№ 99
Послание душевнобольного пастора Миллиеса в канцелярию Камчатской экспедиции с жалобами на притеснения, околдование и содержание взаперти, объявление «слова и дела» на Беринга (15 апреля 1735 г.)
Перевод с немецкого
В канцелярию Камчатской экспедиции, при которой Селиванов 1 секретарем, а Пигалов 2 с Клерком 3 копиистами обретаются.
Когда я, нижеименованный, I) отправил уже 4 октября 1734 года с Лены письмо через именованного господина командора Беринга господину здешнему воеводе Б. И. Серединину 4 с извещением, что командор — враг Российского государства и, не имея законной власти надо мной, препятствует мне уехать в Москву или Санкт-Петербург, с помощью своих чародеев подверг меня нечеловеческим мучениям, и потому принужден я был кричать Слово государево.
Когда же я по прибытии сюда должен был переслать некоторые доказательства моей правоты оному воеводе, а потом еще одно письмо с Алексеем Лопаткиным и Степаном Микифоровым, ибо именованный господин командор Беринг даже осмелился приказывать мне не ходить к именованному господину воеводе и не подавать жалобы на его насильство в здешнюю канцелярию, и даже держал меня под караулом на квартире наподобие тюрьмы, и более того — велел тайно выкрасть из квартиры мою чернильницу, дабы я не мог писать, а позднее, в другой раз, с великим насильством велел своему охраннику отнять у меня чернила, однако господину воеводе до всего того нужды не было, и, быть может, почитал он именованного командора за верного слугу Ее Императорского Величества и императорского престола, то был я принужден в сем деле
II) лейтенанту Шкадеру, поскольку тот разумеет по-немецки, в ноябре 1734 года письменно доносить о следующем: что командор — супротивник Ее Императорского Величества и домогается моей смерти, велит меня мучить, дабы нарушил я присягу, подписанную мною в Твери; покуда сие действие еще не возымело, отправил я лейтенанту Шкадеру в подарок Библию и вписал туда под датой 30 ноября, что Священным Писанием клянусь — [261] истинно командор враг [...] (Здесь и далее в тексте перевода: квадратными скобками отмечены нечитаемые и утраченные места, а также текст, восстановленный переводчиком по смыслу.) светлейшей императорской фамилии [и] начальствующих над ним, и сие свидетельствую Словом Бога Живого. Одним словом: командор совершил преступление против Величества; и хоть кричал я Слово государево, все еще остаюсь околдован. Просил я его ради Ее Императорского Величества и спасения души вместо меня возгласить Слово государево, я за то отвечу. Когда же и это не удалось, подал я
III) в канцелярию именованного господина командора доношение в немногих словах следующего содержания: оный заставил меня, несведущего, подписать присягу следующему императорскому правлению и ныне мучает меня, дабы я от нее отступил; он присвоил себе права, подобающие лишь Ее Императорскому Величеству, например, отлучать от церкви. Я бы, однако, его изверг из Христианской Церкви и отлучил. Он даже не пожелал сообщить мне имена людей его команды, чтобы я не мог найти тех, кто мучил меня от его имени и среди прочего вынуждал меня отступить от присяги.
Когда и из этого ничего не получилось и никто и пальцем не шевельнул, то должен был я отказаться от своих прав и позволить обращаться с собой как с простолюдином и слугой, который зависит от воли именованного командора Беринга, а не от Божеских и императорских законов, подвергать себя ужасному бесчестию и на именованного господина командора, презревшего мое звание и права,
IV) во всякий день содержания под стражей, с декабря месяца 1734 года и доселе, то объявлять караульным, то кричать Слово государево о насильствах именованного господина командора Беринга более 130 раз, ибо такое великое насилие, сколько мне ведомо, не учинялось в Российской земле еще ни одному священнослужителю.
V) Когда я позже, 19 марта, снова отправил с Алексеем Лопаткиным письмо почти такого же содержания, как предыдущее, господину здешнему воеводе, и тот вернул мне его, сказавшись, что некому перевести его на русский язык, 24 числа того же месяца послал я с тем же Алексеем Лопаткиным письмо к именованному господину Писареву.
Но понеже и затем ничего не воспоследовало, то должен был 27 марта еще одно, более обстоятельное и важное, письмо оному переслать с моими доводами по делу, о котором мне по должности следовало известить. В том же письме [содержатся несправедливости], назвать которые я не постыжусь, [как] не стыдился причинять их мне именованный командор. [262] И хотя я до сей поры к именованному господину Писареву Алексея Лопаткина посылал, но также через караульных о сем разведывал, и мне сказывали, что де в сих письмах больше важности, чем в отправлении людей на Камчатку и что де надобно больше за ними примечать, чем за пирами, которые они банкетами называли. Ежели он за жалованье, получаемое им от Ее Императорского Величества, ничем другим заниматься не хочет, то мог бы все ж учинить розыск по письмам. Я уж с 4 апреля сего года и поныне объявлял бы на него караульным Слово государево, понеже он по письмам розыск не чинит. Несмотря на это, от него лишь такой ответ получил: сперва он будет делать все, принадлежащее до экспедиции, а уж потом то, что касается писем и Ее Императорского Величества.
Когда же, увы, таким образом были попраны Божеские и императорские законы, меня в августе месяце 1734 года силой привезли сюда, и [здесь], в Якутске, шесть месяцев без малого по сию пору содержали под караулом особо 5, на квартире вроде тюрьмы (чему свидетелями гренадеры, барабанщик, хозяин со своими людьми, матросы Алексей Лопаткин, Степан Микифоров), чтобы мне не исправлять свою должность, когда именованный командор сверх того в первый день Пасхи, хотя содержал меня под стражей, позвал меня к столу, и его колдуны надо мною днем и ночью все еще ворожат и с 4 и 5 апреля 1734 года беспрестанно день и ночь болтают всякие безбожные, непотребные, проклятые, еретические, богопротивные вещи, то я могу заключить, что не иначе как 1) командор сие дело до главной перемены волочит и, полагаясь на того, кого он почитает прежним императором, по своему изволению хочет поступать, но оттого лишь усугубляет несчастие, ибо [у] другого императора 6 (от чьего имени в 1733 году выданы патенты, в милости которого командора должен уверить патент на адмиральский чин — скорее не за такие заслуги, как эти) я все же остаюсь при своем праве, и никоим образом оно не изменится, и я в состоянии тогда с Божьей помощью по праву противостоять его коварству и насилию. 2) Хотя вперед посланы люди по имени Родичев, Киселев, Микита Крынкин, дабы то тут, то там нечто чинить, например способы к воспрепятствованию употребить у тех, у других и т. д., дабы мне не уехать, но непременно должен я выбраться, и ежели что мне приключится, тому виной именованный командор Беринг.
Довольно было злодейств, гордыни и неправосудия, когда оный насильно привез меня сюда из Иркутска и до того довел, что принужден я был отказаться от своих прав, подвергаться бесчестию и кричать Слово государево и сверх этого позволить себя за сие сковать, так он меня еще почти шесть месяцев доселе на здешней квартире, подобной тюрьме, под [263] караулом держал и брал себе вольность подобное мне приказывать, что и в языческой республике не водится и что совершенно против всяких прав, а именно: нельзя мне здесь явиться у воеводы, дабы подать жалобу на его насильство. А чтобы не мог даже письмом сие учинить, дважды велел отнять у меня чернила, причем чернильницу я так назад и не получил. Поскольку же я здесь никакой власти над собой не признаю, кроме императорской, то раз и навсегда шлюсь на Ее Императорское Величество, и притом я иного желания не имею, как чтобы все вышеперечисленные письма вместе с прежними были собраны и мне выданы, дабы те, кто кроме [...] главой и [...] ведома именованного командора [...] [показали], как оный [...] [все] время [желал] дело сокрыть всяческим [...] неправосудием и насильством, чтоб оно втуне оставалось; а потом [...] чтобы меня вызволили из сего скорбного заточения. А угодно именованному командору большее насилие вершить — что ж! Быть тому, как доныне, на его [...]. Нужно мне в Москву или Петербург, сколько б препон не чинили.
Сим призываю в моем [деле] свидетелями секретарей Селиванова, Клерка и Пигалова, что оное доношение подано в канцелярию. В том чаю скорой перемены моих обстоятельств.
пастор Христиан Эрнст Миллиес
Якутск 15 апреля 1735 года.
РГАДА, ф. 24, оп. 1, д. 100, л. 1-4 об.
Подлинник. Немецкий язык, готический курсив и в отдельных словах антиква (переданная курсивом). Документ очень плохой сохранности, с большими утратами текста; все края документа обветшали, подгнили и осыпались. После реставрации при переплете листы подшиты в неправильном порядке.
Комментарии
1. Иван Селиванов — секретарь Камчатской экспедиции.
2. Максим Пигалев — корабельный писарь Камчатской экспедиции.
3. Пастор Миллиес грамматически употребляет «Клерк» как личное имя. Человек с такой фамилией ни среди членов Камчатской экспедиции, ни среди чиновников местной администрации нам не известен. В то же время в Камчатской экспедиции существовала канцелярская ложность клерка. Не исключено, что Миллиес что-то недопонял и породил очередного «поручика Киже».
4. Якутский воевода полковник Борис Серединин.
5. См. заключение участников Камчатской экспедиции от 11 ноября 1734 г. о сумасшествии Миллиеса — док. № 67.
6. Миллиес употребляет грамматически мужской род, хотя в 1733 г. императрицей была Анна Иоанновна.