(главы из книги)

Физическая география Кореи. Почва. Климат. Производительность. Население

Королевство Корея лежит на северо-востоке Азии. Оно состоит из продолговатого полуострова и значительного числа островов, особенно многочисленных вдоль западного берега. Все королевство помещается между 33° 15' и 42° 25' северной широты; 122° 15' и 128° 30' парижской долготы. Жители полуострова считают его длину приблизительно в 3.000 ли (Ли равняется 567 метрам, 10 ли равны одной морской или двадцатиградусной миле.) или 300 миль и ширину в 1.300 ли или 130 миль; но эти цифры очевидно преувеличены. С севера Корея ограничена горным хребтом Шан-иян-алин, с вершиной Паик-ту-сан (гора с снеговой вершиной) и двумя большими реками, которые берут свое начало с обоих склонов этого хребта. Из них Иа-лу-кианг (по-корейски Ам-но-канг — река зеленой утки) течет на запад и впадает в Желтое море; она образует естественную границу между Кореей и китайскими землями Леао-тонг и Маньчжурией. Другая река, Ми-кианг (по-корейски Ту-ман-канг), впадающая в Японское море, отделяет Корею от Маньчжурии и от новых русских владений, уступленных Китаем в 1860 году. Остальными границами служат: на западе и юго-западе Желтое море, на востоке Японское море и на юго-востоке Корейский пролив шириною около 25 миль, который отделяет полуостров Корею от Японских островов.

Название Корея происходит от китайского слова Као-ли, которое корейцы произносят Ко-рие, а японцы — Ко-раи. Так называлось королевство при прежней династии, но теперешняя, управляющая с 1392 года, переменила название и предпочла другое — Тзио-сиен (Тчао-сиен), которое и считается до настоящего времени официальным именем страны. Самое [172] значение слова Тзио-сиен (утренний свет) показывает, что оно происходит из Китая, для которого Корея действительно восточная страна. Иногда, в некоторых китайских книгах, Корея обозначается также словом Тонг-Куе (восточное королевство). Татары и Маньчжуры называют ее Соль-го.

Эта страна, совершенно неизвестная в Европе до 16-го столетия, появляется сперва в виде острова на первых голландских картах. Около конца 17-го столетия китайский император Канг-ги тщетно пробовал получить от короля Кореи необходимый картографический материал для пополнения большой карты всей империи, над которой работали тогда миссионеры в Пекине, Китайские послы были приняты с надлежащим великолепием, им расточали заверения в преданности и подносили богатые дары, но в результате им не удалось привезти с собой ничего, кроме крайне неполного плана, который они нашли во дворце короля в Сеуле. На основании этой карты и далеко не точных данных, извлеченных из китайских книг, Регис и его сотрудники начертили карту Кореи, которую можно найти в атласе Дюальда и которую в позднейших сочинениях о Корее только сокращали или перепечатывали. В 1845 году корейский мученик Андрей Ким составил карту по официальным планам, хранившимся в правительственном архиве в Сеуле. Самая лучшая и позднейшая карта сделана в католической корейской миссии. Для мест прибрежных она составлена по картам морского депо, для внутренности же страны по довольно новой туземной карте, переведенной на французский язык Риделем, апостолическим викарием в Корее.

Корея — страна гор. Большой горный хребет, отделяясь от Шан-иан-алина в Маньчжурии, направляется с севера на юг вдоль восточного берега, а его разветвления покрывают собой почти всю страну. «В нескольких милях от самого берега, — пишет один миссионер, — вы не увидите ничего, кроме гор. Почти повсюду вы, как в тюрьме, заключены между скалами, сдавлены между холмами, то совершенно голыми, то усеянными мелким сосняком или другим кустарником, то, наконец, покрытыми лесами. В первую минуту вы не замечаете никакого выхода из этой естественной тюрьмы, но стоит только немного поискать, и вы откроете следы узких тропинок, идя по которым, после более или менее продолжительного и всегда мучительного пути, вы дойдете до вершины, откуда перед вами откроется вид на самую волнистую поверхность. Вы увидите в различных местах множество остроконечных гор, громадных закругленных конусов, неприступных скал, а вдали, на горизонте, поднимаются другие горы, еще более высокие, и так почти по всей стране. Единственное исключение составляют равнины округа Наи-по, который вдается в Желтое море. Но под словом «равнина» не воображайте себе какого-нибудь большого и ровного [173] пространства, нет, в Корее этим именем называют места, где горы не так обширны и высоки, как в остальном королевстве. Более просторные из этих равнин дают возможность разводить рис. Почва, и без того плодородная, перерезана множеством каналов, так что урожаи бывают до такой степени изобильны, что Наи-по считается житницей столицы».

Леса в Корее многочисленны, но самые лучшие встречаются только в северных провинциях. Строевой лес различных пород в изобилии, преимущественно же сосновый и еловый. Эти два вида дерева, как самые употребительные по легкости обработки, правительство старается сохранять как можно тщательнее, наблюдая за тем, чтоб каждая деревня имела только необходимое количество бревен, и запрещая срубать за один раз большое число деревьев.

Почти наверно можно утверждать, что в корейских горах много золотой, серебряной и медной руды. Утверждают, что во многих местах, и особенно в северных провинциях, достаточно только вскопать почву, чтобы добыть золото, и что оно, кроме того, встречается в песке некоторых рек. Но разработка руд запрещена законом под страхом таких жестоких наказаний, что жители не осмеливаются даже поднимать руды с земли, так как было бы почти невозможно куда-либо продать их. Одни объясняют настоящую причину этого запрещения тем, что корейское правительство ставит себе задачей выдавать свою страну, по возможности, за самую маленькую и бедную, чтобы не разжигать алчности могущественных соседей; другие же думают, что подобной мерой правительство желает избежать замешательств и волнений в среде необходимого в этих случаях скопления рабочих в отдаленных от столицы местностях, где правительственная власть ничтожна. Как бы то ни было, закон строго соблюдается, и единственное исключение сделано было 25 лет тому назад в пользу эксплуатации в продолжение нескольких месяцев Сиун-генг-фусских серебряных руд, находящихся в провинции Киенг-санг. Корейская медь превосходного качества, но она вовсе не употребляется, так что вся, встречающаяся в стране, привезена из Японии. Железная руда находится в таком изобилии, что в некоторых провинциях после сильных дождей стоит только нагнуться, чтобы поднять ее. Жители запасаются ею по своим потребностям.

Кремень встречается только в провинции Гоанг-гай, и притом крайне грубого качества. Тот же кремень, который обыкновенно употребляется, привозится из Китая.

Климат Кореи далеко не может быть назван умеренным. Как и во всех странах крайнего Востока, зимой там гораздо холоднее, а летом жарче, чем в соответственных странах Европы. На севере Ту-ман-канг бывает покрыт льдом в продолжение 6 месяцев, а юг полуострова, лежащий под [174] одной широтой с Мальтой и Сицилией, подолгу остается покрытым толстым слоем снега. Под 35° широты миссионерам не случалось наблюдать, чтобы термометр опускался ниже 15° по Цельсию, но под 37° 30' или под 38° они часто встречали 25°. Весна и осень обыкновенно очень хороши. Наоборот, летом идут проливные дожди, которые нередко на несколько дней совершенно портят все пути сообщения.

На равнинах, если земля хоть сколько-нибудь плодородна, сеют рис, а громадное количество ручьев и небольших речек, текущих с гор, дает возможность без большого труда устраивать на полях необходимые для этого растения арыки. Полям, орошенным таким образом, никогда не дают отдыха, они всегда засеяны. Кроме риса, сеют также пшеницу, рожь и просо. Земледельческие орудия просты и первобытны до невозможности. Пашут исключительно на волах и никогда не употребляют лошадей, так что, когда однажды один миссионер предложил христианам воспользоваться для этой цели его верховой лошадью, корейцы разразились таким громким смехом, каким засмеялись бы у нас, если бы кто-нибудь задумал пахать на собаках. Впрочем, лошадь и не вынесла бы работы на постоянно затопленных рисовых полях. Кроме навоза и других родов животного удобрения, тщательно собираемого, корейцы употребляют также золу, которою изобилуют все дома благодаря дешевизне дров. Кроме того, весной, когда деревья начинают покрываться листьями, обрезывают нижние ветви и разбрасывают их по полям, чтобы там они перегнили. После посева, для сохранения зерна от птиц и защиты молодых побегов от сильных жаров, быстро выжигающих зелень, поля снова покрывают другими ветвями, которые снимают только тогда, когда растение достаточно окрепнет.

Недостаток путей сообщения и перевозочных средств в этой горной стране препятствует обработке земли в больших количествах. Каждый засевает землю только вокруг своего дома и на свой собственный обиход. Большие села редки, и деревенское население раскинуто по деревням, состоящим из 3-4 и до 10-12 домов. Жатва обыкновенно едва удовлетворяет потребностям жителей, так что голод часто бывает в Корее. Для более бедного класса населения он наступает, можно сказать, периодически — дважды в год: сперва весной, перед июньской или июльской жатвой ржи, затем в сентябре или октябре, перед сбором проса. Денег можно достать только за страшно большие проценты, и бедняки, у которых вышел весь запас рису и других хлебов, питаются исключительно травами, варенными в соленой воде.

Кроме риса, пшеницы, ржи и проса, главнейшие произведения страны следующие: овощи всех родов, которые, однако, крайне безвкусны, хлопок, табак и различные волокнистые растения, пригодные для выделки тканей. [175] Табак введен в Корею японцами около конца 16-го столетия, хлопчатобумажное дерево занесено из Китая. Говорят, что в продолжение 500 лет оно было совершенно неизвестно в Корее и китайцы принимали, с своей стороны, всевозможные предосторожности относительно вывоза семян, чтобы заставлять корейцев покупать бумажные изделия своих фабрик. Но наконец одному члену ежегодного посольства удалось добыть три зерна, он спрятал их в стволе пера, и таким образом дал своей стране это драгоценное растение. Хлопчатобумажное дерево погибает ежегодно после жатвы, весной его сеют снова, как всякий другой хлеб, и в тех же самых местностях. Когда всходы показываются из земли, большое количество их вытаптывают ногами, чтобы остающиеся находились друг от друга на расстоянии приблизительно 12 дюймов; около каждого всхода несколько вскапывают землю, тщательно выпалывают дурные травы и в сентябре собирают довольно хорошую жатву. Картофель, ввезенный в новейшую эпоху, почти вовсе неизвестен корейцам. Разведение его запрещено правительством, неизвестно по какой причине. Одни христиане тайно сажают по несколько штук, чтобы потом иметь возможность угостить европейской овощью миссионеров, посещающих их деревни.

Христиане первые начали в Корее обрабатывать горы. Изгнанные преследованиями в самые отдаленные местности, они, чтобы не умереть с голоду, запахали горные целины, и опыт нескольких лет научил их наиболее удобному способу обработки подобных земель. Язычники, удивленные успехами попыток христиан, начали подражать им, и в настоящее время уже множество гор обработано. Табак преимущественно собирается на этих возвышенных местностях, просо родится на них довольно хорошо, так же как конопля и некоторые виды овощей, но хлопок никак не удалось на них акклиматизировать. Способ обработки гор, требующий гораздо больше труда, по сравнению с долинами, доставляет большие выгоды бедным работникам. Подати за эти земли не так велики, а лес, трава и дикие плоды встречаются в изобилии под руками. Репа, составляющая частое кушанье рабочих, удобно произрастает среди табачных плантаций и служит драгоценной подмогой в хозяйстве. К несчастью, земля скоро истощается и тогда как на равнинах почти никогда не видно паровых полей, на горах необходимо по прошествии некоторого времени дать отдых пашне на несколько лет. Впоследствии нагорные пашни никогда не приобретают более той производительной силы, которую они имели после первой распашки.

Плодов в Корее много; в ней можно найти почти все, что и во Франции, но какая огромная разница во вкусе! Яблоки, груши, сливы, вишни, виноград, тутовые ягоды, дыни и т. д. летом под влиянием постоянных дождей становятся безвкусными и водянистыми, сок в винограде неприятен, [176] малина безвкусна, вишен, красных с виду, нельзя есть вовсе, персики червивы и всегда незрелы; огурцы и арбузы потребляются в большом количестве и, кажется, одни только из всех овощей и фруктов, производимых страной, хоть сколько-нибудь терпимы. — Некоторые миссионеры, впрочем, делают еще другое исключение в пользу плода lotus diospyros, называемого во Франции японским именем каки (по-корейски кам) (Кам — хурма (прим. сост.).). По цвету, виду и составу этот плод вполне похож на зрелое (любовное) яблоко. Цветы крайне многочисленны. В теплое время года поля бывают усеяны китайскими весенними цветами, лилиями различных видов, пионами и другими, неизвестными в Европе. Но, кроме шиповника, лепестки которого действительно изящны, и ландышей, похожих на европейские, все эти цветы или вовсе без запаха, или пахнут неприятно.

Разводят также женьшень, но он по качеству несравненно ниже дикого женьшеня, растущего в Татарии. Это знаменитое растение, по словам жителей крайнего Востока, считается лучшим возбуждающим средством в мире. Результаты, им производимые, далеко превосходят действие хинина. По мнению китайцев, самый старый женьшень в то же время и самый лучший; стоимость одного фунта этого растения, собранного в диком виде, доходит до невероятной цифры в 50 тысяч франков. Употребляется только один корень, его разрезывают на куски и настаивают в вине в продолжение не менее месяца. Это вино пьют очень небольшими дозами, и нередко случается видеть при смерти больных, которым благодаря этому средству удается сохранить жизнь на несколько лишних дней. Женьшень, разводимый искусственно, родится в большом количестве в различных провинциях Кореи. Его примешивают к другим лекарствам, служащим для укрепления больного, но не употребляют почти никогда в чистом виде. За последние годы цена на него удвоилась по случаю громадного вывоза его тайком в Китай, так как между жителями небесной империи он еще в большем употреблении, чем у корейцев. Европейцам женьшень неоднократно причинял, как говорят, сильные воспаления; может быть, причиной этого следует признать очень большие дозы приема или различие темпераментов и обыкновенной пищи больных.

Дикие животные, тигры, медведи, кабаны очень многочисленны в Корее. Ежегодно насчитывается особенно много жертв тигров. Сами тигры, впрочем, невелики. Корея изобилует также фазанами, лысухами и другою дичью. Домашние животные принадлежат большею частью к низшим породам. Лошади, хотя и малорослы, но довольно сильны, быки обыкновенной величины. В Корее особенно много свиней и собак, но последние [177] чрезмерно трусливы и употребляются только на мясо. Собачье мясо считается там одним из лучших блюд. Правительство запрещает разводить овец и коз; один король имеет эту привилегию. Овцы служат ему для жертвоприношений предкам, а козы — Конфуцию.

Говоря о животном царстве в Корее, нельзя умолчать о разнообразных насекомых, червях, ежах, клопах, блохах, морских жуках и т. д., которые делают для иностранцев таким мучительным пребывание в этой стране. Все миссионеры считают их настоящей казнью египетской. В некоторых местностях нет физической возможности спать во время жаров внутри домов, и жители предпочитают, несмотря на соседство тигров, ложиться на открытом воздухе. Морской жук прокусывает поверхность кожи и причиняет рану более тяжелую и медленнее заживающую, чем обыкновенная ссадина. Эти насекомые, будучи гораздо толще майских жуков, размножаются с неимоверной быстротой, корейцы говорят; что если самка морского жука не произведет в продолжение одной ночи 96 детенышей, то она не воспользовалась как следует временем.

Климат в Корее довольно здоровый, но вода, безвкусная повсюду, во многих провинциях служит источником множества болезней. Большею частью встречаются перемежающиеся лихорадки, которые продолжаются по нескольку лет.

В некоторых местах, как, например, в провинции Киен-санг, одной из наиболее плодородных, вода порождает золотуху, нервные припадки, чрезмерную опухоль одной какой-нибудь ноги, редко обеих вместе. В некоторых округах этой же провинции она производит преждевременную старость; зубы выпадают, ноги слабеют, ногти загибаются и покрывают почти весь первый сустав пальцев. Корейцы называют эту болезнь суто, т. е. болезнью от воды и земли, в том смысле, что вода действует не только непосредственно, как питье, но и через плоды и овощи, которые она из полезных и безвредных превращает в нездоровые и опасные для здоровья.

Некоторые болезни становятся настоящим бичом в Корее, как, например, оспа. Во всей стране, может быть, не найдется ста человек, которые когда-нибудь не были бы больны ею, при этом она бывает необыкновенно сильна. Часто в каком-нибудь округе все дети заболевают ею одновременно и покрываются отвратительными прыщами и струпьями. Воздух заражается от этого до такой степени, что в домах опасно жить. Тот, кто не заболевает в малых летах, убежден, что не уйдет от оспы впоследствии, и тогда уже опасность значительно увеличивается. Более половины детей умирают от этой болезни; а в некоторые года не переживает ее почти никто. В столице жертвы оспы ежегодно насчитываются тысячами. [178]

Между болезнями, обыкновенно встречающимися у взрослых, следует отметить род чумы или тифа, случаи которых многочисленны. Если испарина не появляется, то смерть становится неизбежною через три или четыре дня. Затем внезапные желудочные припадки, которые задушают больного и причиняют моментальную смерть, эпилепсия сильно распространенная, холера и т. д.

Ясно, что смертность в Корее велика; но если к причинам, только что перечисленным, прибавить постыдный обычай вытравлять плод, если подумать, что дети, теряя матерей на втором или третьем году жизни, недолго переживают их — так как в Корее не умеют прокармливать грудных детей, — то станет понятно, что население не увеличивается в большой пропорции. Миссионеры замечали, что общее число христиан оставалось в продолжение 10 лет почти постоянно одно и то же, хотя в это время и произошло около 1200 обращений взрослых корейцев. Это показывает значительное преобладание числа смертей над числом рождений. Однако в силу исключительного положения вновь обращенных, всегда преследуемых, обреченных на бедность, из этого отдельного факта нельзя выводить общего правила. Кроме того, сами корейцы убеждены, что цифра народонаселения увеличивается, и их страна все более заселяется и некоторые факты, по-видимому, подтверждают это. Так, в течение нескольких лет нет ни одной провинции, где не появлялось бы новых деревень, ни одной почти деревни, где не строилось бы новых домов. Поля и рисовые плантации, некогда оставленные, как бесплодные, большею частью теперь обработаны снова. Горы, кроме двух северных провинций, вспаханы почти повсюду, и тигры, выгнанные из своих логовищ, стали малочисленнее.

Трудно определить точно теперешнее общее число жителей Кореи. Официальные правительственные статистики насчитывали 30 лет назад более 1,700,000 домов и около 7 1/2 миллионов жителей; но статистические таблицы сделаны так небрежно, что им невозможно верить. Более чем вероятно, что много индивидуумов пропущено. Ошибка, без сомнения, не будет велика, если признать общую цифру населения в 10 миллионов, что дает средним число по 6 человек на дом.

Корейцы монгольского типа, но по наружности они гораздо более походят на японцев, нежели на китайцев. У них медный цвет лица, выдающиеся скулы, полные щеки, как и вообще все тело, и приподнятые брови. Волосы они имеют черные, однако нередко встречаются каштановые и даже совсем светлые. У очень многих вовсе нет бороды, а у тех, у кого есть, она не густа. Они среднего роста, довольно сильны и хорошо выдерживают усталость. Жители северных провинций, соседних с Татарией, гораздо сильнее и почти дики. [179]

История Кореи. Ее вассальные отношения к Китаю. Происхождение различных политических партий

Трудно, даже почти невозможно, составить по источникам точную и последовательную историю Кореи. Различные исторические сочинения о Корее, написанные по-китайски, по словам читавших их, представляют собой только запутанный подбор более или менее вымышленных событий, служащий текстом для напыщенной декламации. Сами корейские ученые не доверяют им нисколько и никогда их не изучают; они довольствуются изучением истории Китая. Правда, встречаются и на корейском языке краткие очерки истории Кореи, но они заключают в себе только собрание любопытных анекдотов, приспособленных для развлечения дам, и притом такого содержания, что всякий ученый стыдится читать их.

Кроме того, эти сборники относятся только к древней истории страны, так как писать и печатать новую историю строго запрещено. Под именем новой истории разумеется период царствования теперешней династии. Исторические документы сохраняются следующим образом. Несколько придворных сановников секретно записывают все происшествия в том виде, как они о них слышат; затем эти рукописи, запечатав, кладут в четыре ящика, сохраняемые в четырех разных провинциях. Когда царствующая династия угаснет и ей наследует другая, тогда по этим нескольким редакциям будет составлена официальная история. Тем не менее, у большинства благородных дворянских фамилий в обычае заносить в свои частные летописи все главнейшие события, однако из предосторожности, без всякого осуждения или оценки действий главных и второстепенных правителей. В противном случае легко можно поплатиться головой.

Только с помощью китайских и японских книг нам удалось собрать некоторое количество довольно верных данных из истории Кореи. Не утруждая читателя ссылками и цитатами, мы постараемся кратко изложить все, что необходимо знать.

Первые миссионеры и путешественники в Китай думали, что корейский язык составляет только особое наречие китайского языка; из этого они выводили единство происхождения обоих народов. Теперь вполне дознано, что корейцы не китайского, а татарского происхождения.

История Кореи до 1-го века христианской эры положительно неизвестна. Только около этого времени встречаются первые следы трех отдельных государств, поделивших между собою полуостров; на севере и северо-востоке королевства Као-ли, на западе Пет-си и на юго-востоке Син-ла. Неурядица беспрерывных гражданских войн между этими соперничествующими государствами, беспрестанные ссоры между королевством [180] Као-ли и Китаем, с одной стороны, и королевством Син-ла и Японией, с другой, — вот история Кореи в продолжение более чем десяти веков. К концу этого периода королевство Син-ла приобрело заметный перевес над двумя другими. И, действительно, в историях Кореи первая династия, предшествовавшая династии Као-ли или Кори, называется Син-ла. Другим доказательством этого превосходства может служить то, что север и запад почти постоянно, волей или неволей, находились в вассальных отношениях к Китаю, тогда как королевство Син-ла в продолжение нескольких веков поддерживало военные действия против Японии с одинаково переменным счастьем для обеих сторон. Японские летописи указывают на целый ряд трактатов, числом до пятидесяти, между обоими народами.

Как бы то ни было, около конца XI столетия, в царствование Уанг-Киена, т. е. Уанга-основателя, три корейских королевства окончательно соединились в одно. Король Као-ли, подкрепленный Китаем, завоевал королевства Пет-си и Син-ла, образовал одну монархию, и в благодарность за помощь, оказанную ему монгольской династией, только что воцарившейся тогда в Пекине, официально признал себя вассалом китайского императора. Китайские историки описывают эту революцию несколько иначе. По их словам, Тшеу-уанг, последний император из династии Ин, государь свирепый и развратный, лишил своих милостей и отправил в ссылку племянника своего, Кеи-тса, предостережения которого ему были неприятны. У-уанг, разбив Тшеу-уанга, сверг династию Ин, вернул Кеи-тса, сделал его королем Кореи и отдал ему остатки войск, служивших его дяде.

Потомки основателя корейского единства мирно царствовали в продолжение более 300 лет. Они-то в книгах и преданиях страны получили название династии Као-ли или Кореи.

В XIV столетии падение монгольской династии в Китае повлекло за собой прекращение и вассальной династии в Корее. Таи-тсо, которого китайские историки называют Ли-тан, покровительствуемый династией Минга, сменившей монголов, завладел в 1392 году властью в Корее и основал теперешнюю династию, которая официально называется Тси-тсиен. Новые китайские императоры воспользовались этой революцией для расширения своих суверенных прав и с тех пор ввели в Корее в употребление китайское летосчисление и календарь. Таи-тсо, утвердившись на престоле, покинул город Сионг-то или Каи-сенг, резиденцию своих предшественников, и перенес столицу в Хан-ианг (Сеул). Он разделил страну на 8 провинций и создал систему управления, которая держится еще до сих пор.

Первые преемники Таи-тсо, по-видимому, приобрели довольно большое могущество, потому что при короле Сионг-Сионге, царствовавшем [181] с 1506-1544, корейцы вели войну с Японией по поводу бунта в Таима-то (остров Тсусима или Тсу-тсим) и в некоторых других японских провинциях, которые в то время платили дань Корее. Но через несколько лет Япония отплатила, и Таико-Сама привел Корею на край гибели. В 1592 году этот государь, столь же великий воитель, как и опытный политик, послал в Корею войско в 200 тысяч человек. Его план состоял в том, чтобы проложить себе дорогу для вторжения в Китай. Напрасно китайцы прибегли к помощи корейцев против общего врага, они были разбиты во многих сражениях, и три четверти Кореи подпало под власть японцев, которые, вероятно, завоевали бы и всю страну, если бы смерть Таико-сама в 1598 году не принудила его войска оставить завоевание и вернуться в Японию. В 1615 г., после падения фамилии Таико-Сама, глава нынешней японской династии окончательно заключил мир с корейцами. Условия этого мира были крайне тяжки и оскорбительны для последних, так как они должны были платить ежегодно дань, состоявшую из 80 человеческих кож. Через несколько лет этот варварский налог был заменен другим, заключавшемся в деньгах, рисе, тканях, женьшене и т. д. Между прочим, японцы удержали право собственности на порт Фузан-каи на юго-восточной стороне Кореи, которым они владеют и до сих пор. Этот необходимый пункт занят колонией из 3-х или 4-х сот солдат и рабочих, которые не имеют никаких сношений с внутреннею страной, и имеют право вступать в торговые сношения с корейцами только один или два раза в месяц в продолжение нескольких часов. До 1790 года короли Кореи были обязаны посылать в Японию чрезвычайное посольство для объявления о своем восшествии на престол и другое — через каждые десять лет с уплачиваемой данью. С этого года посольства посылаются только в Тсу-тсима, что связано с гораздо меньшей роскошью и издержками.

В 1636 году, когда царствующая до сих пор в Китае маньчжурская династия свергла династию Минга, король Кореи принял сторону последней. Маньчжуры тотчас же наводнили его государство, и он не был в состоянии бороться с неприятелем, который продиктовал ему законы в его собственной столице. До сих пор еще около одних из ворот Хан-ианга (Сеула) сохранился храм, построенный в честь предводителя маньчжурской экспедиции, и народ воздает ему божеские почести. Трактат, заключенный в 1637 году, не изменив в действительности условий вассальных отношений Кореи к Китаю, придал только этому подчинению более унизительную форму. Король должен был признать за императором не только право инвеституры, но и прямую власть над своею личностью, т. е. отношения господина к подданному (кун-син). [182]

Одна из статей этого договора, подписанного в 30 день тринадцатой луны тиенг-тсиука (1637-1638) следующим образом устанавливает уплату ежегодной дани:

«Каждый год должно быть доставлено: 100 унций золота; 1000 унций серебра; 10 тысяч мешков рису, зерном без скорлупы; 2 тысячи кусков шелковых тканей, 300 кусков из мори (род льна); 10,000 кусков обыкновенного полотна; 100 кусков тонкой пеньковой ткани; 1000 свитков бумаги большого формата по 20 листов в каждом; 1000 свитков бумаги малого формата; 2000 хороших ножей; 1000 буйволовых рогов; 40 циновок с рисунками; 200 фунтов красильного дерева; 10 четвериков перцу, 100 тигровых кож, 100 оленьих, 400 бобров, и т. д. и т. д. Эта присылка должна начаться с осени кеимио (1639)».

Мешки рису, о которых упомянуто выше, весом немного менее двух гектолитров. Через несколько лет после трактата, в 1650 году, один корейский посланник, дочь которого, уведенная в плен маньчжурами, сделалась шестою женой императора, добился уменьшения дани рисом до 9000 мешков. Остальные пункты трактата подробно определяют все отношения между обеими странами и, за исключением некоторых незначительных изменений в частностях, до сих пор служат законом при взаимных сношениях Кореи и Китая.

Каждый год отправляется в Пекин корейское посольство для уплаты дани и получения календаря. Последнее, по понятиям этих народов, считается делом особой важности. В Китае утверждение календаря составляет императорское право, исключительно принадлежащее лицу сына неба. Множество астрономов и математиков обязаны составлять этот календарь, и каждый год император объявляет его во всеобщее сведение при указе, снабженном государственной печатью. При этом под страхом смертной казни запрещается следовать иному календарю или публиковать его. Главные сановники империи отправляются в пекинский дворец для торжественного получения календаря; мандаринам и второстепенным чиновникам он посылается от губернаторов или вице-королей; кто получает этот календарь, тот считается подданным и данником императора, кто отвергает его, тот производит открытое восстание. Никогда еще со времени заключения трактата корейские короли не осмеливались обходиться без императорского календаря; но, чтобы сохранить свой авторитет по отношению к своим собственным подданным и придать себе некоторый вид независимости, они стараются делать в нем кое-какие изменения, помещая, например, длинные лунные месяцы (30-дневные) в иных между собою интервалах (промежутках) и передвигая то вперед, то назад остальные месяцы. Благодаря этому корейцы принуждены [183] выжидать обнародования своего собственного календаря, который дал бы им возможность знать числа и время официальных праздников. Кроме того, каждый новый корейский король посредством специального посольства обязан испрашивать инвеституру у императора и давать отчет о всем, что касается его семейства и о всех главнейших событиях, которые происходят в государстве. Короли Кореи, будучи в китайской иерархии степенью ниже большинства посланников бохдыхана, обязаны выходить из столицы для их встречи и выражения своего глубокого почтения, причем для выхода они должны избирать другие ворота, а не те, через которые войдет в город посланник. Последний во все время своего пребывания не выходит из назначенного ему дворца и все, что появляется на его столе, серебряная столовая посуда и т. д. делается его собственностью. Это причиняет корейскому правительству страшные расходы. Кажется также, что корейские посланники не имеют права проходить через ворота Пиен-мен в первом китайском городе на границе и принуждены делать объезд. Императорский цвет запрещен для короля Кореи; он не может носить короны, похожей на императорскую; все гражданские акты должны быть помечены годами царствования императора; и если в Пекине случится что-либо необыкновенное, король должен посредством чрезвычайного посольства выразить, смотря по обстоятельствам, или свое поздравление, или соболезнование. В трактате значится также, что корейское правительство не имеет права чеканить монету; но эта статья не соблюдается.

У Дюальда приведен любопытный пример официальных сношений между двумя дворами, именно: прошение, представленное императору Канг-ги в 1594 году одним из королей династии Ни. Оно написано в следующих выражениях:

«Королевство Тшао-сиен представляет это прошение в надежде водворить порядок в своей собственной семье и дать народу возможность высказать свои желания.

Я, верноподданный, признаю себя оставленным счастливой судьбой. Долгое время у меня не было наследника, наконец, от одной из моих наложниц родился ребенок мужеского пола. Его рождение причинило мне неописанную радость, тотчас же я признал королевой мать этого ребенка, что ввело меня в ошибку, последствия которой крайне чувствительны. Я предписал королеве Мин-ши, моей законной супруге, удалиться в отдельное помещение и вместо нее сделал мою наложницу Тшанг-ши королевой. Я уведомлял тогда подробно Ваше Величество об этом событии. Но в настоящее время я вспомнил, что Мин-ши получила от Вашего Величества избирательные грамоты, что она управляла моим домом, что она помогала мне в жертвоприношениях, что она прислуживала королеве, [184] моей прабабке, и королеве, моей матери, что она носила вместе со мной траур в течение трех месяцев. Следуя законам природы и справедливости, я обязан был бы оказывать ей почести, но я увлекся моим неразумием. После того, как разлука совершилась, я испытываю глубокое сожаление. В настоящее время, удовлетворяя желание народов моего королевства, я намереваюсь возвратить королевское достоинство Мин-ши и снова обратить в наложницу Тшанг-ши. Такою мерою порядок в семье будет установлен и добрые нравы снова утвердятся в государстве.

Я, верноподданный, хотя и унижаю своею глупостью и невежеством титул, унаследованный мною от предков, но уже двадцать лет, как я служу Вашему верховному Величеству и Ваши благодеяния, которым я обязан всем, не оставляют меня и покровительствуют мне, как само небо. Не было ни одного, ни домашнего, ни государственного события, которое бы я скрыл от Вас. Это дает мне смелость по два и по три раза утруждать Ваше Величество моим делом. Я крайне смущен, что до такой степени преступил границы моих обязанностей; но так как мое дело касается восстановления порядка в семействе, и удовлетворения желания моего народа, то рассудок мой предписывает мне донести Вашему Величеству об этом».

Император отвечал на это прошение следующим приказом:

«Пусть то ведомство, до которого это касается, обсудит и донесет мне».

Ведомство, о котором идет речь, заведует всевозможными церемониями. Оно признало возможным исполнить просьбу короля, что и утвердил император. Послали офицеров его Величества передать королеве новые избирательные грамоты, великолепные одежды и все то, что установлено в этих случаях обычными формальностями.

В следующем году король прислал другое прошение к Канг-ги. Император, прочитав его, дал следующий указ:

«Я читал приветствие короля и знаю его, пусть та палата, до которой это касается, рассмотрит прошение, его выражения неприличны, недостаточно почтительны. Предписываю рассмотреть и донести мне».

На основании этого приказа липу, или палата церемоний, приговорила короля Кореи к штрафу в 10 тысяч унций серебра и на три года лишила императорских подарков, которые обыкновенно посылались после каждого получения дани.

Только что приведенные факты и некоторые другие, на которые будет указано ниже, вполне убеждают, что верховная власть Китая по отношению к Корее очень ощутительна. Понятно, что, смотря по обстоятельствам, по особенности характеров государей обеих стран, суровость подчинения то усиливается, то уменьшается, но, в большей или меньшей степени, она все-таки существует всегда. Впрочем, китайские императоры, как [185] искусные политики, не злоупотребляют Кореей и щадят щекотливость ее правительства. Хотя они и получают очень большую дань, но взамен этого ежегодно дают корейским посланникам и их свите богатые подарки. Каждому новому корейскому королю они посылают королевскую мантию и драгоценные украшения. Хотя они и имеют право требовать от Кореи помощи жизненными припасами, оружием и солдатами, но они почти никогда этим не пользуются: кроме того, хотя императоры Китая и могли бы, по буквальному смыслу трактата, вмешиваться во все внутренние дела королевства, но они постоянно от этого воздерживаются. Некогда монгольская династия Уангов неоднократно принимала участие в низвержении и возведении на престол корейских королей, но именно поэтому страна вспоминает об ней с проклятием. Минги, более разумные, всегда относились к корейцам скорее как к союзникам, нежели как к вассалам; они посылали армию на помощь к королю Кореи во время вторжения японцев, так что и до сих пор еще корейский народ до такой степени питает к ним чувство уважения и благодарности, что тщательно сохраняет многие обычаи, современные этой династии, хотя она уже и низвержена в Китае маньчжурами. Последние нелюбимы в Корее, и в частных записках события никогда, не помечаются годами их царствования. Между тем, иго маньчжуров не особенно тяжело, так что никому не приходит в голову мысль его свергнуть.

В Корее большинство верит в существование одного параграфа трактата 1637 года, который предусматривает тот случай, когда маньчжуры, потеряв Китай, будут принуждены возвратиться в свою собственную страну. Тогда Корея будет обязана, будто бы, снабдить их 3000 быков, 3000 лошадей, заплатить им громадную сумму денег и, наконец, прислать им 3000 отборных девушек. Утверждают, что если в Корее есть всегда такое громадное количество девушек-рабынь, то именно для того, чтобы правительство могло по требованию исполнить эту статью трактата. Однако миссионеры никогда не могли открыть никакого официального документа по этому предмету.

С 1636 года корейцы не вели войн ни с Японией, ни с Китаем. Этот народ имел благоразумие не начинать снова вполне неравной борьбы и, чтобы не раздражать властолюбия своих могущественных соседей, всегда старался казаться как можно малочисленнее и выставлять на вид свою слабость и бедность страны. Отсюда запрещение разработки золотых и серебряных руд, часто повторяемые законы против роскоши, сдерживающие в узких границах расточительность и пышность знатных. Отсюда также почти безусловный запрет сообщений с иностранцами. Благодаря всему этому мир сохранился, и история последних веков не представляет нам [186] ничего другого, кроме придворных интриг, из которых одна или две привели к замене одного короля другим из той же фамилии, большинство же оканчивалось поголовными казнями заговорщиков и их действительных или мнимых сообщников. Впрочем, от всего этого не произошло никакой серьезной перемены, никакого улучшения. То, что мы называем политическою жизнью, прогрессом, революцией — вовсе не существует в Корее. Народ ничего не значит и ни во что не вмешивается. Благородные, в руках которых сосредоточена власть, только угнетают народ и выжимают из него возможно большее количество денег. Они сами разделяются на несколько партий, преследующих друг друга с остервенелою ненавистью, но их партии ни по происхождению, ни по убеждениям не имеют ничего общего с различными принципами политики и управления: они спорят только о должностях и о влиянии на дела.

Вот по некоторым корейским документам и распространенным по всей стране преданиям история происхождения этих партий.

В царствование Сиенг-Тсонга (1567-1592) возник спор между двумя самыми могущественными вельможами королевства по поводу одной важной должности, вверенной одному из них, но на которую и другой также заявлял права. Родные, друзья и подчиненные обоих соискателей приняли участие в ссоре; король искусно пользовался и теми и другими, и они остались разделенными под именем Тонг-ин’ов (восточных) и Сиа-ин’ов (западных). Спустя несколько лет другой такой же ничтожный повод повел за собой образование еще двух новых партий под названием Наминав (южных) и Пук-инов (северных). Вскоре восточные соединились с южными и образовали одну партию, названную по имени последних: Нам-инами. Северные же, крайне многочисленные, разделились еще на две — на Таи-пуков и Сио-пуков, т. е. — больших и малых северных. Таи-пук’и, замешанные в заговоре против короля, почти все были казнены, а те, которые уцелели, поспешили соединиться с Сио-пуками; таким образом, во время происшествия 1674 года оставались три резко друг от друга отличающиеся партии.

В этом году, при короле Сиук-Дсонге, один смешной случай произвел новые изменения. Знатный молодой человек из партии Сие-ин’ов, по имени Иун, имел в качестве наставника ученого, пользовавшегося большою репутацией, именем О-нама. Когда умер отец Иуна, последний приготовил эпитафию, но учитель предложил другую. Они никак не могли прийти к соглашению, каждая редакция приобрела своих партизанов, и раздор разгорелся с такою силою, что партия Сие-инов раздробилась на две новые — на партию Иуна, назвавшуюся Сио-ронами, и на партию О-нама под именем Но-ронов. [187]

Таково происхождение четырех партий, которые существуют в Корее еще до наших дней. Все знатные непременно принадлежат к какой-нибудь из них, с единственною целью завладеть важнейшими должностями и запереть к ним доступ противникам. Отсюда постоянные раздоры, борьба, оканчивающиеся чаще всего смертью главных предводителей партии побежденных. Для этого восторжествовавшие обыкновенно не прибегают к оружию или явному убийству, а заставляют самого короля произнести смертный приговор или, по меньшей мере, осудить на вечное изгнание. Во времена затишья господствующая партия, ревниво сберегая для себя самые влиятельные должности, для избежания чересчур сильной оппозиции, уделяет второстепенные места благородным других партий; но они никогда не сближаются, и правительство снисходит до того, что члены противных партий не говорят друг с другом даже и тогда, когда этого требовало бы исполнение их административных обязанностей.

Эта взаимная ненависть наследственна; отец передает ее сыну, и не было еще примера, чтобы какое-нибудь семейство или один член его переходили из одной партии в другую, в особенности между Нам-инами и Но-ронами, которые всегда были наиболее многочисленны, могущественны и свирепы. Никогда еще никто не слыхал ни об одном браке между семействами двух враждебных лагерей. Благородные, потерявшие по интриге врага свой сан или жизнь, передают своим потомкам заботу о мщении. Часто они накладывают на них особый наружный знак: например, надевают на сыновей одежду с приказанием не снимать ее до тех пор, пока они не отомстят. Сыновья носят ее постоянно и, если умрут раньше исполнения отцовского завещания, — в свою очередь передают ее своим детям под тем же условием. Нередко случается видеть благородных корейцев, одетых в лохмотья, которые в продолжение двух или трех поколений день и ночь напоминают им, что кровавый долг еще не уплачен и души предков не успокоились.

Не мстить за отца в Корее, — значит не признавать его, объявить себя незаконнорожденным и не иметь права носить его имени, оскорбить в самом священном пункте господствующую религию, которая, в сущности, только и состоит в поклонении предкам. Если отец был казнен по королевскому приказанию, необходимо, чтобы и врага его или его сына постигла та же участь; если отец был изгнан, — необходимо, чтобы и враг был изгнан; если он был убит, враг также должен быть убит и именно тем же самым способом. Мститель пользуется почти полной безнаказанностью, потому что за него стоит религиозное и национальное чувство страны.

Обыкновенное средство, употребляемое враждующими партиями, — это взаимное обвинение в заговоре на жизнь короля. Для этой цели [188] подается множество прошений, выставляются ложные свидетели, подкупают министров. Если, что часто случается, первых доказчиков сажают в тюрьму, бьют, приговаривают к громадным штрафам или к изгнанию, члены партии складываются, платят убытки и снова делают подобные же попытки, пока они, наконец, не увенчиваются полным успехом благодаря продажности высших сановников и слабости короля. Тогда победители бросаются на места и должности; пользуются и злоупотребляют властью, чтобы обогатиться, низвергнуть и преследовать своих врагов, пока последние сами не найдут благоприятного случая вытеснить их в свою очередь.

Упомянутые выше партии подразделились еще на два цвета или, вернее, на два оттенка. И вот по какому случаю:

Король, занимавший трон Кореи в 1720 году, не имел наследника. Между знатнейшими людьми королевства начался разлад: одни хотели немедленно провозгласить Иенг-тсонга, брата короля, принца способного, но жестокого; другие предпочитали ждать, все еще думая, что король не умрет без потомства. Первые получили название Пиеков или Пиек-пайев, вторые — Сиев или Си-паиев. Пиеки секретно отправили в Пекин посольство с целью получить инвеституру для Иенг-тсонга, но Си, вовремя предупрежденные, настигли послов еще на корейской территории и отрубили им головы. Между тем, старый король умер бездетным, и Иенг-тсонг вступил на престол в 1724 году. Общий голос, не без основания, обвинял его в том, что он расчистил себе дорогу к трону посредством двойного преступления; т. е. различными абортивными средствами лишил своего брата потомства, а потом отравил и его самого. Раздраженный до крайности такими слухами, новый король тотчас после коронации, опираясь на Пиеков, казнил огромное количество Сиев, которых он считал своими врагами. Через несколько лет, когда умер его старший сын, еще в детском возрасте, он объявил наследником престола второго сына, Са-то, и сделал его участником управления. Этот молодой принц, о котором все вспоминают как о превосходном человеке, часто просил отца забыть старую ненависть к Сиям, объявить общую амнистию и честно попробовать политику примирения. Иенг-тсонг, рассерженный его упреками и настроенный Пиеками, приказал казнить сына смертью. Для этого сделали большой деревянный ящик, в который Са-то приказано было лечь живым, затем ящик заперли, запечатали королевской печатью, покрыли травами и через несколько часов молодой принц задохся.

Его смерть увеличила еще более раздражение между Сиями с приверженцами и Пиеками, приговорившими принца к казни. Эта ссора длится и до сих пор. Сии добиваются включения Са-то в число королей, так как [189] он был объявлен наследником престола и был сделан участником управления. Пиеки постоянно противятся этому, и до сих пор с успехом мешают посмертному восстановлению Са-то. Различие между Сиями и Пиекми встречается только между двумя наиболее значительными партиями — Нам-инами и Но-ронами. Каждый член этих партий присоединяется к Сиям или Пиекам по своим личным наклонностям и часто случается, что в одном и том же семействе отец Пиек, тогда как сын — Си, или что два родных брата принадлежат один к Пиекам, другой к Сиям. Эти политические оттенки нисколько не мешают заключению браков между лицами из фамилий Пиеков и Сиев, чем последние преимущественно и отличаются от так называемых чисто политических партий, о которых было говорено выше. Большею частью люди беспокойные и честолюбивые присоединяются к Пиекам, наоборот, Си всегда выказывали себя более умеренными и более склонными к примирению.

Когда в конце прошлого столетия проникла в Корею христианская религия, большинство из вновь обращенных знатных людей принадлежало именно к Сиям из партии Нам-инов. Это обстоятельство еще более вооружило против них Пиеков и Но-ронов, и их взаимная политическая вражда играла большую роль в причинах первых гонений на христиан. Партия Нам-инов, в высшей степени могущественная до 1801 года, не могла вынести удара; она была окончательно низвергнута, большинство ее вождей погибло, и теперь Но-роны, завладев вполне властью, не боятся более никаких серьезных соперников. Сио-роны, многочисленные, но сговорчивые и угодливые, приобретают довольно большое количество должностей. Некоторые должности предоставляются также с разными ограничениями и Нам-инам, и Сио-пукам. Впрочем, последние немногочисленны и не имеют влияния в стране.

Вот как одна корейская карикатура представляет это положение вещей. Но-рон, богато одетый, сидит за роскошно убранным столом и выбирает по своему вкусу лучшие куски. Сио-рон, сидя сбоку, но несколько сзади, самым изящным образом исполняет обязанности лакея и в награду за свою услужливость получает часть блюд. Сио-пук, зная, что пир не для него, сидит далеко сзади с важным и спокойным лицом; он получит остатки, когда другие насытятся. Наконец, Нам-ин, покрытый рубищем, стоит сзади Но-рона, который его не замечает, он негодует, скрежещет зубами и показывает кулак, как бы предвкушая сладкую месть. Эта карикатура, вышедшая лет 20 или 30 тому назад, дает очень верное понятие о взаимном положении корейских партий настоящей эпохи. [190]

Короли. Принцы крови. Придворные евнухи. Королевские похороны

В Корее, как у всех прочих народов Востока, образ правления — монархический, неограниченный. Король имеет полную власть пользоваться и злоупотреблять всем, что находится в его королевстве; он обладает мощью без границ над людьми, вещами и учреждениями; он имеет право жизни и смерти над всеми своими подданными без исключения, будь они министры или принцы королевской крови. Его особа священна, его окружают всевозможным уважением, ему подносят с религиозной торжественностью первые плоды, первые зерна при уборке хлебов, ему воздают почти божеские почести. Как только он получает от китайского императора, одновременно с инвеститурой, собственное имя, так немедленно, из уважения к его высокому сану, запрещается под страхом жестоких наказаний когда бы то ни было произносить это имя, которое должно употреблять только в официальных сношениях с пекинским двором. Уже после смерти короля, его преемник дает ему имя, под которым он должен быть известен в истории.

В присутствии короля никто не имеет права носить покрывала, которым обыкновенно прикрывают лицо большинство знатных корейцев и все носящие траур; никто не имеет права носить очков. До него нельзя дотрагиваться, железо никогда не должно касаться его тела. Когда король Тиенг-тсонг-таи-оанг умирал в 1800 году от нарыва на спине, никто не посмел употребить ланцет, который, может быть, и спас бы его, и таким образом он должен был умереть благодаря правилам этикета. Рассказывают случай про другого короля, который ужасно страдал от нарыва на губе. Доктор возымел счастливую мысль позвать жреца и заставил его в присутствии короля проделать всевозможные прыжки и гримасы, высокий пациент начал хохотать во все горло и нарыв прорвался. Ни один кореец не может представиться королю без одежды, установленной этикетом, и притом непременно с бесконечными повержениями ниц. Каждый конный обязан сойти с лошади, проезжая мимо дворца. Король не может обращаться запросто ни с одним из своих подданных. Если он до кого-нибудь дотронется, это место становится священным, и на нем обязательно носить какой-нибудь заметный знак, большею частью красный шелковый бант, как воспоминание о такой особенной милости. Понятно, что большинство всех этих запрещений и формальностей касается только одних мужчин; женщины же имеют право входа всюду во дворце без всяких для себя неприятных последствий.

Изображение короля не выбивается на монетах, на них находится только несколько китайских букв. По мнению корейцев, значило бы [191] нанести оскорбление королю, поместив его священный образ на предметах, которые проходят через столько рук и даже часто падают на землю в пыль и грязь. Портретов короля вовсе не делают, кроме одного, который снимают после его смерти и сохраняют с величайшим благоговением в особом помещении в самом дворце. Когда французские корабли впервые пришли в Корею, то мандарин (Здесь и далее мандарины — чиновники, преторианцы — служащие у военного чиновника, телохранители — служащие у гражданского чиновника (прим. сост.).), который был послан для переговоров с ними, пришел в ужас, увидав, с каким легкомыслием эти западные варвары обращались с изображением их государя, вычеканенным на монетах, с какою беззаботностью отдавали они его в руки первого встречного, нисколько не беспокоясь о том, будут ли ему возданы должные почести. Командир одного корабля предложил мандарину портрет Людовика-Филиппа, но тот отказался от него. Может быть, он боялся наказания от своего правительства за принятие чего-либо от варваров; но, вероятнее всего, что он подозревал ловушку в этом выражении вежливости. Он крайне затруднялся унести этот портрет с подобающею пышностью, а с другой стороны, не выказать портрету государя должного уважения в его глазах значило нанести тяжкую обиду иностранцам и дать повод к войне.

По священным китайским книгам, король исключительно занимается общим благом. Он заботится о строгом соблюдении законов, дает правосудие всем подданным, защищает народ от лихоимства важных сановников и т. д. Но такие короли редки в Корее. Большею частью на троне сидят ленивцы, существа испорченные, развращенные, преждевременно состарившиеся, оглупевшие и неспособные. Да и чего другого можно ожидать от несчастных принцев, с молодости призванных к трону? Всем их капризам поклоняются, им никто не смеет дать ни совета, ни предостережения, странный этикет запирает их во дворцах посреди сераля, и это в возрасте от 12-15 лет! Впрочем, в Корее, как и в других государствах, находящихся в подобных обстоятельствах, почти всегда встречаются честолюбивые министры, которые строят свои расчеты на страстях государя и стараются расслабить его излишеством наслаждений, чтобы потом самим править его именем.

Очень редко король бывает способен управлять самолично и наблюдать за министрами и высшими сановниками. В такое время мандарины осторожны, исполняют свои обязанности со вниманием и народ от этого только выигрывает. Тайные эмиссары доносят королю о случаях притеснения, лихоимства, отказа в правосудии, и виновные неожиданно для них наказываются или немилостью, или ссылкой. Народ обыкновенно привязан к королю, никогда не обвиняет его в тирании и тех притеснениях, [192] которые он терпит. Всю ответственность за них он возлагает на мандаринов. Некогда во дворце стоял ящик под названием син-мун-ко, устроенный около начала XV века третьим королем настоящей династии. В него опускались все просьбы, адресованные прямо на имя короля. Хотя этот ящик существует и до сих пор, но он сделался почти бесполезен, потому что дойти до него можно только за громадные деньги. Теперь желающие обратиться к королю с просьбой или жалобой помещаются около ворот дворца и ждут, пока его величество выйдет. Тогда они ударяют в тамтам, и по этому знаку королевский служитель отбирает у них просьбы и передает одному из сановников свиты короля; но о таких прошениях обыкновенно забывают, если проситель не имеет средств израсходовать известную сумму денег для того, чтобы заручиться необходимою протекцией. Просители употребляют иногда и другое средство; они раскладывают большой огонь на горе, которая лежит около столицы прямо против дворца. Король, увидав огонь, осведомляется о том, чего просят.

Кроме обычной щедрости при торжественных обстоятельствах, на обязанности короля лежит, по обычаю страны, забота о пропитании бедных. Перепись 1845 года насчитывает 450 стариков, имеющих право на королевскую милостыню. Восьмидесятилетним ежегодно выдают: 5 мер рису, 2 соли и 3 меры рыбы; семидесятилетним: 4 меры рису, 2 соли и 2 рыбы. Упоминаемая здесь мера рису достаточна для прокормления одного человека в продолжение десяти дней.

При могуществе аристократии в Корее, казалось бы, принцы крови, братья, дяди и племянники короля, должны пользоваться громадной властью. Наоборот. При подозрительности деспотизма ко всякому постороннему влиянию, принцы крови никогда не призывались ни к занятию важных должностей, ни к участию в делах управления. Если они не держатся совершенно в стороне, они рискуют быть обвиненными под предлогом покушения на бунт, и такие обвинения находят себе легкий доступ. Часто случается, что приговаривают к смертной казни только по одним придворным интригам таких принцев, которые живут вполне уединенно и тихо. При всей немногочисленности королевской фамилии в продолжение последних шестидесяти лет три принца были казнены таким образом.

Королевская власть, хотя и остается в теории всегда неограниченною, в действительности теперь она сильно урезана. Большие аристократические фамилии, воспользовавшись несколькими последовательными регентствами и восшествием на престол двух или трех незначительных государей, присвоили себе почти всю власть. Корейцы начинают поговаривать, что король ничего не видит, ничего не знает, ничего не значит. Они представляют себе современное положение вещей в виде человека, у которого голова [193] и ноги совершенно высохли, тогда как грудь и живот раздулись выше меры и грозят при первом случае лопнуть.

Голова — это король, ноги — народ, грудь и живот — высшие сановники и аристократы, которые наверху уничтожают королевскую власть, а внизу высасывают кровь народа. Миссионеры видели эту карикатуру и утверждают, что элементы революции увеличиваются с каждым днем, что народ, все более и более угнетаемый, легко пойдет за первыми бунтовщиками, которые позовут его на грабеж, и что малейшая искра зажжет такой пожар, последствия которого будут неисчислимы.

То, что в Корее называют королевскими дворцами, в сущности, — жалкие домики. Эти дворцы наполнены женщинами и евнухами. Кроме королев и королевских наложниц, во дворцах находится большое число прислужниц, которые называются дворцовыми девицами. Их силой берут по всей стране, и если однажды их приобрели для службы при дворце, они обязаны оставаться во дворце до самой смерти, за исключением только случаев тяжкой или неизлечимой болезни. Они не могут выходить замуж, если только король не сделает их своими наложницами; они обречены на вечное воздержание, и если откроется, что они его нарушили, — их проступок наказывается изгнанием, иногда даже смертью. Понятно, что эти серали (Сераль — двор султанов средневековой Турции (прим. сост.).) являются гнездом распутства и неслыханных преступлений, так как всем известно, что несчастные обитательницы служат для удовлетворения страстей принцев, превращающих их дома в притоны всевозможного разврата.

Придворные евнухи составляют совершенно особое сословие; их заставляют держать специальные испытания и, смотря по познаниям или ловкости, они повышаются быстрее или медленнее в тех должностях, которые им присвоены. Утверждают, что все они большею частью люди ограниченного ума и жестокого и раздражительного характера. Гордясь своими фамильярными и ежедневными сношениями с государем, они обращаются с одинаковым нахальством со всеми сановниками и не боятся даже ругать первого министра, что никому другому не прошло бы безнаказанно. Они ведут знакомство только между собой, потому что все знатные и народ боятся их столько же, сколько и ненавидят. И странная вещь, все евнухи женаты, и многие из них имеют по нескольку жен. Большею частью это бедные девушки из простого народа, которых они добывают хитростью или насилием, или покупают по дорогой цене. Их запирают еще тщательнее, чем других женщин, и берегут так ревниво, что очень часто в их дома закрыт доступ даже лицам женского пола и [194] родителям. Не имея своих детей, евнухи посылают эмиссаров по всей стране разыскивать оскопленных детей или молодых людей; они их усыновляют, воспитывают и определяют на места для выполнения главнейших поручений по внутренней придворной службе. Но, спрашивается, откуда берутся эти новые евнухи? Некоторые из них скопцы от рождения, впрочем эти ценятся мало, и часто, после испытания, их отправляют обратно. С другой стороны, в Корее не существует варварского обычая оскоплять людей, по крайней мере, миссионеры никогда не слыхали ни об одном подобном случае. Но, от времени до времени, что маленьких детей оскопляют собаки. В Корее, как и во многих других странах Востока, на одних собак только возлагают заботы о чистоте и опрятности грудных и даже трех— и четырехгодовалых детей, так что случаи, о которых мы говорим, нередки. Эти дети, выросши, пользуются своим уродством как средством к жизни и нередко, достигнув сколько-нибудь высокого положения в среде евнухов, помогают своим семьям.

Кроме дворцов, обитаемых королем, существуют еще другие, предназначенные исключительно для портретов предков. В них совершается буквально то же, что и в жилых дворцах: каждый день приветствуют мертвых, как будто бы они были живы, перед всеми портретами ставится пища в предположении, что именно здесь должны находится души усопших, для услуг содержатся евнухи и большое число дворцовых девиц, вообще, соблюдаются все порядки и церемонии ежедневной королевской жизни. В Корее, где религия состоит только в поклонении предкам, все относящееся до королевских похорон является делом первостепенной важности, и нет церемонии, торжественнее погребения короля. Так как король считается отцом народа, то все без исключения обязаны носить по нем траур в продолжение 27 месяцев. Это время разделяется на два резко выдающихся периода. Первый период самого глубокого траура с момента смерти до погребения продолжается пять месяцев. На всем протяжении королевства во все пять месяцев не должно быть совершаемо никаких частных жертвоприношений, брачные церемонии запрещены, похороны не дозволяются, убивать животных и есть мясо запрещено, так же как и наказывать плетьми или смертию преступников. Обыкновенно эти правила выполняются самым тщательным образом, но допускаются и исключения. Так, самым бедным из простого народа, которые не в состоянии держать своих покойников в домах в продолжение столь долгого времени, дозволяется хоронить их, но только тайно и без шуму. Точно так же после смерти последнего короля, по случаю невыносимых летних жаров и необходимости производить полевые работы, его наследник освободил всех от воздержания в пище. [195]

Кроме этих специальных распоряжений, касающихся одного первого периода траура, существуют еще другие, одинаково относящиеся как к первым пяти месяцам, так и к последующим двадцати двум. Особым правительственным распоряжением устанавливается, какое следует носить платье. Все яркие цвета, все дорогие ткани строго запрещаются. Белая шапка, пояс, обувь, одежда, рубашка и т. д. из небеленой пеньки — таков должен быть, под страхом штрафа или тюрьмы, наряд всех и каждого, пока новый министерский приказ не дозволит опять надеть обыкновенную одежду. Женщины, однако, не подчинены этим правилам, так как они не имеют никакого значения перед лицом гражданского и религиозного закона; впрочем, большинство из них остается почти всегда запертым внутри домов. Во все время траура запрещаются всякие публичные увеселения, празднества, театральные представления, песни, музыка — вообще, всякое внешнее проявление радости. В одной или двух провинциях, как говорят, закон воздержания в пище соблюдается даже во все 27 месяцев.

Мы уже говорили, что никто не смеет прикасаться к королю; это запрещение остается в силе и после его смерти. Когда он испускает последний вздох, начинается приготовление его тела; его бальзамируют, одевают в королевские одежды и все это особыми способами, без непосредственного прикосновения к нему руками. Затем его кладут на нечто вроде катафалка и ежедневно, утром и вечером, совершают в честь его жертвоприношения, сопровождаемые соответствующими случаю рыданиями. В особо определенные дни весь двор и все главные сановники из ближайших мест обязаны присутствовать при этих жертвоприношениях. Один новый король освобожден от этой обязанности, так как он, предполагается, занят государственными делами. Он появляется на церемониях только в продолжение нескольких первых дней после смерти предшественника, а затем назначает вместо себя одного из принцев королевской фамилии. В часы жертвоприношений простой народ столицы и все знатные, находящееся не у должностей, не имеют права подходить близко к трупу, а толпятся вокруг дворца и испускают страшные вопли и вой в назначенное время, затем каждый делает коленопреклонение, как бы перед душой усопшего, и удаляется. В провинциях важнейшие жители каждого округа сходятся в назначенные дни у мандарина и, став лицом по направленно к столице, плачут, все вместе официально причитают в продолжение нескольких часов и расходятся после коленопреклонения перед душою. Все остальные, кто не может быть у мандарина, жители каждой деревни, собираются вместе и где-нибудь на горе или на краю дороги совершают ту же церемонию.

Между тем делаются все необходимые приготовления к погребению. Самые знаменитые геоскопы обязаны указать место, наиболее [196] благоприятное для гробницы. Они тщательно рассматривают, может ли свойство известной почвы, наклон известного холма, направление известного леса или горы принести счастье и дать возможность душе покойника встретиться с духом дракона. Нужно заметить, что, по мнению корейцев, в центре земли находится большой дракон, который распределяет все богатства и почести мира между теми семействами, которые выбрали для гробниц своих предков известные места по его желанию. Найти такое место, значит найти дух дракона. Для отыскания геоскопы употребляют буссоль (Буссоль — инструмент для измерений на местности (прим. сост.).), окаймленную несколькими концентрическими кругами, на которых вырезаны названия четырех стран света и пяти элементов, открытых китайцами: воздуха, огня, воды, дерева и земли. Каждый из этих кудесников пишет затем свой отчет, и после бесконечных совещаний о таком важном предмете король и министры принимают наконец какое-нибудь решение. Тогда организуется целая армия для церемонии несения тела умершего короля. Для этой цели каждая знатная фамилия столицы снаряжает одного или нескольких рабов и одевает их по назначенной форме. Первоначально этот, в сущности, крайне обременительный обычай был вполне добровольным выражением уважения; теперь это — обязанность, которую должны исполнять все. Некоторые купеческие корпорации выставляют также определенное число людей, а остальное недостающее количество набирается из слуг различных публичных заведений. Всех, кто должен будет нести тело, собрав вместе, делят на отделения, дают каждому из них нумер и знамя, и заставляют в продолжение определенного времени учиться будущим обязанностям с тою целью, чтобы самая церемония совершалась в строжайшем порядке.

Наконец, в день погребения ставят гроб умершего на великолепно украшенные носилки и все отделения, поочередно, торжественно несут его на избранную гору, до места погребения. Все войска созываются к этому дню, все высшие сановники в траурных платьях сопровождают нового короля, который почти всегда лично присутствует на этой церемонии. Умершего зарывают по предписанным обрядам и приносят обычную жертву среди криков, плача и воя несметной толпы.

Через несколько месяцев на месте могилы возвышается памятник, а рядом с ним строится дом для мандарина, обязанного оберегать гробницу и в назначенные дни совершать жертвоприношения, хотя и не столь торжественные. С этих пор вся окрестная земля, иногда на расстоянии трех и четырех миль, принадлежит королевской могиле, и других могил на ней не допускается. Приказывают даже вырывать те тела, которые уже здесь были раньше похоронены, или, если никто за ними не является, срывают [197] небольшие холмики, насыпанные под могилами, чтоб уничтожить следы их и изгладить о них всякое воспоминание.

Каждый король предается земле на совершенно отдельном месте, так что могилы королей довольно многочисленны в стране. Охранять эти могилы назначают знатных молодых людей, посвящающих себя государственной службе. Для них это — первый шаг на служебном поприще, через несколько месяцев их переводят на более значительные должности. К могилам назначают обыкновенно по два, по три молодых человека с штатом слуг и низших чиновников. Кроме обязанности совершать жертвоприношения, они облечены полицейской властью над всей местностью, принадлежащей могиле, так как на подобные места не распространяется юрисдикция обыкновенных мандаринов. Блюстители королевских могил сменяются непосредственно советом министров.

Правительство. Гражданская и военная организация

При короле Кореи состоят три первых министра, имеющих свои почетные титулы: сейг-еи-тсиенг — достойный удивления советник, тсоа-еи-тсиенг — левый советник (в Корее левая сторона имеет предпочтение перед правой) и у-еи-тсиенг — правый советник.

За ними следуют шесть других министров, с титулом пан-тсо — (судьи), которые стоят во главе шести министерств. При каждом пан-тсо состоит по одному помощнику и одному советнику. Пан-тсо — министры второго разряда, их помощники третьего, а советники четвертого. Все эти двадцать один советник носят общее имя таи-син или великих министров и образуют королевский совет. Но в действительности вся власть находится в руках верховного совета трех министров первого разряда, а 18 остальных только одобряют и подтверждают их решения. Министры второго разряда или их помощники и советники обязаны ежедневно представлять подробный рапорт, чтобы дать возможность королю всегда быть знакомым с ходом дел по их управлениям. Они занимаются более мелкими делами управления и издают собственною властью распоряжения не особенной важности. Во всех же значительных случаях они обязаны сноситься с верховным советом.

Звание первого министра пожизненно, но не всегда получившие его отправляют самую должность. Из семи-восьми человек, достигших этого сана, только трое действительно управляют. Их сменяют довольно часто.

Вот название, строй и предмет ведомства каждого из шести министерств, как это означено в своде законов, изданном королем Тсиенг-тсонгом в 1785 году. [198]

1. Ни-тсо, министерство или палата государственных мест и должностей.

Это министерство обязано выбирать из числа образованных людей, выдержавших экзамен, наиболее способных, назначать на должности, выдавать патенты мандаринам и другим сановникам, наблюдать за их поведением, повышать их, отрешать или перемещать. Оно рассматривает шестимесячные отчеты, которые присылают правители всех провинций, и докладывает королю о сановниках, заслуживающих особенных наград. Повышение и перемещение мандаринов производится во всякое время, но большею частию оно происходит два раза в году, на 6-й и на 12-й луне. Призвание к исполнению верных поручений и назначение на высокие должности, как, напр., губернатора провинции, не зависит от этого министерства и делается королем в совете первых министров.

2. Го-тсо, министерство или палата финансов.

Это министерство обязано делать народные переписи, раскладывать по провинциям и округам налоги и подати, блюсти за расходами и поступлениями, принимать необходимые меры к продовольствию в неурожайные годы и т. д. На его обязанности лежит также чеканка монеты, но об этом в законе Тсиенг-тсонга умолчено, так как трактаты с Китаем не признают за корейским правительством права бить монету.

3. Нией-тсо, министерство или палата обрядов.

Это министерство, учрежденное для сохранения обрядов и обычаев королевства, обязано наблюдать за тем, чтобы жертвоприношения, разного рода обряды и церемонии совершались по правилам, без нововведений и изменений. Ему подчинены экзамены ученых, общественное образование, законы этикета при приемах, торжествах и других официальных событиях.

4. Пиенг-тсо, министерство или палата войны.

Оно выбирает военных мандаринов, королевских гвардейцев и колонновожатых. Оно должно заботиться обо всем, что касается войск, т. е. о наборе, об оружии и укреплениях, о гарнизоне столицы и о часовых у королевских дворцов. В его ведении находится почтовая часть во всем королевстве.

5. Гиенг-тсо, министерство или палата преступлений.

На его обязанности лежит все то, что относится до соблюдения уголовных законов, до организации судов, наблюдения за ними и т. д.

6. Конг-тсо, министерство или палата публичных работ.

Это министерство обязано поддерживать дворцы и общественные здания, дороги, всякие фабрики, государственные или частные, и торговлю, заботиться о всех делах короля, как, напр., о его бракосочетании, коронации и т. д. [199]

Кроме вышеуказанных 21 министра, к главным придворным сановникам причисляют еще суг-тсиев и по-тсиенгов. Суг-тсии — в сущности, камергеры, но кроме обыкновенных обязанностей, связанных с этой должностью, на них лежит еще особенная: записывать ежедневно, что король говорит и делает. Таких камергеров три и при них два ассистента. По-тсиенгам подчинены королевские телохранители, министерская прислуга и палачи. Их также три при двух лейтенантах. Эти лейтенанты вступают в командование телохранителями, когда нужно произвести какой-нибудь важный арест.

Главный город, где постоянно пребывает двор, называется Ган-ианг. Но это название неупотребительно, вместо него существует другое, Сеуль, что значит по-корейски просто большой город или столица. Это — значительный город, расположенный среди гор при реке Ганк-канге, окруженный высокими и толстыми стенами, крайне населенный, но дурно выстроенный. За исключением немногих довольно широких улиц, весь остальной город перерезан самыми узкими, кривыми переулками, со спертым воздухом от скопления громадного количества нечистот. Дома, большею частью крытые черепицей, низки и тесны. Столица делится на 5 частей, которые, в свою очередь, подразделяются на 49 кварталов. Окружающая город стена построена королем Таи-тсо, основателем теперешней династии Сиеи-тсонг, четвертый после него король добавил еще несколько укреплений. Стена имеет в окружности 9,997 шагов и в высоту 40 корейских футов, равняющихся приблизительно 10 метрам. В ней 8 ворот, четверо больших и четверо малых. Большие ворота довольно красивы и украшены павильонами в китайском вкусе.

Со времени восшествия на престол Таи-тсо, в 1392, Корея разделена на 8 провинций, из которых 2 на севере, 3 на западе, 1 на востоке и 2 на юге.

Обе северные провинции покрыты лесом и мало населены, зато южные и западные — самые богатые и самые плодородные.

Во главе каждой провинции стоит правитель или губернатор, зависящий непосредственно от совета министров, он обладает обширною властью.

Восемь провинций подразделяются на 332 округа и каждый округ, смотря по его относительной важности, управляется мандарином более или менее высокого ранга. Утверждают, что прежде было 354 округа, по числу дней в лунном году, так как каждый округ обязан был содержать короля в продолжение одного дня. Как бы то ни было, но теперешнее число округов доходит только до 332.

Вот различные степени званий или достоинств мандаринов в иерархическом порядке, начиная с высших: кам-са или губернатор, пиу-иун, [200] се-иун, таи-пу-са, мок-са, пу-са, кун-сиу, гиен-лиенг, гиен-кам. Губернатор живет в метрополии провинции, но под его начальством есть особый мандарин для управления самым городом. Этот мандарин в то же время и помощник губернатора и, при нужде, исправляющий его должность. Он называется пан-коан.

Здесь необходимо сделать оговорку. Не следует смешивать званий или достоинств с должностями. Должность предполагает всегда известное звание или сан, но не наоборот. Звания пожизненны, должности же временны, иногда их занимают несколько недель или даже дней. Существует до дюжины различных званий, из которых каждым титулуются многие, но на действительной службе, связанной с этими званиями, постоянно бывают далеко не все. Большинство служит с большими промежутками.

Все сановники без исключения имеют привилегию не быть арестованными стражей обыкновенных судов. Когда их обвиняют в каком-нибудь преступлении, тогда один из низших мандаринов суда, которому они подсудны, является объявить приказ следовать за ним. Другие привилегии принадлежат исключительно известным классам сановников. Так, сановники первых четырех классов одни только имеют право быть носимы на особых стульях, присвоенных каждому по его рангу.

Вне обыкновенной иерархии стоят четыре ниу-сиу, или коменданта четырех больших крепостей, находящихся по соседству со столицей. Это очень высокое звание и даже первые министры могут отправлять должность. Ниу-сиу сам непосредственно не управляет городом, в котором живет, для этого назначается мандарин низшего класса, называемый пан-коан. — Что касается до иенгов или мелких фортов, расположенных в различных местах на границе, то они подлежат ведомству местных военных властей.

По теории все звания, о которых мы говорили до сих пор, кроме степеней, стоящих выше моко-са, доступны каждому корейцу, выдержавшему публично экзамен на ученую степень, в действительности же эти должности, за весьма немногими исключениями, заняты всегда знатными. В управлении каждого округа только две второстепенные должности всегда предоставляются лицам из простого народа. Тсоа-сиои и пиель-кам, так титулуются эти чиновники из народа, служат ассистентами и секретарями мандарина. Они могут даже заменять его в случае отсутствия, но только в незначительных делах; если же встретится какой-нибудь более важный случай, они обязаны обратиться за советом к соседнему мандарину. Семейства тса-сиу и пиель-камов местных жителей и пользуются известными привилегиями. Если какая-нибудь из провинциальных должностей часто исполнялась членами одного и того же семейства, то последнее через [201] некоторое время становится, по корейскому выражению, провинциальным дворянством. Кроме секретарей, при мандарине состоят только преторианцы, телохранители и служители.

В каждой провинции находится несколько тсаль-пангов или почт-директоров. Почтовые станции для перемены лошадей называются иеками; они построены эшелонами, в равном друг от друга расстоянии, почти на всех главных трактах. Лошади, которых держит на них правительство, служат только для путешествия должностных лиц. Тсаль-панги, наблюдающие за почтовым гоном, имеют под своим начальством учреждение с известным числом чиновников, организованное по образцу мандаринских управлений. Слуги, которые убирают лошадей, находятся почти в рабской зависимости от почтового управления. Они не имеют права уйти по своей воле, а остаются как бы прикованными к своей работе из поколения в поколение.

Переходя от гражданской организации Кореи к военной, нас прежде всего поражает громадность цифры войск. Официальная статистика считает более миллиона двухсот тысяч солдат, занесенных в военные списки. Причина этому та, что каждый здоровый человек, не принадлежащий к знати, считается солдатом; закон допускает в этом случае немного исключений. В действительности же огромное большинство этих воображаемых солдат никогда не дотрагивалось до ружья. Их имена заносят в общие списки, а они ограничиваются только ежегодной уплатой известной суммы денег. Наконец, и самые списки не заслуживают доверия. Очень часто они бывают наполнены вымышленными именами; в них встречаются иногда члены семейств, вымерших лет 80 тому назад, и, наоборот, нет тех, кто должен был бы подпасть под воинскую повинность, потому только, что очень легко подкупить чиновников, проверяющих списки.

Единственные сколько-нибудь серьезные войска корейского правительства состоят всего из десяти тысяч солдат, распределенных по четырем большим казармам столицы. Только они несколько обучены военным упражнениям. Но страннее всего то обстоятельство, что, хотя есть особый военный министр, однако генералы, командующие этими избранными войсками, зависят непосредственно от верховного совета, который один только имеет право их назначать и отзывать. Кроме этих войск, следует еще упомянуть о незначительных отрядах, расположенных в казармах, в четырех больших королевских крепостях, и о губернаторских гвардейцах или высших офицерах, командующих в провинциях.

Вот в иерархическом порядке различные титулы военных мандаринов. Тоитсиенгами называются генералы. Их несколько классов, и все они имеют местопребывание в столице. Пиенг-са — командир войск в целой [202] провинции или только в одной половине ее. Сиу-са — морской начальник. Иенг-тсианг — род полковника, ниже которого есть еще три офицерских звания, соответствующие капитану, поручику и подпоручику.

Здесь необходимо заметить, что смешение военных и гражданских должностей в Корее — дело очень обыкновенное. Часто губернатор провинции есть в то же время и пиенг-са, или военный начальник. Повсюду иенг-тсианги состоят и уголовными судьями и даже под этим последним титулом они больше известны. Это странное обстоятельство, с первого же взгляда, объясняется тем глубоким миром, которым наслаждается Корея уже свыше двух столетий. Армия, сделавшаяся бесполезной, что показывает и ее организация, превратилась в ничто, а результатом этого по силе вещей явилось превращение офицеров в чиновников.

Военные мандарины выбираются только из знатных, но как бы высоко не было их звание, они пользуются гораздо меньшим почетом, чем гражданские. По сравнению с последними, военные мандарины стоят чуть ли не на уровне людей из простого народа. Их обращение с гражданскими сановниками свидетельствует о глубокой почтительности, а известные привилегии, как напр., право пользования экипажем, остаются для них всегда недосягаемыми, хотя бы они были произведены и в генералы. Они живо чувствуют это неравенство и в смутные времена, когда действительная власть переходит в их руки, мстят, оскорбляя и унижая, насколько можно, гражданских мандаринов. Этот антагонизм делает понятным, почему вообще знатные, занимающие гражданские должности, не позволяют своим детям поступать на военные должности и почему последние, так сказать, из поколения в поколение наследственно переходят членам одних и тех же фамилий. Впрочем, бывают и исключения из этого правила, и не раз случалось, что потомки гражданских чиновников променивали почетное положение на доходные военные должности.

Все гражданские и военные должности временны. Губернатор назначается только на два года, впрочем, если он имеет связи при дворе, то тотчас же может выхлопотать себе перевод в другую провинцию. Обыкновенно все мандарины служат только в продолжение двух, много — трех лет, после чего они снова возвращаются к частной жизни, пока не получат какое-нибудь другое назначение. Те, которые служили хоть один раз, навсегда сохраняют внешние знаки своего достоинства; они не выходят из дому пешком и без свиты, и к их имени всегда прибавляется название того округа, где они были, или той должности, которую они исполняли.

Если принять во внимание средства страны, такую дороговизну денег, что нескольких копеек в день совершенно достаточно для пропитания одного человека, то жалованье, получаемое гражданскими и военными [203] мандаринами, а особенно губернаторами, представляется непомерно большим. Всякий чиновник в один или два года мог бы легко отложить такую сумму, которая обеспечила бы его на всю жизнь. Но мандарины редко бывают экономны. Тотчас по вступлении в должность они становятся на княжескую ногу, обнаруживают безумную роскошь и так как, по обычаям страны, они не только обязаны содержать свою семью, но и всю родню, то по окончании срока службы удаляются такими же бедными, какими были, а иногда и с новыми долгами.

Служащие при дворе не получают никакого жалованья. Говорят, что их оклады отменены со времени войны с Японией, когда правительство не имело никаких средств. Теперь они получают ежемесячно только по несколько мер гороху. Эта порция, со времен воцарения нынешней династии, выдавалась придворным на содержание осла или лошади. Как же после этого им не грабить народ и не совершать невероятных несправедливостей? При всей, по-видимому, невыгодности этих должностей, на них все-таки находится много охотников, потому что всякому придворному сановнику, при некоторой ловкости, очень скоро удается получить богатый мандаринат в провинции. Систему гражданского и военного управления дополняет вполне необходимое учреждение е-саев или анаик-саев — королевских ревизоров. Это чрезвычайные посланники, которые через неопределенные промежутки времени и всегда секретно посещают провинции, наблюдают за поведением мандаринов и подданных и своими собственными глазами следят за ходом дел. Их власть не ограниченна, они имеют право жизни и смерти, могут увольнять и наказывать всех чиновников, кроме губернаторов провинции, и почти всегда по их донесениям правительство принимает наиболее важные решения.

Бесполезно прибавлять, что все вообще места и должности не в большом почете у народа. Они продаются совершенно открыто и естественно, что те, кто их покупает, всеми силами стараются вернуть назад потраченные деньги, даже нисколько не скрывая этого. Каждый мандарин, начиная с губернатора и кончая самым мелким чиновником, выжимает деньги поборами, налогами, штрафами, — словом, всем, чем может. Сами королевские ревизоры торгуют своей властью с самым крайним бесстыдством. Один миссионер рассказывает, что однажды в округе, где он был, несколько человек, тайно предуведомленных, остановили двух лошадей, навьюченных серебром, которое один из этих ревизоров отправлял к себе. Они расседлали тут же у дороги лошадей, и раздали все деньги проходившим, громко объявляя о происхождении этой хорошей находки. Сконфуженный ревизор не посмел потребовать возвращения своих денег и немедленно удалился из города, никому не разглашая о своем приключении. Звание [204] первого министра не составляет исключения и, как и все прочие должности, также приобретается покупкою. Единственная разница заключается только в том, что это звание покупается за страшно дорогую цену непосредственно у евнухов, как людей самых близких к королю, тогда как все остальные должности — у министров.

Обыкновенные налоги на собственность, на известные профессии и разного рода торговлю невелики, эти законные налоги в действительности представляют собой только незначительную часть той суммы, которую вытягивает из народа алчность мандаринов и чиновников всевозможных степеней. Окладные листы, по которым взимаются подати, не заслуживают никакого доверия. Чиновники мандаринов, приехав в деревню для составления официального податного списка, публично объявляют, сколько им должно быть заплачено теми, кто не хочет быть записанным. Обыкновенно они берут 100 или 150 сапеков (около 60-80 к. с). Если дело идет о записи в военную службу, то освобождение от нее стоит только несколько дороже, вообще же с деньгами можно легко избавиться от всего.

Запасы в правительственных складах существуют только на бумаге. В непосредственной близи столицы, арсеналы еще несколько наполнены. Так, в форте, который взяли американцы во время последней экспедиции в июне 1871 года, оказалось около 50 пушек китайской отливки, заряжающихся с казенной части; также нашлись латы и каски из бумажной материи, сложенной в сорок рядов. Эти латы выдерживают сабельные и штыковые удары, и разве только коническая пуля может пробить их.

Но в арсеналах провинции нет ни хороших одежд, ни провианта, ни порядочного оружия. Все, что было, давно продано управлявшими чиновниками, и вместо прежних запасов положены лохмотья и ни для чего не нужное старое железо. Если какой-нибудь честный мандарин пожелал бы умерить это воровство, все чиновники немедленно соединятся против него, его попытка не удастся, и он должен будет махнуть на все рукой или даже вовсе оставить свой пост, считая еще себя счастливым, что сам не пал жертвой клеветы, готовой выставить его при дворе революционером и врагом династии.

Специальный строй. Различные сословия. Дворянство. Народ. Рабы

Пять веков тому назад, в первое время царствования теперешней династии, корейский народ делился только на два класса: дворян и крепостных или рабов. Дворяне — это были сторонники основателя династии, [205] помогавшие ему вступить на трон и в награду за это получившие богатства, почести и исключительное право приобретать почетные звания и занимать государственные должности. Большинство населения, предоставленное их власти, состояло из людей, прикрепленных к земле, и из рабов. Потомки этих первых дворян и некоторых других лиц, которые в разные времена оказывали королям важные услуги, образуют до сих пор еще корейскую аристократию. Что же касается до крепостных, то с ними случилось то же, что было и в Европе в средние века; большинство из них мало-помалу завоевало себе свободу и с течением времени образовало сословия землепашцев, солдат, купцов, ремесленников и т. п., которые существуют и до настоящей поры. Благодаря этому, в Корее теперь три главных класса людей: дворяне, народ и рабы, в настоящем смысле этого слова. Но последние довольно малочисленны.

Дворянское достоинство наследственно, и так как должности и звания составляют прирожденное право почти одних только дворян, то каждая фамилия принимает все предосторожности к сохранению своих родословных росписей, и все живые члены ее неоднократно проверяют эти и без того уже полные и подробные списки. Дворяне особенно заботятся также о сохранении неразрывных отношений между собой и с представителем главной ветви своего рода, чтобы всегда иметь в случае нужды опору и протекцию.

В прежнее время, в продолжение нескольких веков, закон признавал дворянами только законных потомков аристократических фамилий. Исключение составляли одни побочные дети королей, считавшиеся, по праву, всегда дворянами. Но уже более столетия тому назад незаконные дети дворян, которые некогда составляли особое, очень низкое сословие, сделались до такой степени многочисленны и могущественны, что мало-помалу захватили все привилегии настоящего дворянства. В 1857 году королевский указ уничтожил последнее различие между законно- и незаконнорожденными, предоставив последним право занимать почти все должности королевства. В виде остатка уважения к старым обычаям исключение сделано относительно очень немногих должностей, но оно, конечно, не замедлит скоро совершенно исчезнуть. Тем не менее, настоящие дворяне в глубине сердца питают большое презрение к этим выскочкам, презрение, обнаруживаемое ими довольно часто, хотя в обыкновенных жизненных сношениях они и обязаны обращаться с ними с принятым уважением и вежливостью.

Развращенность нравов не была единственной причиной этого важного переворота в преданиях корейской аристократии. Жестокая борьба между политическими партиями и вследствие этого желание каждой фамилии [206] иметь как можно больше сторонников, главным образом способствовало возвышению незаконнорожденных. Последние, хотя и женятся, не разбирая политических партий, считаются однако же всегда принадлежащими к фамилии своих отцов. Последние определяют их на должности, протежируют им у уголовных мандаринов, если они совершили какое-нибудь преступление, и, в свою очередь, приобретают в них, от природы недовольных, смелых и буйных, могущественных для себя союзников во времена смут и политических волнений.

Все дворяне имеют известные общие привилегии, как, например, право не быть записанным в рекрутские списки, право неприкосновенности личности и жилища, право носить волосяную шапку как знак своего благородного происхождения. В то же время в самом дворянстве есть несколько разрядов более или менее высоко поставленных. Семейства тех, которые оказали государству какую-нибудь существенную услугу или выказали особенную преданность особе короля, или приобрели громкую научную известность, или всеобщую любовь и т. д., имеют гораздо более значения, чем другие, и торгуют самыми важными придворными должностями. Принцы крови и их потомки, как принадлежащие к королевской фамилии, носят почетные, очень пышные титулы, но никогда не занимают никаких важных должностей. То же самое следует сказать и о родственниках королев. Первая жена короля избирается всегда из какой-нибудь знатной фамилии, и благодаря браку с государем ее отец и братья получают высокие звания, иногда даже прибыльные места, но никогда не отправляют тех обязанностей, которые связаны с действительною властью. Только всякими косвенными путями, влиянием королев, всевозможными интригами, или во времена малолетства наследника трона, они приобретают более или менее могущественное влияние.

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info