Петербургом, Москвой, Архангельском, а река Исеть — с зауральскими лесами и сибирскими городами.

«А весной путь отсюда водою во всю Сибирь — Исетью, в Казань — Чусовой, к городу Архангельску — Камою «верх», писал в 1721 году в берг-коллегию Татищев, который начал уже тогда готовить материалы для постройки города-завода.

Прибыв на Урал, Геннин занялся подготовительными работами к постройке Екатеринбургского завода. Завод предполагался больших размеров: четыре домны и ряд других «фабрик». [46]

В конце 1722 года Гении« приказывает комиссару Бурцеву составить смету: «коликое число к новостроющимся на Исете реке двум плотинам и при оных двум заводам... надобно всяких к тому припасов и колико ко оному строению плотников, кирпишников, каменщиков, кузнецов, столяров, оконичников, земленосцев леших и конных, и можно ль приписными Слободами к старым заводам исправить, и которые слободы для содержания оных заводов приписать, и откуда довольное число работников достать, и что на заплату оным и покупку припасов денег потребно» ⁹².

Комиссар Бурцев сообщил, что для постройки такого завода необходимо на весь год плотников — 235, каменщиков и кирпичников — 140, кузнецов — 20, слесарей — 4, столяров — 2, оконичников — 2, работников пеших — 900, конных; — 600. На плату, рабочим и на покупку всяких припасов требуется 30 000 рублей. Работников следует взять из Сибирской губернии, а крестьян приписать из ближайших слобод Верхотурского уезда.

В конце декабря 1722 года с Уктусского завода от Геннина в Тобольск к сибирскому губернатору князю Черкасскому послано было несколько «промеморий». В них Геннин; требовал выслать на строение новых заводов 30 000 рублей, приписать к заводу крестьянские слободы, прислать немедленно плотников, работников и «прочих художественников», направить «для строения вновь крепости» пятьсот солдат, доставить провиант — муку, овес и толокно и дать для заведывания казной и материалами двух комиссаров ⁹³.

Завод и крепость строили спешно. Ни людей, ни средств не жалели. На постройку была брошена значительная по тому времени рабочая сила — крестьяне ближайших дистриктов, рабочие и полк солдат, присланный из Тобольска.

Постройку начали в марте 1723 года. «Зачал я, — сообщал тогда Геннин в центр, — при реке Исети, где место сыскал лучше, воды довольно и лесов и руды на многие лета, — крепость и завод».

«А плотину, завод и мануфактуры строю крестьянами, которые приписаны к заводам из трех дворов по человеку».

«И для строения новых заводов, где будут разные железные и стальные мануфактуры», прибыл из Тобольска батальон солдат, «а другой батальон уже в марше... сюда» ⁹⁴.

Царский генерал и инженер боялся нападений татар и башкир. Поэтому вначале «для безопасности от неспокойного народа» была построена крепость: земляной вал с шестью бастионами, деревянные палисады, выкопан ров и поставлены рогатки.

В июне на постройке работало более тысячи крестьян, около 560 плотников, более 200 конных работников. В июле пригнали [47] полторы тысячи крестьян пеших и пятьсот конных. Кроме того работал полк солдат, присланный из Тобольска, — 900 человек.

Геннин стремился закончить постройку в один год. Поэтому работы велись с страшным напряжением сил.

Работных людей не жалели и о них не заботились. На пропитание в счет заработка рабочим выдавали ржаную муку, смешанную с овсянкой и толокном. Палочная дисциплина, применявшаяся со всей жестокостью, выколачивала из работных людей последние силы. Рабочие гибли в большом количестве. Более сильные и смелые разбегались в разные стороны — на Волгу, на Южный Урал, в Сибирь. Бежали, не выдержав тяжести работ, и солдаты. Был момент на строительстве, когда Геннин остался почти в одиночестве.

Как солдаты, так и работники, пишет он, «сперва много от работы бегали», и дошло было до того, что его «в том пустом месте при строении едва не одного оставили, от чего не без опасности ему было от непостоянного Казачьей орды народа, башкирцов и татар, которые в близости жительство имели» ⁹⁵.

С беглыми Геннин расправлялся необычайно жестоко.

«Хотя жалования дается каждый месяц порядочно и безволокитно, также и провиянт, однакоже бежало много ныне на воровство на Волгу», сообщал Геннин в Петербург. «И того ради я понужден был по учиненному кригсрехту, которые пойманы, перевесить, а тем, которые подговаривали бежать, и другие наказания учинить, и ежели не перестанут бегать, то и жесточе буду поступать», сообщал Геннин в Петербург ⁹⁶.

На костях и крови работных людей, крестьян и солдат вырастал царский город-завод на Урале. Его строили так, как строил Петр I со своими помощниками Петербург, Кронштадт, Рогервикский порт, Таганрогскую гавань, Ладожский канал, заводы и крепости. Сотни тысяч работных людей были уложены на этих строительствах.

«Порядочное жалованье», о котором писал Геннин, в действительности было весьма незначительным.

Солдаты, присланные из Тобольска «для обережи» и поставленные на работу, получали свое солдатское жалованье — по 11 алтын в месяц — всего 33 копейки. Правда, Геннин предлагал увеличить им плату на 3 копейки за рабочий день. Но сам сделать это не посмел, а написал Петру I с просьбой дать указ. Однако всероссийский император на такую прибавку не согласился. Он велел платить солдатам за работу сверх их солдатского жалованья лишь по три деньги в день, т. е. по полторы копейки. [48] Весьма мало зарабатывали и приписные крестьяне. «А за работу им зачитается за подать по два гроша на день человеку. А доимки на них много, а платить деньгами не могут» ⁹⁷.

Два гроша в день в зачет подати и мука, смешанная с толокном, на пропитание, — вот и все, что получали работавшие на постройке крестьяне.

К осени 1723 года в Екатеринбурге закончили постройку плотины. «Оная плотина слишком 100 сажен длины, 4 сажени вышины, а заложен фундамент ей 37 сажен толстоты, а на верху 25 сажен». Закончив плотину, спешно занялись постройкой домен и разных «фабрик».

Домны на заводе поставили «большие». В сутки они давали до 270 пудов чугуна — вдвое более, чем старые домны Уральских заводов.

Через год постройку доменного цеха и ряда «фабрик» закончили и завод пустили в работу.

В апреле 1724 года Геннин сообщал: «Екатеринбургские заводы и все фабрики в действе, а имянно: две домны, две молотовые, три досчатых молота, два беложестяных молота, укладная, стальная, железорезная, проволочная, пильная мельница, и еще скоро две молотовые поспеют в действо» ⁹⁸.

К Екатеринбургскому заводу для отправления заводских работ были приписаны крестьяне пяти слобод: Камышловской, Красноярской, Пышмянской, Тамакульской, Белослуцкой. В них было 4 774 человека. Они обязаны были отрабатывать на заводе свой подушный оклад в размере 5 277 рублей 66 копеек.

На Екатеринбургском заводе новые «фабрики» продолжают строить и в следующие годы. Там построили в числе других медеплавильную «фабрику» с тремя печами, тремя горнами и одной толчеей, лабораторию и платный двор с разными машинами для печатания и резания платов ⁹⁹.

В мастерских Екатеринбургского завода Геннин ставит новые машины, привезенные с Олонецких заводов: плющильные и резальные станки для изготовления листового железа, сверлильные машины для обточки и сверления пушек. Строит он также на заводе и подъемную машину для подъема тяжестей.

В 1723 году в Екатеринбург было переведено из Уктусского завода «Сибирское высшее горное начальство». Геннин переименовал его в «Сибирский обербергамт». В нем он разрабатывает первый штат и инструкции для Уральских горных заводов.

Производство на заводе разделили на отдельные процессы, выполнявшиеся по разным цехам определенным числом [49] рабочих. Каждому рабочему установили определенную норму выработки — «урок».

В своей рукописи Геннин дает подробное описание устройства и работы отдельных фабрик-цехов Екатеринбургского завода. Здесь он помещает и ряд инструкций, регулирующих производство.

В Екатеринбурге Геннин строит две школы: словесную и арифметическую. Впрочем, избы для школ не сразу были закончены: нечем было застеклить окна, и они стояли с бумажными оконницами. Велел Геннин устраивать подготовительные школы и по другим заводам.

Школы, указывал Геннин, нужны для того, чтобы возможно было комплектовать «из оных ко всем горным и заводским делам в мастеровые люди и в протчие чины, також и в подьячие» ¹⁰⁰.

Но задачи школ этим не ограничивались. Они должны были воспитывать покорных рабов для феодалов. Школы должны начинать с обучения учеников «страха божия и всякого благочиния», внушала генниновская инструкция. Обучение и воспитание в страхе божьем и покорности начальству проводилось неуклонно. В воскресные и праздничные дни учителя обязаны всех учеников «для моления богу в церковь приводить без нетов и велеть им... читать книги друг за другом по очереди на вечерне, утрене и обедне и при том обучатца пения согласно». А кто не придет, тех учеников и учителей «штрафовать по указом без упущения» ¹⁰¹.

В словесной школе обучали чтению и письму, а в арифметической, которая являлась высшей заводской школой, еще дополнительно: арифметике, геометрии, тригонометрии и рисованию.

Для укомплектования школ Геннин издал указ: собрать со всех заводов детей церковников и приказных служителей, мастерских, подмастерских и всех заводских жителей и обучать их читать, писать, арифметике, геометрии и черчению; по желанию родителей принимать в школу детей и других сословий.

Занятия в школе происходили круглый год с перерывом лишь на один месяц в самое темное время: декабрь–январь.

Контроль за посещением школ установили строгий. Велено было за первый день пропуска с родителей ученика брать штраф одну копейку, за второй — две, за третий — три.

Учителям «оплошным» и пьянствующим инструкция Геннина угрожала «вычетом денег, кованьем, работою и тому подобным» ¹⁰².

Однако учебное дело шло плохо. Заводские школы почти [50] бездействовали за отсутствием учеников и учителей. Несколько лучше шло дело в Екатеринбургской школе, находившейся под непосредственным надзором обербергамта.

Геннин строит на Урале ряд новых заводов. Одновременно перестраивает он и старые.

В 1724 году в Зауралье была сильная засуха. Геннину, который находился тогда на Пыскорском заводе, сообщили, что воды при Екатеринбургских заводах стало «зело мало» и что за сухой осеннею погодою «в зимнее время заводу остановка будет».

Получив это сообщение, Геннин распорядился: «для содержания запасной воды к заводам Екатеринбургским» построить весной 1725 года еще одну плотину «вверх реки Исети» ¹⁰³.

В июле 1725 года приступили к постройке плотины длиною в 150 сажен, шириною — 17 1/3 сажени и вышиною — 4 1/3 сажени.

К зиме плотину закончили. Когда заперли «плотинный вешняк», запруженная река широко разлилась, и «учинилось озеро длиною 15 верст». «И от того озера и запасной в нем воды Екатеринбургские все фабрики... всегда в действии» ¹⁰⁴.

При плотине Геннин решил построить молотовой завод и три «фабрики с шестью молотами».

В 1726 году стали строить завод «вольными людьми и бобылями и колодниками».

Вольные работники и бобыли получали по 5 копеек в день, а конные — по 10 копеек. Колодникам платили по 3 копейки.

В ноябре 1726 года Верхне-Исетский завод приступил к работе.

Воды не хватало и другому заводу — Уктусскому. Там еще до приезда Геннина Михаэлис и Блиэр решили сделать вторую плотину «для воды в запас», а при ней построить небольшой завод «для ковки тонкого железа» ¹⁰⁵.

В 1722 году плотину построили, но неудачно. В следующем году весной «ту плотину промыло и пронесло».

Через два года плотину починили и приступили к постройке «молотовой фабрики» с двумя кричными и одним колотушечным молотом.

В апреле 1726 года Верхне-Уктусский завод был закончен и пущен в ход. Железо он делал из чугуна, который привозили с Нижне-Уктусского завода.

В 1724 году под руководством кондуктора Никифора Клеопина построили Полевений завод. А для того, чтобы «плотинное и заводское строение втуне оставлено не было», когда медные руды «переплавятца и пресекутся и вновь не сыщутся», Геннин [51] распорядился построить на этом заводе домну для плавки железа, понеже, писал он, при тех местах «железных руд, также лесов и воды имеетца довольно».

В мае 1723 года начата была постройка Ягошихинского медеплавильного завода. Руководили постройкой завода «шведской нации» капитан Берглин и старший плавильный мастер Циммерман. При закладке был капитан Татищев.

Строить завод пригнали крестьян из разных сел и деревень Кунгурского уезда. Нанимали и вольнонаемных людей.

К заводу приписали два села — Кыласовское и Комарово — с деревнями. В них было 735 крестьян ¹⁰⁶.

В январе 1724 года постройку Ягошихинского завода закончили.

В 1732 году под руководством гиттенфервальтера Игнатия Юдина с товарищами начато было строительство Сысертского завода — плотины, домны, молотовых, кузницы.

Строили завод приписные крестьяне Крутихинского дистрикта.

Завод «для безопасности от набегов неспокойного народа башкирского» обнесли «палисадной крепостью» ¹⁰⁷.

В следующем году завод был закончен и начал работу.

В 1723 году Геннин приказал верхотурскому воеводе Алексею Беклемишеву и верхотурскому жителю из шведских пленных компанейщику Петру Худякову построить на реке Ляле плотину и медный завод. В том же году началась постройка завода. Строили его верхотурские подгородные люди и крестьяне.

В 1724 году постройку окончили. В июле этого года пущены в ход плавильные печи, и «руда зачалась плавитца в роштейн».

К заводу приписали крестьян из разных деревень Верхотурского уезда в количестве 412 человек мужского пола.

Однако в 1727 году «руда пресеклась». От этого Геннину «немалая была печаль, что он такие заводы с немалым иждивением строил втуне, ибо медные руды пресеклись в малом времяни» ¹⁰⁸.

Геннин, чтобы «заводы втуне не стояли», попытался организовать на Лялинском заводе другие производства.

Сперва учинил он «на том заводе стеклянную фабрику, понеже при нем такой мастер был». Но производство стекла не наладилось: «стекло в посуде делалось плохо и кропкое» ¹⁰⁹. Обходилось оно дорого.

Тогда Геннин «обратил ту фабрику в поташное дело». Но и новое производство не пошло. Берг-коллегия не согласилась на [52] производство поташа «за дальностию и неспособностию коммуникации».

Геннин попробовал также перевести завод на производство купороса. Началось на заводе «купоросное варение», но тоже неудачно.

В 1727 году «за пресечением тамо руд и за малым от оного прибытком» велено было «купоросных варельщиков и посуду» перевести на Полевской завод.

Всего завод изготовил посуды на 223 рубля, поташа на 132 рубля и купоросу на 1 854 рубля.

Снова начались усиленные поиски медной руды в окрестностях завода.

В 1729 году нашли надежное месторождение медной руды на Конжаковском руднике. На заводе вновь начали плавку меди.

«А добываетца оная [руда] в одно летнее время токмо с маия по сентябрь, а в другое, яко вешнее, осеннее и зимнее время за великими снегами и за великою ж и нестерпимою стужею работать на том руднике не можно». Тогда горных работников определяли на иные работы: рубку дров, заготовку угля и прочее ¹¹⁰.

Для пополнения заводов рабочей силой Геннин шел по обычному для феодалов-крепостников пути. Он усиленно добивался приписки к заводам государственных крестьян, являвшихся даровой силой.

Крестьяне вели работу по строительству заводов, для действующих же заводов они заготовляли лес, рубили дрова, выжигали уголь, добывали руду. Производили крестьяне и многие другие вспомогательные работы по заводам и рудникам. Из них же набирались рабочие для пополнения кадров в основных цехах заводов. Кроме того Геннин брал на заводы «гулящих», беглых людей, раскольников, ссыльных. Кое-где работали пленные шведы.

Приписные крестьяне отрабатывали на заводах подушную и оброчную подати. Петровское правительство установило размер этих податей для государственных крестьян в 1 рубль 10 копеек с каждой души мужского пола, записанной в ревизию, хотя бы эта душа была в момент ревизии (переписи податного населения) в возрасте одного дня. Обложили податью все ревизские души. Но не все ревизские души были в состоянии работать. Фактически отработка подати за все число ревизских душ ложилась на крестьян, годных к работе. Им приходилось отрабатывать на заводах много больше, чем указанная сумма: они отрабатывали подать не только за себя, но и за малолетних, за престарелых, за больных, за оставшихся дома для хозяйства, за [53] беглых, за взятых в солдаты, за умерших. Приходилось также отрабатывать не только подати, но и недоимки по ним.

Налагались иногда на крестьян и такие работы для заводов, какие в подать не зачитывались. Наряду с этим приписные крестьяне выполняли и другие государственные повинности, наложенные на податное население.

Плата за работу приписным крестьянам была установлена низкая. В 1733 году крестьяне Арамашевской и Невьянской слобод, приписанные к Алапаевскому заводу, жаловались Геннину. «Работаем мы, — писали жалобщики, — на Алапаевских заводах Арамашевской и Невьянской слобод все крестьяне, а имянно: у кучной кладки и осыпки и ломки, и уголь возим, и дрова рубим... а зачета есть [за эту работу] и то малое число. Також и при здешних заводах [и] в Горном щите, что положено на нас на вышеозначенные слободы, у тритцати двух изб [работали], и на Уткинской пристани делали государев двор, и десятинную пашню пашем, и делаем дощеники для сплавки... десятинного хлеба в Тобольск, да мы ж возим с Алапаевских заводов на Ирбицкую ярмарку для продажи железо, и за оное зачету ничего нет. Да мы ж гоняем ямскую гоньбу во все стороны против других слобод излишнее, бесперегонно. И за вышеписанную работу, что в которой зачету нет, есть в том тягость великая. А за помянутую за кучную и за иные работы зачитывают малою ценою. И от того мы, нижеименованные, оскудели и обнищали. Того ради просим... дабы поведено нам... за оную незачетную работу зачесть, а за кучную и за иные всякие заводские работы зачету в прибавок, и о том свое милостивое расмотрение учинить».

Справка, представленная Геннину из Алапаевской заводской конторы, подтверждала справедливость жалобы приписных крестьян. Оплата их труда была весьма низка, а некоторые работы в зачет подати вовсе не были внесены.

Алапаевские горные чины сообщали, что крестьянам за работу зачитываются такие суммы:

за рубку дров на уголь, с сажени	12 коп.
за кладку куч и осыпку, с кучи	1 руб. 20 коп.
за возку угля из куреней, с короба	1 1/2–2 коп.

Другие же работы приписных крестьян, даже те, какие были выполнены для горного ведомства, в подать не были зачтены. Алапаевские горные чины сообщали в своей справке Геннину: за постройку амбаров и дома на Уткинской пристани следовало крестьянам 60 рублей, но в подать эта сумма не засчитана ¹¹¹.

Ряд инструкций Геннина, помещенных в книге, весьма ярко вырисовывает ту жестокую палочную дисциплину, какая [54] существовала на Уральских заводах. Мастера, подмастерья, рабочие в случае оплошности или провинности подвергались не только денежному штрафу, но часто и жестокому телесному наказанию батогами, палками, кнутом, держанию окованными.

Система штрафов в инструкциях Геннина разработана весьма подробно.

Управителю завода, говорилось в инструкции, в контору самому и его подчиненным... «ходить без лености и о делех потребных решение чинить немедленно под опасением за небытность штрафа».

При приеме руды для плавки доменному мастеру предписывалось «негодной руды, которая бывает с кремнем и с пустым камнем и недовольно обозженой, не принимать, а буде в приеме явитца, то мастера доменного и берггаура штрафовать жестоко... и убыток доправить на них».

«Буде мастера доменные... не тою пропорцией... в смесе руд и в засыпании в домны поступят, и от того в чюгуне учинитца худоба...» то «их, мастеров с подмастерьи, штрафовать вычетом из жалованья без упущения и держанием скованных».

При приеме железа «смотреть накрепко, чтоб неклейменого железа отнюдь не было, а ежели кто из мастеров железо принесет к отдаче без указных клейм, за оное мастеров наказывать на теле и велеть заклеймить».

На пристанях перед отправкой каравана железо полагалось проверять. И если «будут оказыватца управительские плутовства и в том мирвольства, что принимано худое железо вместо доброго... за то управителей штрафовать... многим ударом кнутом, а мастеров... за то наказывать батожьем».

По субботам после работ «подмастерей понуждать, чтоб всяк свою наковальню вытирали и выглаживали... того ради иметь при каждом молоте зубила и большую пилу... а буде они того иметь не будут, то за их ленство и ослушание штрафовать телесно по разсмотрению».

Если за неисправностью плотинного мастера «при повреждении, какая лишняя остановка случитца, за оное по изобретению имеет быть штрафован вычетом из жалованья числа утраченного остановкою и на теле».

При плавке меди рабочих держали запертыми в мастерских в течение всего рабочего дня.

За недоработку рабочих заставляли работать по ночам, а приписных крестьян — в пахотное время.

Без всякой вины мог угодить рабочий и на каторжные работы. Одна инструкция обязывала кузнецов Екатеринбургского завода одновременно и работать и сторожить арестантов, которых приводили в кузницу для работы. Обязанность сторожей рабочим навязали «за скудостью» в Екатеринбурге солдат. Обязанность была нелегкая. В случае бегства арестанта рабочему угрожала каторжная работа. «А ежели которой кузнец, — [55] говорилось в инструкции, — от своего горна арестанта потеряет, то ему быть самому в каторжной работе, покамест тот арестант сыскан будет» ¹¹².

К 1725–1727 годам к Уральским казенным заводам было приписано около 25 000 крестьян. Однако Геннин считал, что этого числа недостаточно. «А хотя иным кажется, — писал Геннин, — что ко всем заводам приписано крестьян многое число, токмо [из] оных годных в работу наберется при всех заводах разве с 6 тысяч душ, а прочие за старостию, и дряхлостию, и малолетством в работы не годны, и из оных многие взяты в рекруты и в горные заводские ученики». Поэтому Геннин настойчиво добивался приписки новых крестьянских слобод.

Рабочие и крестьяне, не выдерживая безмерной эксплоатации, массами бежали с заводских работ.

За ними посылали военные команды, которые ловили беглецов, жестоко наказывали и снова возвращали на работы.

Уральское крестьянство оказало сильное сопротивление строителю царских заводов и довольно долго упорно бунтовало.

Во время набора работных людей на постройку Екатеринбургского завода крестьяне Китайского острога отказались слушать члена обербергамта Венидикта Томилова и прогнали его дубинами. Геннин распорядился: в Катайском остроге высечь крестьян поголовно и нещадно кнутом, чтобы другим, на то глядя, впредь бунтовать было неповадно.

В 1726–1727 годах на Урале разразилось сильное движение приписных крестьян. Крестьяне перестали приходить на заводские работы. Часть крестьян отсиживалась в своих селениях, а часть пыталась переселиться с Урала на вольные места подальше от заводской каторги. Это движение приписных крестьян особенно значительных размеров достигло в 1727 году.

В это время движение распространилось почти на все заводы.

Размеры этого движения до сих пор не были известны. Только благодаря сухим, казалось бы, отчетным табелям о работе заводов, которые Геннин поместил в своем «Описании», мы имеем возможность установить размеры этого массового движения приписных крестьян в 20-е годы XVIII века.

В табелях-отчетах Геннина по каждому заводу имеется графа «о зачете денег за крестьянские работы».

В этой графе отмечалась сумма денег, которую зачитывали приписным крестьянам в уплату подушной подати за работу, произведенную в течение года по заводу.

Сумма этого крестьянского зачета за работы по всем заводам в 1724 году составляла 22 391 рубль, а в 1725 году — 21 164 рубля. В следующие два года эта сумма резко снижается. [56] В 1726 году сумма «крестьянского зачета» по всем заводам понизилась до 9 762 рублей, а в 1727 году она упала до совершенно незначительной цифры — 777 рублей. При этом в отчетах-табелях по шести заводам графа «крестьянского зачета» осталась совершенно незаполненной, а по трем другим заводам сумма денег, помещенная в ней, весьма незначительна. Снижение суммы «крестьянского зачета» за заводские работы в 1726–1727 годы по отдельным заводам было таково ¹¹³:

Данные, помещенные в таблице, довольно хорошо помогают нам установить размеры движения приписных крестьян.

На Уктусском, например, заводе в 1726 году сумма «крестьянского зачета» по сравнению с 1725 годом упала в 27 раз, на Алапаевском сумма эта снизилась почти в 9 раз; снизилась она значительно также на Верхне-Исетском, Синячихинском, Каменском заводах. Уже в 1726 году неявившиеся на работы приписные крестьяне попытались переселиться из своих селений подальше от царских заводов.

Солдаты, посланные за неявившимися на работы крестьянами, доносили в обербергамт: «многие из приписных к заводам, также и из Тобольских слобод крестьяне с имеющимся у них огненным ружьем и разным орудием, оставя свой скот и хлеб, бежали целыми семьями и стояли в сборе близ башкирских вотчин при некой озере в числе 1 500 человек с намерением бежать, но куда — о том было неизвестно».

Чтобы остановить это массовое бегство крестьян, Геннин применил часто практиковавшиеся феодалами-крепостниками меры. Он обратился за содействием к башкирским старшинам, которым выдал на разграбление беглецов. Горное начальство из обербергамта объявило башкирам, чтобы они ловили беглецов и привозили в Екатеринбург, а «за поимку оных брали бы у них все их пожитки себе (кроме лошадей) и в поимке тех беглецов вспоможение чинили, дабы тем их злое намерение пресечь» ¹¹⁴.

Однако остановить движение приписных крестьян в 1726 году Геннину не удалось. Движение ширится и в 1727 году [57] принимает массовый характер. В этом году крестьяне не работают почти на всех заводах, на которых они вели работы.

На заводы Екатеринбургский, Верхне-Исетский, Уктусский, Верхне-Уктусский, Полевский, Пыскорский приписные крестьяне работать совершенно не явились. К этим шести заводам можно присоединить и седьмой завод — Алапаевский, на котором сумма «крестьянского зачета» за весь год составила 2 руб. 7 коп. На двух других заводах — Каменском и Синячихинском — приписные работали в ничтожном количестве.

Этот год был периодом наивысшего подъема движения приписных крестьян на Урале при Геннине.

Не надеясь отсидеться в своих селениях от горных чинов, часть приписных крестьян вновь попыталась уйти на привольные места — подальше от царских заводов. Генерал-лейтенант Чекин сообщал с Урала в военную коллегию, что «приписные к заводам Сибирской губернии разных слобод крестьяне, с девятьсот семей бежав, поехали на Сакмару».

Уход на Сакмару несомненно был подготовлен заранее. Там беглецам была обеспечена поддержка. Из отрывочных, к сожалению, документов можно установить, что в этом движении принимал участие Иван Гореванов — «крестьянский сын дворцовой Шадринской слободы Тобольского уезда». В момент движения Иван Гореванов уже считался казаком «в новопостроенном в степи городке меж Яика и башкирцев на реке Сакмаре». В тот городок Гореванов пришел в числе первых поселенцев еще в 1724 году. Здесь он сплотил вокруг себя население городка и держал себя независимо по отношению к царским властям. С туземным же населением — своими соседями — каракалпаками и киргизкайсаками Гореванов в противоположность царским пограничным отрядам наладил мирные отношения.

Яицкий станичный атаман Арапов жаловался в 1727 году в Петербурге в военной коллегии на Гореванова в том, что он не оказывал ему помощи в борьбе «с неприятельскими людьми — каракалпаками и киргизкайсаками».

Помимо этой «противности» царские власти числили за Горевановым еще «ряд дел», но «достать его не могли». Начальник Уральских заводов Геннин сообщал в кабинет о Гореванове, что «ищут его в Нижегородской губернии по некоторому делу, токмо-де достать его трудно — понеже того городка жители, обольщенные им в старую веру, его охраняют». Не мог достать Гореванова из Сакмарского городка и сибирский губернатор князь Долгоруков, который тоже писал в сенат, что и по Сибирской губернии до Гореванова «касается важное дело». Иван Гореванов принял близкое участие и в движении приписных к Уральским заводам крестьян.

Генкину и другим царским властям на Урале не удалось справиться обоими силами с движением приписных крестьян в 1727 году. [58]

Обербергамт и Уфимская провинциальная канцелярия требовали от уральских военных властей задержать двинувшихся с Уральских заводов к Сакмарскому городку крестьян. Но местные военные власти не смогли этого сделать. Атаман Арапов доносил в Уфу, что ему своими силами не удалось задержать беглецов перед Сакмарcким городком вследствие «противности» Ивана Гореванова. «Стретили они, — докладывал в Уфимской канцелярии гонец атамана Арапова — казак Нагаев, — оных беглецов от городка верстах в пятнадцати, которых было триста семьдесят человек с женами и детьми оружейных, и оный-де атаман [Арапов! предлагал им, что о приеме беглецов указу не имеет, а казак-де Гореванов, который пришлец из Сибири ж, пустил всех в оный городок, и он, Арапов, видя их такую противность, послал на Уфу с письменным о том объявлением двух казаков, о которых уведав, оный Гореванов с дороги возвратил и письмо отнял». Тогда Арапов, «тайно написав письмо по-татарски», послал в Уфу другого казака — Нагаева, приказав ему «в канцелярии об оных беглецах объявить о всем подлинно на словах». Неудача атамана Арапова, который не смог справиться с Горевановым и беглецами с Уральских заводов, заставила Геннина обратиться за помощью в Петербург.

Первого ноября 1727 года Верховный тайный совет, главный орган власти феодалов-крепостников в то время, распорядился выслать на Сакмару против Гореванова и беглецов с Уральских заводов военный отряд из казанского гарнизона и яицких казаков. Командиру отряда предписывалось беглецов забрать и отправить под конвоем в «приписные к заводам Сибирской губернии разные слободы и отдать их генералу-майору Геннину, которому велеть разослать их в прежние места, где кто жил, и того над ними смотреть и накрепко предостерегать, чтоб они из тех мест никуда не бегали». «А пущего противника» Ивана Гореванова отослать к сибирскому губернатору под караулом «и велеть по исследованию того дела и за показанную его на Сакмаре противность учинить указ, чему он будет достоин» ¹¹⁵.

Лишь применением военной силы сломили феодалы-крепостники сопротивление приписных крестьян.

Как видим, рукопись Геннина содержит в себе весьма ценный материал об одном из самых ранних движений приписных крестьян на Урале.

Во время своей работы на Урале Геннин несколько раз приезжал в Петербург для представления отчета и для лечения.

В центре его награждают и вновь посылают на Урал «для содержания в добром порядке» медных и железных заводов. [59]

В 1730 году Геннин был вызван сенатом для составления ведомости вместе с берг-коллегией о состоянии заводов, количестве металлов и числе заводских людей.

В следующем году правительство Анны Ивановны опять направляет Геннина на Урал «с полной властью» ¹¹⁶.

Однако нелегко было работать Геннину при правительстве Анны и Бирона.

В политике самодержавия после Петра I наметилась экономическая реакция. Правительство отступило от практиковавшейся Петром энергичной регламентации промышленности, отказалось от ряда монополий.

Горные заводы, хорошо поставленные Генниным, становятся лакомым куском для всяких придворных проходимцев, мечтающих поживиться на счет казны.

В правительственных кругах все чаще поднимаются разговоры о том, что казенные заводы следует передать в частные руки, так как для казны они убыточны.

На Урале Геннину последние годы приходится заниматься не столько производством, сколько «несносными приказными делами». Аннинское правительство затягивает решения по самым неотложным делам, о которых просит Геннин, и не дает нужных ему работников. За отсутствием опытных работников «счетные и юстицкие дела» в обербергамте приходилось вести с большим трудом ¹¹⁷.

Тогда Геннин просит освободить его от работы на Урале.

В июле 1733 года Геннин пишет кабинет-министру Остерману, чтобы тот похлопотал об увольнении его от службы на Урале.

«В делах, — пишет Геннин, — я оставлен, и никакой помощи нет, но более помешательства. А которых управителей ныне я здесь имею, оные почти все плуты и пьяницы, а как их переменить — я людей не имею» ¹¹⁸.

В 1734 году его увольняют и заменяют Татищевым. Последнему предписывают принять у Геннина все заводы, казну, дела, чертежи и проекты, для пользы тех заводов сочиненные, а Геннину и асессору Рудаковскому, взяв с собой правильные счета, ехать в Петербург.

Для Уральских заводов работа Геннина и его помощников — иностранных специалистов и русских олонецких мастеров — имела большое значение.

Низкая техника, плохая организация работ, неумелое руководство — таковы характерные черты Уральских казенных [60] заводов до приезда Геннина на Урал. В результате — частые аварии на заводах, простои домен и молотов из-за недостатка воды в прудах, небольшая выплавка чугуна и выковка железа. Старые Сибирские заводы — Уктусские, Каменские и Алапаевские — тогда, «почитай, в пусте, с малым плодом содержаны были» ¹¹⁹, писал о них Геннин в 1728 году, вспоминая их прежнее состояние.

Донесения Татищева, работавшего на Урале до приезда Геннина, весьма ярко рисуют картину плохого технического состояния казенных заводов, техническую беспомощность и безграмотность их руководителей. Дело доходило до того, что на Уктусском заводе в домне пытались плавить медную руду.

Вот что сообщал Татищев в берг-коллегию по прибытии на Уктусский завод: «Прибыли мы сюда декабря 29 дня [1720 года] и обрели здешние заводы не весьма на удобном месте, что за малостию воды с нуждою два молота работать могут и то с немалым простоем, а домна и другие молоты вовсе лето и зиму стоят, а другая домна, в которой Федор Молодой топил медь и потерял медной руды 1 598 пуд... и стоит пуста, и которой для обличения его воровства до указу вашего [я] переделывать не смел» ¹²⁰.

Техническая беспомощность на казенных заводах была полная. На них не было мастеров, которые могли бы исправить домну или перестроить плотину. В 1721 году Татищев, находившийся тогда на Уктусском заводе, писал в берг-коллегию: «Домна здешняя ныне испортилась так, что аршина на три в сторону выгорела. А отчего такая причина стала, никто обстоятельно обсудить не может, и видно, что мастера и силы не знают, ибо не дула шесть недель. Також и плотину полою водою повредило, так что до основания надо разбирать и вновь делать. А призвать мастеров с других заводов для совета без указа не смеем, и никто нас не послушает».

Поэтому Татищев просил берг-коллегию «объявить указом, чтоб по требованию нашему с заводов [повидимому, частных, главным образом, Демидова] мастеров для совету на удобное время отпускали и мастерам подтвердить под страхом, чтоб советовали и мнения свои давали чистою совестию, безо всякого лукавства и скрытия» ¹²¹.

Мастера казенных заводов исправить повреждения сами были не в состоянии.

Плохо обстояло дело на казенных заводах и с производством стали. «Сталь здесь, — пишет Татищев, — весьма плоха, и мастера достать негде, отчего нам в делах великая остановка, [61] ибо снасти в работе не стоят, того ради просим, дабы доброй стальной мастер был прислан».

Немудрено, что при таком низком уровне техники на заводах продукция их была весьма скромной как по количеству, так и по качеству.

С приездом Геннина на Урал положение на казенных заводах изменилось. Геннин в ряде случаев вводит на заводах более совершенную технику и устанавливает новую систему организации работ.

На Уральских казенных заводах Геннин строит домны более мощные, чем прежние. Домна Невьянского завода, построенная в 1701 году, выплавляла в сутки 124 пуда чугуна. Домны Екатеринбургского завода, построенные Генниным, давали выплавку до 270 пудов в сутки.

При Геннине увеличиваются размеры домны, изменяется несколько конструкция верхней части, совершенствуется устройство дутья в домну ¹²².

Совершенствуется также техника получения железа. Увеличение почти вдвое (по сравнению с Тульскими заводами XVII в.) количества вырабатывавшегося в день железа следует приписать главным образом усовершенствованию техники работы мастера и отчасти улучшению системы дутья в горнах, благодаря чему процесс обезуглероживания чугуна шел энергичнее ¹²³.

Для получения из железа уклада и стали, вырабатывавшихся на Уральских казенных заводах в небольшом количестве и не всегда хорошего качества, как это видно из донесения Татищева относительно стали, Геннин строит на Екатеринбургском заводе особые «фабрики»-цеха: укладную «фабрику» и стальную ¹²⁴.

Техника выработки кричного железа, уклада и стали, введенная Генниным на Урале, сохранялась в основном в течение всего XVIII века и отчасти характерна для отсталого Урала XIX века ¹²⁵.

Вводит Геннин и новые производства на Урале. На том же Екатеринбургском заводе Геннин строит жестяную и лудильную фабрики, которых до него на Урале не было ¹²⁶. Отсюда производство жести начинает распространяться на другие казенные и частные заводы.

Вообще Екатеринбургский завод со своими «фабриками» явился школой для многих других Уральских заводов.

Геннин также впервые на Урале вводит производство медного [62] купороса сперва на Лялинском заводе, а затем переводит его на Полевский завод ¹²⁷.

Устраивая на Екатеринбургском заводе новую «фабрику» — плющильную и железорезную, — Геннин оборудовал ее неизвестными тогда на Урале станками, которые он заимствовал из Саксонии, плющильным и железорезным ¹²⁸.

Для сверления, обтачивания и обрезки прибылей у пушек Геннин устраивает особую машину. Об этой машине он пишет, что она является его изобретением ¹²⁹

Техника медеплавильного дела на Уральских заводах до Геннина была развита мало. Медеплавильных заводов было немного, работали они плохо. Казенные заводы выплавляли медь в небольшом количестве. В 1721 году с этих заводов было отправлено в Москву всего лишь 707 пудов меди ¹³⁰.

Геннин принимает ряд мер для развития медеплавильного производства на Урале и для улучшения техники этого дела. Оборудование заводов, инструментарий, специализация мастеров и рабочих заимствуются им из Саксонии. На медеплавильных заводах устраиваются лаборатории и пробирные избы; вводится должность пробиеров, которые исследуют медные руды, устанавливают способы их очистки, наблюдают за обжигом и плавкой руд и составлением шихты ¹³¹. На медеплавильных заводах устраиваются особые «фабрики»-цеха — колотушечная, меднопосудная и другие.

Использовал Геннин при выплавке меди и местный опыт — прибавление в флюс «варнишного песку» для отделения меди от железа.

Результаты работ сказались довольно скоро. С 1723 по 1734 год казенные заводы выплавили 81 437 пудов меди, что дает в среднем в год свыше 6 700 пудов. Под влиянием Геннина развивают медное дело и частные заводчики.

Техника медеплавильного дела, введенная Генниным, несмотря на ее несовершенный ремесленный характер, удержалась на Урале в течение XVIII и большей половины XIX века ¹³².

Вводит Геннин ряд улучшений и в технику добывания руды. Так при нем впервые начинается применение насосов для выкачивания воды из рудников.

Совершенствует Геннин также и технику устройства плотин. Приемы устройства, указанные им в своей книге, просуществовали для земляных мельничных плотин и небольших подпруд до начала XX века ¹³³. [63]

Были, конечно, у Геннина и его помощников и недостатки в технике. Их отмечает академик М. А. Павлов в своем предисловии. Не всегда Геннин и его специалисты поспевали за прогрессом техники своего времени.

За двенадцать лет работы Геннин значительно наладил на Урале горнозаводское дело. Он построил там девять новых заводов и перестроил старые. Выпуск продукции увеличился. За 1722–1734 годы казенные заводы Урала выплавили 2 498 818 пудов чугуна, 81 437 пудов меди и выковали 1 532 084 пуда железа. С Урала пошли караваны железа не только в Россию, но и за границу.

Казенные заводы стали давать прибыль. Геннин считал, что казенные заводы за двенадцать лет дали свыше полумиллиона рублей прибыли ¹³⁴. Почти даровой труд беспощадно эксплоатируемых уральских крестьян и рабочих давал феодалам эту прибыль.

Уральская металлургическая промышленность в это время выросла довольно значительно. В 1734 году на Урале уже имелось 13 казенных и 19 частных заводов.

Металлургические заводы в России выплавляли в это время в среднем в год до 3 100 000 пудов чугуна, до 40 000 пудов меди и выковывали до 2 000 000 пудов железа ¹³⁵. Главная доля этой продукции падала на Уральский горный округ, который занял уже тогда первое место среди других округов России.

Геннин не только организатор и руководитель производства. Последние годы своего пребывания на Урале Геннин работает над составлением книги об Уральских и Сибирских заводах. Этой книгой он не только отчитывается в своей деятельности, но и учит.

В этой работе Геннину помогают его сотрудники. Берггешворен Кутузов составляет планы, проспекты и чертежи заводов, мастерских, рудников, машин и принимает участие в описании производств.

В 1730 году Геннин, уезжая в Москву, поручает работникам Пермского бергамта подготовить материал о Пыскорском и Ягошихинском заводах. Весь материал по Уралу и Сибири он предписывает сосредоточить в обербергамте и там «учинить приличное к истории о всех заводах и местах, а при них рудниках старых и новых, кто, где и какие строил и по чьим указам». [64] Подобранный таким образом материал »месте с чертежами и рисунками Геннин распорядился прислать к нему в Москву «неукоснительно». Так постепенно накапливался материал и шла его обработка для книги. Книгу Геннин намерен был представить в сенат и поднести Анне Ивановне. Много месяцев «копиист» Данила Столов трудился над перепиской огромной книги ¹³⁶.

Работа над книгой подходила к концу, когда Геннин получил указ об увольнении с Уральских заводов.

Осенью 1734 года на 26 подводах двинулся Геннин со своим «штабом» с Урала.

Он вез с собой железо, взятое по полосе со всех заводов «для объявления, каково по нынешнему сысканному от меня манеру в смеси чугунов делается», медные пушки, вылитые «из новообретенной при Ягушихинском заводе сирийской руды», образцы руд, куриозные вещи, собранные «для внесения в помянутую книгу», горные и заводские ведомости, книги, дела и рукопись об Уральских и Сибирских заводах.

Судьбу рукописи при царском правительстве мы уже знаем: почти двести лет она пролежала под спудом.

В Петербурге Геннин получил назначение «при артиллерии», ему же поручили в «дирекцию и смотрение» Сестрорецкий завод ¹³⁷. Наряду с серьезной работой по реформе артиллерии, по постройке и исправлению заводов в Туле Геннину на старости лет пришлось заниматься и «потешными делами» для Анны — выделкой фейерверков для придворных празднеств.

Через несколько лет после отъезда Геннина с Урала началось растаскивание казенных горных заводов придворными сановниками и видными членами царского правительства.

68. Переписка Геннина, «Горный журнал», 1826 г., кн. IV, стр. 128.

76. Головщиков К. Д., Род дворян Демидовых, Ярославль, 1681 г., стр. 30-31.

77. Переписка Геннина, «Горный журнал», 1826 г., кн. IV, стр. 111.

82. Дневник, запись 25 ноября 1722 г.; переписка Геннина, «Горный журнал», 1826 г., кн. IV, стр. 104-105.

84. Материалы по истории крестьянской промышленности XVIII и первой половины XIX в., т. I, изд. Академии наук СССР, 1935 г.; М. Ф. Злотников, К вопросу об изучении историй рабочего класса и промышленности, в журнале «Каторга и ссылка», 1935 г., т. I, стр. 46-57.

85. Свердловский архив, по описи дел Екатеринбургского бергамта, д. № 97.

88. Дневник, запись 25 ноября 1722 г.; переписка Геннина, «Горный журнал», 1826 г., кн. IV, стр. 106-107.

89. Описание, стр. 541; Дневник, запись 17 ноября 1722 г.

94. Переписка Геннина, «Горный журнал», 1826 г., кн. IV, стр. 114, 118.

96. Екатеринбург за 200 лет, Екатеринбург, 1923 г., стр. 28.

97. Переписка Геннина, «Горный журнал», 1826 г., кн. IV, стр. 114-120.

98. Переписка Геннина, «Горный журнал», 1826 г., кн. V, стр. 108.

99. Платы — четыреугольные куски меди, употреблявшиеся вместо денег. Они были разного достоинства: рублевые, полтинные, полуполтинные и гривенные. Пуд платов составлял десять рублей.

111. Свердловский архив, по описи дел Екатеринбургского бергамта, д. № 97.

112. Описание, стр. 102-103, 114, 133, 153-154, 200-201, 206-207, 311-312.

115. Сборник русского исторического общества, т. 62, стр. 620-623.

116. В. Берх, Жизнеописание г.-л. В. И. Геннина, основателя рос. горн, заводов, «Горный журнал», 1826 г., кн. V, стр. 91-95.

117. Н. Попов, В. Н. Татищев и его время, М., 1861 г., стр. 138-140.

118. К. Д. Головщиков, Род дворян Демидовых, Ярославль, 1881 г., стр. 70.

119. Сборник русского исторического общества, т. 84, стр. 401.

120. Свердловский архив, Журналы постановлений Татищева и Блиэра, по реестру Екатеринбургского бергамта, д. № 95, по описи горного правления № 1.

122. Н. В. Бакланов, Техника металлургического производства XVIII века на Урале, М.-Л., 1935 г., стр. 64-65.

128. Описание, стр. 298-308; Бакланов, Указ, соч., стр. 105-106.

130. Свердловский архив, журналы постановлений Татищева и Блиэра, по реестру Екатеринбургского бергамта, д. № 95.

131. Описание, стр. 387-434; Бакланов, Указ, соч., стр. 82-102.

134. Весьма возможно, что прибыль была несколько менее, так как калькуляция у Геннина не всегда точна.

135. Средняя годовая продукция дана за десятилетие — 1731-1740 гг.

136. Переписка Геннина, «Горный журнал», 1827 г., кн. V, стр. 144.

137. Сборник русского исторического общества, т. 111, указ 21 апреля 1735 г.

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info

Заводы	1724 г.	1725 г.	1726 г.	1727 г.	1728 г.	1729 г.
Екатеринбургский	10 248	6 901	3 647	—	7 422	7 532
Верх-Исетский	—	1 294	325	—	762	1644
Уктусский	1 971	1 021	38	—	1 935	2 404
Верх-Уктусский	—	1 326	288	—	968	752
Полевский	2 476	1 312	2 108	—	4 417	4 437
Пыскорский	1 297	2 505	1 819	—	—	3 186
Каменский	2 593	2 437	689	348	689	99
Синячихинский	—	2 953	685	427	808	1 419
Алапаевский	3 806	1 415	168	2	2 125	900
	22 391	21 164	9 762	777	19 126	22 373