№ 371
М. С. Воронцову, 31 августа 1846
М. С. ВОРОНЦОВУ
Москва, 31 августа 1846**
** Помета М. С. Воронцова: «Пол[учено] 26 сент[ября] 1826».
Почтеннейший князь Михаил Семенович.
Не престаю удивляться твоей неимоверной деятельности, знаю, что все время у тебя наполнено занятиями важными, но при всем том ты находишь [500] возможность писать ко мне и ты можешь себе представить, как я должен быть за то благодарным.
В то же самое время, при совершенной праздности моей по произволу распоряжая[сь] моими занятиями, не умел отвечать тебе на письма, начатое в Нальчике 5 мая и отправленное из Темир-Хан Шуры и другое из Владикавказа от 1-го числа июля. Теперь приступаю к сообщению тебе моих мыслей на некоторые предметы, в них заключающиеся.
По описанию твоему вторжения Шамиля в Кабарду вижу, как происходило оно настоящим образом, тогда как слухи о том распространились превратным и бестолковым образом. Впрочем, оканчивалось общим заключением, что надлежало, по крайней мере, нанести ему чувствительное поражение, которого он умел избежать. Многие замечали, что Нестеров ничего не сделал, Фрейтаг мог сделать более, а Миллер 1 не задержал на переправе в обратном пути 2. Моего нет ни малейшего суждения: ибо совсем не знаю я Нестерова, знаю Фрейтага как отличного генерала, имеющего обширные соображения, о Миллере слышал многие похвалы. Верно, что бесплодная попытка Шамиля никого не приохотит к подобным предприятиям, и конечно, не выиграл он в мнении горцев и не приобрел большой доверенности. Это еще лучше докажут последствия. Я не обманулся, полагая, что Большая Кабарда останется спокойною. Она сделалась слишком богатою, и внимание к ней начальства издавна благотворно. Малая Кабарда слаба и противостать не имела способов. Я очень жалел, что Бекович 3 не попался Шамилю: он научил бы его быть благороднейших свойств. Как не похож он на молодца покойного его брата! Хорошо чрезвычайно ты сделал, что наказал эфендия Шаратлука 4: этот плут обязан быть приверженным!
Князю Голицыну были, как говоришь сам, трудные минуты до прибытия Фрейтага; но ты, как видно, доволен был им; а мне сказывали, будто ты удалил его от командования в Кабарде. Нельзя не сказать спасибо карачаевцам, что не пристали к Шамилю: это уже признак большой доверенности к тебе и надежды на твои распоряжения; это умножит моральную нашу силу!
Благодарю за благосклонный отзыв в письме твоем насчет брата моего, назначенного губернатором. Надеюсь, что усердием к службе и расторопностию он приобретет милостивое твое расположение, невзирая на то, что род службы совсем для него новый. Офицер он был годный, а раны его доказывают, что и смелый, ибо одна из них белым оружием 5.
По письму твоему он хорошо принят был военным министром, но в рассуждение испрошения ему пособия он это совершенно оттолкнул от себя. Поздравляю тебя с восстановлением приятных с ним письменных сношений (после некоторых маленьких, как ты говоришь, экспликаций). Могу сказать на это, что многие сумневаются в возможности дружественного его расположения и даже смеют думать, что нет в нем большой к тебе нежности.
Совсем другой человек мой приятель фельдмаршал, совсем и не вспоминает о тебе и, конечно, не от равнодушия, а от зависти, что ему никогда не было дано подобной власти. Во время пребывания моего в Петербурге беспрестанно слышал я разговоры о Кавказе, любопытство о том, что там происходит, удовольствие при известиях приятных и любопытных. О тебе [501] разговоры с изъявлением особенного уважения. Один мой приятель не произносит никогда имени твоего и, кажется, не почитает возможным сделать что-нибудь лучше его. Разве сам всевышний ухитрит кого-либо! Однако же мне случилось слышать, что он будто отзывался благодарным, что ты оказывал внимание его сыну 6. Видишь ли, что я не ищу ссорить тебя с моим приятелем!
Запрещение снято точно с имения покойного барона Розена, которого ты назвал почтенным в письме твоем, чего, по справедливости, он достоин. Ган очернил его гнуснейшим образом в мыслях Государя, и ничего не смеют сказать в оправдание или в похвалу действий покойного. Горько видеть, что всякий бестия может вредить усердному и доброму служивому! Когда-нибудь возобновить в памяти его (rehabiliter)* (Реабилитировать (фр.).) есть дело тебя достойное!
В рассуждении дела грузинской царицы Марии, оно, невзирая на могущественное предстательство твое и доказательства основательности ее претензий и даже их умеренности, отказано и ей объявлено. Ты верно угадал, что министр внутренних дел 7 обиделся тем, что ты должен был сказать о прежних по этому делу действиях; мне сказывали, что в Перовском не замечается большой к тебе нежности, и что едва ли не потому только одному царица испытала отказ. Какая великодушная справедливость! Видно, однако же, что с твоею огромною властью, со всеми пышными к ней прибавлениями, ты не совсем отделался от министров, и Перовский может делать тебе пакости!
Ты смеешься над предсказаниями моими, что Шамиль, посланник Магомета, отправится на поклонение его гробу; но меня не оставляет эта мысль, и я вижу из письма твоего, что многие из горцев, и даже некоторые значительные лица, высказывают негодование свое на жестокое правление его и власть, достигающую до степени невыносимой 8. Такое положение может продолжаться от единого бессилия стряхнуть тяготеющее иго, а не от недостатка доброй воли то сделать. Народы эти будут искать помощи в оружии нашем и потом защиты от мщения Шамиля. Он, теряя покорствующих и лишаясь средств питать алчность приверженных ему мюридов и содержать их в большом количестве, будет укрываться между малолюдными и бессильными племенами и, чтобы не быть изгнану, должен будет удалиться добровольно. Держись с постоянством системы проложения свободных сообщений, и, беспрепятственно являясь на них внезап[но] и угрожая женам, детям и имуществу, ты непременно восторжествуешь, и верь, что нет упорства, могущего противостать постоянно грозящей гибели.
Я не столько безрассуден или, лучше сказать, не имею безумия сравниваться с тобою, и по средствам, которыми я распоряжался, я пред тобою как скудный чернорабочий пред сильным господином; но и я находил многих страшившихся внезапного моего появления. Суди же, что ты можешь сделать с твоими грозными силами, со средствами огромными, и перестанешь смеяться над предсказанием.
Благодарю за уведомление с некоторою подробностию о местах, где возводятся новые укрепления. Я хорошо помню реку Оссу, место, где Ачхой, и простирающуюся оттуда равнину к Карабулакам и далее до Галашек. Везде я тут [502] бывал. Знаю в кумыкских владениях прекрасную речку Ярык-су: где ты строишь укрепление. Знаю лежащее на Сулаке хорошенькое селение Чир-Юрт, которое я с левого берега из Болтугая зажигал калеными ядрами. Неприятель, в больших силах и укрепленный, закрывал дорогу в Мичик, а у меня было пять некомплектных батальонов, но в числе артиллерии было несколько батарейных орудий.
Воображаю, как не порадуются горцы водворению на Сулаке Нижегородского драгунского полка, и мудрено будет, если вторгающиеся шайки хищников на Терек будут уходить обратно.
Надобно будет, почтеннейший князь, иметь Мичик в совершенной власти и истребить пристанище злодеев в Маюртупе. Тогда все течение Терека будет охранено: и Брагунское селение, и Старый Юрт сделаются честными, какими еще не бывали.
Князь Бебутов описывал мне, как он сопровождал тебя по земле Акушинской, и объяснял дело наше при Лаваше 9, и как ты терпеливо выслушивал мелочные подробности.
Не знаю, почему вздумал ты, что я не люблю Аргутинского. Я вижу в нем человека полезного, сторону, в которой он употреблен лучше знающего, нежели все другие начальники, так же как и народы, против которых он действует. Ни у кого нет людей, доставляющих вернейшие сведения. Знаю и многие другие свойства похвальные, которые ты в нем заметил. Но ты, конечно, согласишься, что выгодно распоряжаться по собственному произволу и тогда, когда хочешь, а не действовать по указанию старшего и не иметь наблюдателей, могущих делать замечания. Аргутинский видел начальника тебя первого, ибо никто прежде тебя не имел подобной деятельности и подвижности. Ты посетил каждого из отдельных начальников и еще не раз увидишь их.
Я сужу об Аргутинском по прежнему времени и делам, и многие из них знаю не хуже тебя, как и то, что верили его реляциям и, на них основываясь, его превозносили; а не всегда трудно было бы сделать более точное определение и вывести результаты. Опять скажу о выгодах отдельного действия, весьма часто не входящего в общую связь операций.
Не почитай меня, почтеннейший князь, разделяющим со многими другими невежество о происшествиях в вашей стране. На меня смотрят как на старожила любимой мною страны, и многие сообщают мне все любопытное и достойное внимания.
Итак, не думай, чтобы я не любил Аргутинского, особенно когда к тому не только не имею я причины, но почти его и не знаю. Также не могу и до того быть безрассудным, чтобы не почитать его весьма полезным для службы в краю, где пред многими имеет он чрезвычайно большие преимущества; но в то же время не боюсь впасть в большую погрешность, не находя в нем тех свойств, которые могли бы Тюрену и Вилларду служить украшением 10. Впрочем, ты это лучше определить можешь; ибо, направляя его действия, ты должен наблюдать за исполнением, и от тебя трудно чему-либо укрыться. Некогда Головин утверждал, что если бы удалось еще Аргутинскому одержать победу [503] такую, как при с. Кулулы 11, то горы, конечно, подпали бы безусловной покорности. Какие сладкие мечтания! А были и веровавшие им!
Теперь перейдем к другому пункту письма твоего, к производству князя Эристова. Ты возразил мне самыми сильными аргументами, выставивши имена Бибикова 12, и Шуберта 13, но из них каждый в своем роде оказывал заслуги и приносил пользу. Эристов 14 почтен был за его храбрую и усердную службу и награждаем. Я себя могу поставить примером в оказанном уважении к его заслугам; ибо, когда невозможно было сумневаться в его сумасшествии и когда на одежде жены своей ловил он рукою чертей, как мух, я сумасшествие преобразил в белую горячку и не помешал производству его в генерал-лейтенанты. Он, стоя в Кахетии, пропадал по ночам с квартиры в одной рубашке, и, конечно, нельзя было назвать того сентиментальными прогулками; но я сберег имя его. Ты говоришь: «Конечно, ты видел в нем подчиненного, которым ты имел случай быть недовольным; но это дело прошедшее» и проч[ее]. На это отвечаю, что по службе всегда я им доволен был, и если бы осмелился он преступить обязанности подчиненного, то мне легко было показать ему на вид пребывание в России и в жилище под желтою краскою 15.
Мне представился один случай, в котором почувствовал я высокое презрение к Эристову. Мне было уже объявлено, чтобы я отправился в Россию; на место мое был назначен великий Паскевич, и Дибич 16 еще не уехал из Тифлиса. Дворянство грузинское давало обед обоим вельможам. Депутация от дворянства послана была пригласить их, и в зале выставлена была картина с изображением богини Правосудия, и подписано было число прибытия в Грузию Дибича. Картина сочинена была Коргановым 17, более известным под именем Ваньки-Каина, и выставлена по настоянию Эристова, который красноречиво объяснял изображение оной. Подлого дурака офицеры заставили снять и спрятать картину до прибытия к обеду обоих вельмож. За обедом Эристов встал из-за стола и, стоя за стулом их, пил их здоровье, и между самыми подлыми ласкательствами называл Паскевича отцом, данным Грузии. Я один из русских не был приглашен на пир, натурально, чтобы не был свидетелем их гнусной низости. Я никогда не показал негодования моего Эристову, и было бы несправедливо отдать ему преимущество в подобных действиях, когда могут их оспаривать многие другие.
Ты говоришь, что «производство его должно быть приятно для всей Грузии и для всей армии». Для сей последней, сумневаюсь; для Грузии непременно, ибо возбудит надежды, в подобных ему, на производство после 18-ти лет совершенного бездействия. А, право, не надлежало раздражать моего доброго приятеля 18, у которого из-под носу выхватил Эристов резиденцию наследника Персии 19. Он не умел простить ему невинного его поступка и не понял, что самого его привел туда за нос Муравьев. Этому друг мой доселе отмщевает порядочно!
Прошу, почтеннейший князь, не сердиться, что производство Эристова я принял за опыт вашего могущества, которому верю я и без подобного доказательства.
По приказанию твоему г[осподин] Сафонов доставил мне карту Кавказа в 20-верстном размере, какой у меня не было и которую потому не отдал я [504] Богдановскому 20. Но чтобы иметь мне понятие о действиях, невозможно обойтись без карты пятиверстной, по крайней мере, театра войны в Дагестане. Ты не любишь, чтоб они затемнены были красками, а для меня необходима топографическая карта.
Я любовался доставленною мне картою похода в Андию и Дарго. Как хорошо выгравирована! Я пороптал немного, что в мое время не было ни одного топографа, которые присланы были для Персидской войны, следовательно, пред самым моим изгнанием.
Получил я также описание похода. Не всякий, по крайней мере, будет судить по-своему: ибо есть подробности, объясняющие происшествия.
Ты драгоценные даешь мне подарки, ибо направляешь понятие мое, которое могло бы погрешать, и довольно грубо. Расстилаю пред собою карту; но нет у меня такой, по которой бы мог следовать за движениями в горы. Дожидаюсь, и я писал об этом г[осподину] Сафонову, который, конечно, напоминать тебе будет.
Из слов твоих вижу, что твой обер-квартирмейстер 21 не взялся за свое дело и помогает начальнику штаба 22. Примечаю страсть в настоящем времени к помощникам, и скоро будут свои у сих последних. Видел в Петербурге генерал-майора Гогеля, который весьма деятелен, как я слышал, и знает дело. Недавно узнал я, что ты сам выпрашивал Коцебу, следовательно, ты хорошо его знаешь!
Повторю слова письма твоего: «С сего же месяца я велю начать делать для тебя записку для отсылки по крайней мере два раза в месяц о[бо] всем, что здесь делается».
Весьма приятно видеть, что патриарха Нерсеса 23 ты разумеешь, как он достоин. Воображаю, если бы друг мой не изгнал его и не был бы он праздным 15 лет, что бы мог он сделать для пользы страны. Это человек высоких способностей.
Нельзя без особенного уважения смотреть на многоразличные предприятия твои, во многих местах приводимые уже в исполнение. Постигаю пользу возобновления водопроводов, делавших Эриванскую провинцию чрезвычайно плодородною и брошенных после барона Розена. Они были причиною, что некогда население в Эривани не уступало в многолюдстве центру Германии. Я удивлялся тому в 1817 году.
О положении разного состояния мусульман я нечто слышал в Петербурге, но неосновательно. Хорошо определить их права и изгладить пагубное впечатление, произведенное в них Ганом. Жаль, однако же, если всякая негодная сволочь из беков и агаларов возведена будет в достоинство дворян, которое и без того довольно уже упало. Есть, конечно, между ними фамилии, отличающиеся давностью их происхождения, некогда богатством, предоставлявшим большие им преимущества и сильное влияние, фамилии, которым трудно отказать дворянство; и таковым, в прежнем при мне положении, не возбранялось представлять в герольдию права свои на удостоение дворянства. Я привык знать, что все постановления моего времени принимались за бессмысленные; но их, конечно, не поправляли умствования г[осподи]на Гана, которые Головин почитал даром небес, ниспосланным для счастия Грузии 24. [505]
Я был в Петербурге свидетелем благодарности, изъявленной депутацией, присланною из Тифлиса, за этот дар небес. Ты говоришь, и я верю, что теперь составленное положение утвердит спокойствие и верность к нам мусульман, которые вообще приняли его с большою благодарностью. Это твои собственные слова.
Уразумеваю неудобство от присоединения Имеретии к Грузии и потому намерение твое составить особенную область 25. Как хорошо, что ты видишь все собственными глазами и, конечно, соорудишь себе памятник и в признательности самого правительства.
Не решаюсь ничего сказать насчет учреждения Эриванской или Армянской области, ибо не знаю причин к тому побуждающих, но всеконечно они тебе представились. Одно подпадает понятию моему, что Эриванской и Нахичеванской провинции мало весьма для составления области, к которой, конечно, отойдет и Шурагель 26 до хребта гор Безобдала, затем останется Грузинская губерния весьма незначительною 27. Впрочем, рассуждение мое должно уступить твоим распоряжениям, на точнейших соображениях основанным.
Твоею давнею мыслию было учреждение прибрежной дороги от Сухум-Кале до Редут-Кале 28, нужной в случай предоставления свободной за Кавказом торговли, которую ты настоятельно требуешь и которую, как кажется, неохотно допустить желают. Впрочем, не думаю, чтобы тебе противостать умели. Пользу того ты гораздо лучше знаешь. Паромные переправы чрез Кадор и Ингур не без затруднений совершаться могут; но ты без сумнения, имея все под глазами, удостоверился в возможности. Безопасность их потребует некоторых мер, но ты все для того имеешь.
Восхитился я описанием дорог от Редут-Кале до Кутаиса, и далее до Сурама 29. Весьма удачно распорядились чиновники путей сообщения, что наконец не было проезда, и около шести месяцев дормез 30 твой путешествовал до Тифлиса. Хороши и их распоряжения, что Военно-Грузинская дорога оставалась без внимания, и все оно обращено было на новую дорогу, проводимую чрез Гудашаурское ущелье, которое в пять лет готова еще не будет. Я тебе вскоре пришлю маленькую записку о дороге, несколько раз осмотренной чрез горы на Кавказскую линию в мое время. Брось на записку взгляд твой; буде не годится, ты раскуришь ею сигарку, и дело кончено, и я ни слова! Некогда говорил я о ней Государю Императору; приказано было осмотреть ее, и это исполнено не было. Могла эта дорога представить удобства (и я знаю, что таковых много), но затруднительно было сказать, что она хороша или лучше теперешней Военно-Грузинской: нельзя было похвалить ничего до меня касающегося, и мой приятель мог оскорбиться, что при нем это из виду упущено было, или если бы было найдено полезным, что он не хотел найти это таковым. Невольно обнаружилось бы его благосклонное и великодушное ко мне расположение.
Весьма понимаю, какие важные доставит выгоды шоссе, учреждаемая до с[еления] Ахты. Я не только это видел, но даже целое лето продолжались у меня работы дороги чрез гору Сальват, где отрядом командовал подполковник, теперешний генерал-лейтенант, граф Симонич 31; но работы при первом вскрытии весны разрушены были водами, единственно потому, что место и [506] направление избраны были совершенно неудобные подполковником Торри 32, офицером, имевшим, впрочем, познания и достоинства. Впоследствии я не имел возможности продолжать этой дороги по обстоятельствам, отвлекшим средства мои на другие предметы. Гораздо после все это приписано генералу Головину, и ему отнесена честь сего соображения. Кому мог я объяснить, что эта мысль принадлежала мне, когда и теперь никто не хочет меня слушать? Ты один смеешь иногда произносить мое имя безбоязненно. Впрочем, любезнейший князь, я давно уже сделал замечание, что у нас гораздо выгоднее быть забытым, нежели худо знаемым, и давно уже из самого опыта утверждаюсь я в этой истине!
Здесь слышал я, что проехал твой адъютант князь Дундуков 33, и некоторые слышал подробности о выигранном сражении князем Аргутинским, которое должно произвести сильное влияние на горцев. Полезный дан урок гнусному изменнику, елисуйскому султану 34, и я уверен, что он себя подверг поражению против воли осторожного Шамиля. Подобное приятное известие мог бы сообщить кто-нибудь из окружающих тебя; но все молчат, и я заключаю, что ты не успел сделать обещанного распоряжения, чтобы в случаях важных доставляли мне о них сведение.
Приятно мне знать, что ты обещаешь себе некоторое время отдохнуть на полуденном берегу Крыма. Это лучшее доказательство, что дела управляемого тобою края приняли совершенно другой вид, что без всякого неудобства можешь отлучиться. Предместники твои, конечно, мысли подобной не допускали! При твоей, скажу опять, неимоверной деятельности, тебе не бесполезно отдохновение. Думаю также, что вскоре найдешь возможность посетить и Петербург или, где ближе, иметь свидание с Государем.
Бедному Дадиану ты оказал пособие сложением взыскания. Так ты его назвал, и поистине бедный Дадиан! Уже девять лет нет облегчения в его участи, и только позволено ему временно приезжать в Москву для свидания с престарелою матерью, которая почти уже не имеет движения. Горестно положение его!
Благодарю за милость к старшему моему сыну 35. Привыкши видеть великодушное к ним внимание, я ему не удивляюсь, но от того не менее понимаю, что они должны почитать себя особенно счастливыми. Я по себе знаю, что значит маленькому офицеру взгляд главного начальника, от которого зависит успех его по службе. Мои же дети никогда не надеялись иметь покровительства не только начальника могущественного! Им внушено мною, как они должны служить, чтобы сделаться того достойными.
Конечно, наскучил я тебе письмом моим, но ты сам виноват в том, ибо ободряешь меня сообщать тебе все, что придет мне в голову, и я не могу упрекнуть себе, чтобы недобросовестно исполнил твою волю.
Прощай, желаю тебе успехов и счастия, тесно соединенных с пользою любезного отечества, которое всего от тебя ожидает!
Душевно преданный Ермолов.
РГАДА Ф. 1261. Оп. 3. Д. 1381. Л. 156-169 об. [507]
Комментарии
1. П. П. Меллер-Закомельский.
2. Ермолов имеет в виду события 26 апреля 1846 г. при селении Минарет.
3. Е. А. Бекович-Черкасский.
4. Об эфенди Шаратлуке М. С. Воронцов писал в письме к А. П. Ермолову от 5 мая 1846 г., в котором сообщает о вторжении имама Шамиля в Кабарду по призыву нескольких богатых кабардинцев. Когда русские войска рассеяли отряд Шамиля, они скрылись в лесах или ушли в Чечню. Главный кабардинский эфенди Шаратлук, хотя и был у Шамиля, но его не призывал и потом сам явился к князю Голицыну. В связи с этим эфенди был выслан на время в Россию (Удовик В. А. Воронцов. М., 2004. С. 312).
5. Холодное оружие.
6. Паскевич Федор Иванович (1823-1903) — светлейший князь Варшавский, сын И. Ф. Паскевича; в 1845 г. — капитан, флигель-адъютант, состоял при штабе Воронцова; позднее генерал-адъютант (с 1856 г.), генерал-лейтенант.
7. Перовский Лев Алексеевич (1792-1856) — граф, выпускник Московского университета, в 1811 г. начал службу колонновожатым, принимал участие в битвах при Бородине, Малоярославце, Вязьме и Красном, в Заграничных походах 1813-1814 гг., в 1818-1823 гг. — обер-квартирмейстер 1-го резервного кавалеристского корпуса, с 1826 г. служил в Департаменте уделов, в 1840 г. был назначен товарищем министра уделов, в 1841-1852 гг. — министр внутренних дел.
8. Датировка начала внутреннего кризиса имамата историками неодинакова. Это и 1846-1847, и 1847-1848, и даже 1851-1852 гг. Кризис проявлялся как в противоречиях внутри верхушки имамата, так и в росте равнодушия населения к судьбам теократического государства Шамиля. Однако первые признаки этих явлений наметились уже в середине 1840-х гг. Введение шариата и регулярное налогообложение вызывали недовольство горских обществ. Так из-под власти Шамиля попытались выйти жители чеченского селения Чеберлой, в результате чего туда в 1843 г. была направлена карательная экспедиция. В 1843 г. произошли волнения и в Гидатле. Своеобразным видом репрессий было расположение в непокорных селениях Чечни на постой войск имамата, состоящих прежде всего из тавлинцев (Покровский Н. И. Кавказские войны и имамат Шамиля. М., 2009. С. 455-460, 470).
9. Речь идет о походе Ермолова на акушинское общество в 1819 г. См. также письмо М. С. Воронцову от 6 января 1820 г. и прим. 4 к нему.
10. Ермолов имеет в виду знаменитых французских полководцев Анри де ла Тур д'Оверна виконта де Тюрени (1611-1675) и Клода Луи Эктора Виллара (1653-1734), одержавших ряд блестящих побед.
11. Успехи Шамиля в 1841 г. привели к распространению волнений на южные области Дагестана, в т. ч. на Казыкумух, положение в котором усложнялось борьбой различных бекских групп после смерти Аслан-Хана. В этих условиях часть беков сообщили в марте 1842 г. Шамилю о намерении отложиться от России. В итоге в конце марта Шамиль занял Казыкумух. Против Шамиля был двинут Самурский отряд под командованием Аргутинского-Долгорукова. Шамиль попытался отрезать сообщение русских с Кубой, заняв позицию у селения Кюлюли. Аргутинский-Долгоруков, рассеяв ночью 1 июня резерв горцев у с. Унжухате, 2 июня подошел к Кюлюли и после кровопролитного боя обратил Шамиля в бегство. Попытка Шамиля взять селение Кумух, где русские оставили с небольшой охраной обоз, также не удалась, поскольку Аргутинский-Долгоруков вовремя оказал поддержку (Покровский Н. И. Кавказские войны и имамат Шамиля. М., 2009. С. 377-380; Полководцы, военачальники и военные деятели России в «Военной энциклопедии» Сытина. СПб., 1995. [Т. I] С. 125-126).
12. Бибиков Дмитрий Гаврилович (1791-1870) — участник русско-турецкой войны в 1810-1811 гг., Отечественной войны 1812 г., с 1837 г. — киевский военный губернатор, волынский и подольский генерал-губернатор; с 1843 г. — генерал от инфантерии, с 1848 г. — член Государственного совета; в 1852-1855 гг. — министр внутренних дел. Бибиков много сделал для просвещения, образования и культуры в Юго-Западном крае; по его инициативе были образованы Центральный архив, Временная комиссия для разбора древних актов и Постоянная комиссия для описания Юго-Западных губерний, издавшая ряд печатных трудов. Богатейшая библиотека Бибикова из 14000 томов была пожертвована его дочерью Киевскому университету.
13. Шуберт Федор Федорович (1789-1865) — выдающийся ученый-геодезист, генерал от инфантерии (с 1845 г.), с 1822 г. — директор корпуса топографов, с 1825 г. — управляющий военно-топографического депо, с 1829 г. — директор гидрографического депо, с 1832 г. — член Совета Императорской Военной академии, с 1843 г. — Военного совета, с 1856 г. — директор Военно-ученого комитета, член Императорского Географического общества. Свободное от государственной службы время Федор Федорович посвящал нумизматике (в 1857 г. им был опубликован капитальный труд по нумизматике: «Types des monnaies russes depuis Jean IV jusqu’a l’empereur Alexandre II»).
14. Воронцов, оправдывая производство Г. И. Эристова в чин генерала от инфантерии, в письме от 1 июля 1846 г. ссылается на аналогичные примеры Шуберта, который, по его мнению, «тридцать лет ровно ничего не делает», и Бибикова, который десять лет «теснит и истребляет три губернии» (РА. 1890. Кн. 1. С. 195). В генерал-лейтенанты Эристов был произведен в 1826 г. — еще при Ермолове.
15. Желтый дом — разговорный термин, означающий психиатрическую лечебницу. Стены в психиатрических лечебницах часто красили в желтый цвет. Считалось, что это действует успокаивающе на пациентов (Ср. у Грибоедова: «Схватили, в желтый дом, и на цепь посадили»).
16. И. И. Дибич с января по май 1827 г. находился в Тифлисе, выполняя поручение Николая I заменить на должности главноуправляющего Грузией и командующего Отдельным Кавказским корпусом Ермолова на Паскевича.
17. Картина изображала эмблему правосудия, которое по мысли художника, осудило Ермолова на изгнание. Под картиной стояли месяц и число смены Ермолова. К обеду, данному в честь Паскевича и Дибича, Алексей Петрович приглашен не был.
18. И. Ф. Паскевича.
19. Имеется в виду Тавриз — резиденция Аббаса-Мирзы, наместника в иранском Азербайджане. Г. И. Эристов захватил Тавриз 13 октября 1827 г., за что был награжден орденом Св. Александра Невского.
20. Богдановский Андрей Васильевич (1780-1864) — генерал-майор, участник наполеоновских войн. В 1820 г. уволен в отставку. В 1823 г. принят на службу с чином действительного статского советника и назначен керчь-еникальским градоначальником, затем градоначальником Феодосии, откуда переведен градоначальником в Одессу по указу от 1 января 1828 г., а 18 августа того же года пожалован в тайные советники. В 1831 г. освобожден от должности градоначальника и назначен сенатором. В 1849 г. произведен в действительные тайные советники. В 1856 г. уволен по болезни в отставку с мундиром и пенсией.
21. Н. И. Вольф.
22. П. Е. Коцебу.
23. Нерсес V Аштаракеци — выдающийся деятель Армянской церкви. Будучи с 1814 г. архиепископом в Тифлисе, основал семинарию для подготовки священников, училище для первоначального обучения армян и среднее учебное заведение, получившее его имя. Он способствовал устройству фабрик и развитию торговли. В 1828 г. из-за конфликта с Паскевичем покинул Кавказ и до 1843 г. был главой Нахичеванско-Бессарабской епархии Армянской церкви (См.: Тунян В. Г. «Защитник отечества» — каталикос всех армян Нерсес Аштаракеци). 1826-1857 гг. Ереван, 2007).
24. А. П. Ермолов начал свою деятельность на Кавказе с ужесточения политики по отношению к ханам, бекам и агаларам, ссылаясь на то, что по мусульманскому праву новый владетель подтверждает грамоты своих предшественников и мусульманам нельзя иметь рабов, он присвоил себе право увольнять одних агаларов и назначать на их место других. Реформа сенатора П. В. Гана 1840 г., проведенная в Закавказском крае, пошла еще дальше, она практически лишала мусульманское сословие агаларов возможности управлять деревнями и пользоваться доходами с их жителей. Протест против новой системы со стороны агаларов, беков и других слоев населения, недовольных реформой, был настолько велик, что обойти его вниманием русской администрации не удалось. Правительство вынуждено было, как уже говорилось, назначить ревизию края, которую в 1842 г. возглавил военный министр и председатель Комитета по устройству Закавказского края А. И. Чернышев. В результате работы ревизии владельческие права беков и агаларов сохранились в неизменном виде, но часть отобранных земель так и не была им возвращена. М. С. Воронцов вместе с наместничеством получил в наследство нерешенную проблему мусульманских владельческих сословий. Он поручил начальнику гражданского управления краем генералу Ладинскому ее разрешить. Ладинский в записке «По делу об устройстве участи агаларов», по сути, занял их сторону, он писал, что «...с введением гражданского управления <...> агалары, по крайне ошибочному на них взгляду, что будто они суть не что иное, как только полицейские чиновники, с устройством этой части, признаны не нужными правительству и потому <...> устранены от управления деревнями и в виде временного вознаграждения определено выдавать из уездных казначейств по смерти каждого агалара деньгами <...> Мера эта при настоящем взгляде на действительное значение агаларского сословия, сама собою оказывается несправедливою и, как указал опыт, вредною для правительства...» Воронцов согласился с доводами Ладинского, в результате 6 декабря 1846 г. Воронцов получил на свое имя рескрипт, в котором в виде «особой милости к ханам, бекам, агаларам и прочим лицам высшего мусульманского сословия, а также к армянским меликам, утверждались в их потомственном владении все земли, которыми обладали их предки до присоединения к России». Агаларам возвращались и земли, конфискованные по реформе 1840 г. Взаимоотношения владельцев и жителей деревень были окончательно урегулированы положениями от 20 апреля 1847 г. и 28 декабря 1847 г. Однако мусульманская знать до конца XIX века так и не была уравнена в правах с российским дворянством, лишь по закону от 11 января 1849 г. она была освобождена от телесных наказаний (АКАК. Т. X. Тифлис, 1885, С. 54; // Утверждение русского владычества на Кавказе. Т. XII; Иваненко В. Я. Гражданское управление Закавказьем. Исторический очерк. Тифлис, 1901. С. 352-365, 369).
25. Грузино-Имеретинская губерния с центром в Тифлисе была образована в 1840 г. на территориях упраздненных Грузинской губернии, Армянской области и Имеретинской области. Делилась на 8 уездов: Ахалцихский, Белоканский (в 1844 г. выделен в отдельный Джаро-Белоканский округ), Гурийский, Горийский, Елисаветпольский, Кутаисский, Телавский и Эриванский. В 1846 г. упразднена (на ее территории образованы Тифлисская и Кутаисская губернии).
26. Шурагельский султанат (Ширак) был занят русскими войсками в 1805 г. и окончательно присоединен к России по Гюлистанскому мирному договору в 1813 г. Шурагельская область была важна в стратегическом отношении, так как прикрывала Грузию со стороны Эриванского ханства и турецких крепостей Карс и Ардаган.
27. В 1840-х гг. армянские земли входили в состав Грузино-Имеретинской губернии (с 1846 г. — Тифлисской). Эриванская губерния была образована только в 1849 г. В ее состав входили Нахичиванский, Эриванский и Александропольский уезды.
28. Редут-Кале — город-крепость, заложенный русскими на побережье Черного моря в 1804 г. к северу от Поти в устье реки Хопи. Был основан как укрепленный пункт, предназначенный для защиты Мингрелии от турок. Неоднократно возникал вопрос о переносе этого порта в другое место на побережье. В 1830-х гг. — командующий Отдельным Кавказским корпусом генерал Г. В. Розен предлагал перенести этот порт в Поти. М. С. Воронцов считал более целесообразным перенести его в Сухум-Кале (Сухуми). Однако препятствием к переносу порта в этот пункт являлось отсутствие дороги из Сухум-Кале в Закавказье. Дорога была построена позже, в 1853 г., но вела из Сухум-Кале через Зугдиди в Тифлис.
29. Сурам — крепость и поселок на границе Картли и Кахетии, играл важную стратегическую роль в XVIII в.
30. Дормез — дорожная карета, устроенная так, что в ней можно было лечь во весь рост и таким образом удобно спать во время движения.
31. И. О. Симонич.
32. В 1819 г. русские начали строительство дорог в Самурской долине для мобильности и оперативности перемещения войск. С целью изучения местных дорог в Ахты прибыл инженер-подполковник Торри, которого еле спас от местных жителей ахтынец Гаджи Мурат-Ага, награжденный серебряной медалью «За усердие». В данном случае речь идет о сооружении Военно-Ахтынской дороги, которая соединяла реки Алазань и Самур. По этой дороге войска Самурского отряда в два перехода могли прийти на помощь войскам Лезгинского отряда (Обзор войн России от Петра Великого до наших дней. Ч. IV. Кн. 2. Дубровин Н. Ф. Кавказская война в царствование императоров Николая I и Александра II. 1825-1864. СПб., 1896. С. 226).
33. Дондуков-Корсаков Александр Михайлович (1820-1893) — князь, в 1845 г. — поручик, состоящий по кавалерии, состоял по особым поручениям при главнокомандующем Отдельным Кавказским корпусом (с августа 1844 г.); позднее генерал от кавалерии (с 1878 г.), генерал-адъютант (с 1869 г.), в 1846-1852 гг. — адъютант главнокомандующего, в 1859-1863 гг. — начальник штаба Донского казачьего войска, в 1882-1890 гг. — командующий Кавказским военным округом и главноначальствующий гражданской частью на Кавказе.
34. Даниэль-Бек (?-1870) — елисуйский султан с 1830 г., один из кавказских владетелей, генерал-майор русской службы с 1843 г., в 1844 г. перешел на сторону Шамиля, в 1859 г. вновь перешел на сторону России.
35. Виктор Ермолов в конце 1845 г. произведен в чин поручика.