№ 97
А. А. Закревскому, 11 ноября 1819
А. А. ЗАКРЕВСКОМУ
У переправы чрез Сулак, 11 ноября 1819*
* Пометы А. А. Закревского: «Получ[ено] 26 ноября», «Отвеч[ено] 18 декабря».
Любезный и почтенный князь Арсений Андреевич!
Долго не имел я от тебя никакого известия, наконец приехал фельдъегерь Гусев, но и тут едва было не лишен я был твоих писем, ибо он, проезжая земли Донские, потерял чемодан, в котором и твои письма и бумаги по службе находились. Чемодан вскоре был отыскан, ибо похитивший оный, воспользовавшись некоторыми посылками, бросил его в воду, где найдены все бумаги [208] кроме нескольких утратившихся. Тебе, думаю, дал о сем знать официально атаман донской, ибо уведомил меня, задержав фельдъегеря до отыскания чемодана.
Ты пишешь о глупых слухах насчет здешних происшествий. Не понимаю, кто изобретает их, но думать надобно, что люди, неразумеющие здешних обстоятельств, ибо то, что говорят, никогда случиться не может, если даже предположить, что я безрассудный и неосмотрительный человек. Например: я хожу в горы и, конечно, между народов несравненно сильнейших нас, но я хожу с пушками, а здесь с ними, если уже куда прошел, то они же и назад путь отворяют свободный, следовательно, отрезать или окружить невозможно. Итак все, что случиться может, в том состоит, что или не достигнешь предназначенной цели и тотчас заменишь другим столько же полезным предметом, или, имея горячую схватку, потеряешь лишних до ста человек, но, столько нанеся вреда, что отнимешь охоту нападения. Ты видишь, почтеннейший друг, до какой степени верить слухам возможно! Теперь допусти ты тот еще расчет, что я и не совсем безрассуден и несколько осмотрителен, то какие должны быть со стороны моей выгоды. Заметь, что я хожу в такое время, когда зима препятствует удобному народов соединению, ибо завалены снегами горы и почти невозможны сообщения, следовательно, силы против меня не совокупны. Солдату нашему холодное время отдых и не так переносят его здешние народы или, по крайней мере, лучше быть желают покойными. Я нахожу фураж готовый и не раздробляю сил для собирания оного. Все у меня вместе и все в минуту под ружьем. Солдаты и офицеры храбрые, всюду готовые и меня любят. Не мне в здешнем краю испытывать неудачи, и счастие, покровительствующее мне, сделало имя мое страшилищем здешних народов. Причина сему самая простая; я сам повсюду и никак не уверишь народы, чтобы с главным начальством не были силы ужасные. Нынешний год я опоздал, но зато идущими впереди страхом и трепетом приуготовлены уже народы к покорению и я без больших затруднений дойду до гордого акушинского народа. Здесь встречу большие силы но, имея за себя местоположение, разобью их и, возвратясь, запру им выходы на плоскость, где зимою пасут они скот свой, главнейшее их богатство. На плоскости войска наши непобедимы, и я буду по очереди отделять полки в Кубу для сформирования войск в новый комплект, ибо иначе потребовалось бы время весьма продолжительное. Не беспокойся, почтеннейший Арсений Андреевич, а только наблюдай действия мои. Летом я не пойду в горы, а в сентябре сделал я один трудный чрезвычайно марш почти местами непроходимыми, но я знаю, что значит здешний неприятель, раз уже разбитый, и тому доказательство, что я вышел из гор, не потеряв человека.
Неприятна предместникам моим деятельная и подвижная жизнь моя, тогда как или обстоятельства не выпускали их из Грузии, или приятнее находили они пребывание в Тифлисе, нежели в лагере, где провожу я большую часть года. Конечно, ни Тормасову, ни Ртищеву не сделают удовольствия мои успехи, но я, когда и терять буду способности мои, хуже их не буду.
Недавно схватил было я порядочную горячку, но воздержание и силы в пять дней дали болезни оборот, только возвращение сил было несколько медленно, теперь однако же я оправился и сегодня выступаю в поход в Дагестан. Сегодня же в Тарки (за четыре отсюда перехода) вступают четыре баталиона и 13 орудий артиллерии, которые поспешил я отправить, ибо мошенники акушинцы хотели напасть на семейство шамхала, наилучшего и верного [209] Государю подданного, чего они теперь сделать не посмеют. У нас дня три лежит снег в Андрее, что весьма необыкновенно, и начавшиеся холода смирят наших злодеев. Мадатов ведет себя чрезвычайно благоразумно, и грех не наградить его службы. Ты давно говорил о ленте, теперь справедливо можно дать оную, и я сделал представление о двух храбрых: о нем и Сысоеве. Рана сего последнего совершенно легкая, но по болезни, ему приключившейся, должен я был отпустить его на Дон, а Мадатову предстоит еще служба нелегкая.
Сей раз пишу я к тебе против обыкновения моего чрезвычайно мало. Долго не будете вы иметь от меня известия, ибо вошедши в горы, сообщения мои с линией не будут безопасны, но прошу не беспокоиться и не верить слухам.
Верный по смерть А. Ермолов
Не должно утаить от тебя, почтеннейший Арсений Андреевич, что идущий в Россию для формирования 8-го егерского полка подполковник Сутгоф 1 есть самый пустой человек и командовать полком совершенно не способный, он же сверх того и не столько разборчив в вине, как мы с тобою, следовательно, чаще встречается с таким, которое ему по вкусу. Он давно служит и для того как человека весьма бедного, успокойте в гарнизоне или внутренней страже! Иначе он вам не годится.
Не давайте полка полковнику Гарталову, который возвращается с кадрами Троицкого полка. Могу сказать, что он дрянь величайшая, и я не замечаю его горячим против неприятеля.
Немного слышал и о полковнике Бибикове, командире Куринского полка, который возвратится с кадрами полка Севастопольского, но сам еще не видел его и не смею сказать о нем своего мнения, но после уведомлю.
Справедливо похвалить могу командира 42-го егерского полка полковника Ляховича 1-го, который возвратился с кадрами 9-го егерского полка. Офицер старый, чрезвычайно порядочный, в полку видно благоустройство и поведение полка отличное, что сделано совсем не излишнею строгостию. Имейте старика сего на замечании!
За что, казнь Божию, прислали вы 43-й егерский полк? Какие в нем мерзости, доносы, несогласия. Я его расформировал на пополнение разных полков, дабы оставя во всем составе, не сообщить кому-нибудь скверной заразы. И офицеры виноваты, и не думаю, чтобы и полковник был прав. Словом подобный полк-злокачественный зачёс.
Полковника Оранского 2, командира Тенгинского полка, я оставляю здесь, ибо выгнал одну ужасную дрянь, полковника Максимовича 3, который доселе существовал по одной слабости Дельпоццо. Не подумайте, чтобы я восхищен был Оранским. В нем ничего нет завидного, но всякому другому надлежало бы принимать вдруг Тенгинский полк и с ним соединяющийся Суздальский, и щеты* (Так в оригинале.) не кончились бы вовек.
Я бежал затруднений.
Прощай. Верный по смерть А. Ермолов.
РГИА Ф. 660. Оп. 1. Д. 112. Л. 60-61. [210]
Комментарии
1. Сутгоф 2-й-подполковник, в 1818-1821 гг.- командир 8-го егерского полка.
2. Оранский Иван Степанович-с 1817 г.-полковник, в 1815-1819 гг.-командир Тенгинского пехотного полка, в 1819-1826 гг.- командир Суздальского пехотного полка.
3. Максимович 1-й Павел Иванович-в 1820 г.- полковник, командир Астраханского гарнизонного полка.