№ 168
А. А. Закревскому, [не ранее 14 ноября] 1822
А. А. ЗАКРЕВСКОМУ
[Тифлис, не ранее 14] ноября 1822*
* Помета А. А. Закревского: «Отвеч[ено] 31 декабря».
Ноября 14-го получил эстафету твою.
Жалею, почтеннейший друг Арсений Андреевич, что ты оставил хозяйку, ибо не сделал бы того, если бы не было расстроено ее здоровье и достаточно помогли ей воды. Я думаю, однако же, что более самих вод принесет ей пользу то, что проведет она зиму в кротком климате. Где она в Италии жить намеревается, или будет переезжать из места в место?
Прелюбопытное сообщил ты мне о брате Михайле сведение. Я уверен был, что он обворожит волшебницу свою тещу, но не думал, чтобы до такой степени, а если уже, говоря о нем, пускает она слезы и он также от умиления плачет, к тому же, как ты заметил, начал он любить деньгу, то великий наследник граф Браницкий 1 должен быть осторожным! Мне казалось и прежде, что бережлив он был в деньгах, а теперь тем оправдывать будет привязанность к деньгам, что сохраняет их в пользу детей. Однако же, как вижу из письма твоего, он уже не столько, как прежде, к тебе откровенен, ибо не сказал, как был принят в Петербурге и что желал место Ланжерона. Также и ко мне пишет, что не [296] хотел корпуса и надеется надолго от него избавиться. Он, кажется, обоих нас надувает. К чему это ему надобно, или делает то по привычке? Тебя же ему и обмануть не легко, ибо ты живешь в Петербурге у самого источника и подобные обстоятельства не могут укрыться от твоего сведения. Хорошо мне рассказывать, живущему в глуши.
Ты забавно описываешь, как Сакен действует с Милорадовичем, но больно видеть, что Государь не может свести двух человек вместе, чтобы они не перессорились. Неужели в личной вражде нельзя не вмешивать службу? Кажется, что это две вещи совершенно разные. Какие странные свойства людей и сии выставлены, будучи на первейшие степени государства, находясь на виду, дают собою другим пример весьма развратный!
Как часто у нас люди не на своих местах, и, ей-богу, нельзя требовать от нас такого ослепления, чтобы мы даже того и не видали. Почувствуешь или увидишь, тотчас же запишешься в карбонарии! Счастливы люди свободные, никакими должностями не обязанные. Вот чего я добиваюсь всем сердцем.
Происшествие в академии прелюбопытно. Таким образом, в члены оной попасть не весьма приятно. Однако же Лабзин весьма дерзок, и подобное поведение, по справедливости, заслуживает наказания 2. Хорошо платит г[осподин] Лабзин за особенные милости Государя. Вот пример, который научить должен с большею осмотрительностью избирать людей. Поступок сей ближе всего к карбонарству, и заметить надлежит, что происходит от людей, которых таковыми не почитали. Многих еще дождемся подобных происшествий, ибо тоже повторю, что многие не у места и что многие избалованы неприличествующим уважением и наградами, которых никакими заслугами недостойны. Посмотрим, какой конец будет иметь сия история?
За инструменты, от Бетанкура доставленные, благодарю, что заплатил деньги, которые при сем же посылаю. О трубе, которую для меня делали, писал я Красоте и держу с ним баталию, ибо в таком прислана ящике, что она разбилась совершенно и негодна на употребление. Ему посылаю долг мой и назначенные тобой сто рублей Шелгунову 3. Отдай ему письмо мое.
Боюсь, чтобы то же не последовало и с математическими инструментами, которые ты намерен отправить. Прикажи их уложить хорошо и чтобы ящики были крепки. В Петербург приедет Похвиснев, служивший у Константина Булгакова в московском почтамте. Если можешь оказать ему милость, меня одолжишь чувствительно. Он человек весьма хороший и ты сам определил сына его в инженерную школу.
Мадатов, не думаю, чтобы нынешнюю зиму успел быть в Петербурге, ибо он мне весьма нужен здесь по обстоятельствам
Мерзости, которые, как тебе известно, мне писали, я оставил, чтобы не уничтожить человека в его чине. Он сам только тем виноват, что не остановил их, когда делал его ближайший родственник. А если бы ты знал, что за родня его? Есть ужаснейшие канальи и подлецы. Впрочем, его, как состоящего по армии, могу я отпустить и летом. Прощай.
Душевно преданный Ермолов.
РГИА Ф. 660. Оп. 1. Д. 112. Л. 146-147. [297]
Комментарии
1. Браницкий Владислав Григорьевич (Ксаверьевич) (1783-1843)-граф (официально утвержден в 1839 г.), брат Е. К. Браницкой, участник наполеоновских войн,
с 1814 г.-генерал-майор, с 1826 г.-егермейстер, с 1831 г. — сенатор, с 1838 г. действительный тайный советник, обер-шенк.
2. Лабзин Александр Федорович (1766-1825)- известный мистик, религиозный писатель, с 1799 г.-конференц-секретарь Академии художеств. Когда на собрании Академии художеств зашла речь об избрании в почетные члены графа Д. А. Гурьева, Лабзин возражал против него, а на замечание о близости Гурьева к государю предложил избрать еще более близкого к нему человека-кучера Илью. На Лабзина поступил донос, и он был выслан в Сенгилей, откуда переведен в 1823 г. в Симбирск.
3. Возможно, Шелгунов Василий Иванович (ум. в конце 1820-х)-в 1825 г.-чиновник IX класса временного отделения санкт-петербургской казенной палаты; отец публициста Н. В. Шелгунова.