СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

СОРБОННА И РУССКИЕ ЕПИСКОПЫ ПРИ ПЕТРЕ I.

(К истории попыток соединения церквей) ¹.

Петр I в Сорбонне. — Примирительное предложение Сорбонны. — Записка Сорбонны об условиях соединения церквей. — Суждения о ней русских епископов. — Проект ответа, составленный Стефаном Яворским. — Ответ Феофана Прокоповича, посланный Петром I в Париж. — Заключительный акт сорбоннской попытки.

В царствование Петра Первого повторилась давняя и любимая мысль запада о соединении православной церкви с римскою. На этот раз она шла из Парижа. Такое происхождение ее дает основание предполагать, что тут не было намерения подчинить восточную церковь западной. Ближайшее ознакомление с относящимися к этому делу документами вполне [60] оправдывает эту догадку и открывает любопытное предложение французской церкви соединиться с русскою на одинаковых и равных правах, с условием полного согласия в догматах и безразличного отношения к обрядовым разностям той и другой.

* * *

Путешествуя по Европе, в 1717 году Император Петр Первый посетил Париж. Осматривая парижские учреждения и достопримечательности, он 14 июня приехал в Сорбоннскую Академию. Академия с восторгом встретила своего высокого гостя. Очевидно, ей хорошо был известен этот энергичный и предприимчивый Император. Быть может, ее интересовали его реформы во всех отраслях русской жизни, особенно уже начавшаяся реформа церковная, тем более, что Академия была в полном убеждении, что Петр, “как обновитель государства своего, имеет полную власть не меньше над духовенством, как и над светским чином” ².

Неудивительно, что сорбоннские богословы с самым пышным почетом встретили Императора и “употребили все свое старание к снисканию особенные к себе благосклонности Его Величества”. Академия “убралась тем, что имела наиновейшего и любопытнейшего в экспериментах и машинах”. Петр с полным вниманием осматривал все новинки и самую Академию и остался весьма доволен приемом. Он дружески разговаривал с богословами и хвалил порядок, замеченный им в Академии. Говорят, что мавзолей Решилье возбудил в нем особое удивление, и Петр, обняв его статую, сказал: “о великий муж! если бы ты жив был, дал бы я тебе половину царства моего, чтоб от тебя научиться управлять другою”.

Приятное расположение и благосклонность Императора возбудили в членах Академии “надежду к произведению в действие того, в чем успеть не могли все старания Льва IX и ему последующих пап”, именно, соединить восточную церковь с западною, чего “папа Лев IX и его преемники через своих посланников, через соборы и через многие деньги учинить не были в состоянии”. [61]

Между прочим, Император вошел в библиотеку Академии. Здесь он заинтересовался некоторыми церковно-славянскими книгами. Этим случаем и воспользовались сорбоннские богословы, чтобы завязать речь о вере и вступить с Императором в богословские разговоры. Они “великими похвалами превозносили” его славные дела и отеческие заботы о просвещении своих подданных и при этом весьма осторожно заметили, что “Его Величество может присоединить к славе своей самую блистательнейшую, каковой никто еще не имел, то есть славу примирителя церкви и соединителя воедино стада верующих во Христа”, лишь бы только он “повелел своим подданным соединиться с римскою церковию”. Препятствий к такому соединению они не находили никаких и потому считали это дело весьма возможным и легким.

Император внимательно выслушал богословов и похвалил их ревность о вере. Вступив с ними в разговор по этому поводу, он заметил, что дело это важное, и скоро решить его невозможно, тем более, что между обоими вероисповеданиями есть существенные различия, из которых он привел два ³. К тому же это дело он считает не относящимся к своему “званию”, и, занятый войной и другими делами государственными, он не имеет времени заниматься таким важным вопросом о соединении церквей. Если же сорбоннские богословы хотят вступить по этому вопросу в сношения с православными русскими епископами, то он не только не будет препятствовать этим сношениям, но и “изволил обещать им по своей от Бога дарованной власти повелеть российским архиереям, ежели те учители будут писать к ним, на то ответствовать”. При этом он предложил им изложить “на письме” свои мнения “с приобщением, в чем наибольше оное разногласие состоит и каким образом сие соединение учинить можно”, и эту записку вручить ему ⁴. [62]

Сорбоннские учители с радостью приняли это предложение Императора и на другой же день подали ему свою записку.

Очень подробное содержание ее мы изложим возможно короче ⁵.

Указав ближайший повод составления записки в посещении Петром I Сорбонны и в том внимании, с которым Император относился к церковным делам, сорбоннские богословы ставят целью своего “писания” “примирение и соединение российские церкви с римскою”. “Дело же сие было бы не трудное, — заявляют они, — аще бы во кротости и в дусе любве действовалося, яко у Россиян не обретаются к согласию препятия, яже у протестантов и у прочих восточных ересей явно с болезнию видим”.

Дальше все содержание записки посвящено подробному изложению и подтверждению этой мысли о легкости соединения церквей и об отсутствии препятствий к этому со стороны той и другой церкви.

Прежде всего, в основание такого желательного соединения сорбоннские богословы полагают полное и уже существующее согласие обеих церквей в главных догматах веры, именно: 1) в исповедании Бога в трех лицах, 2) в исповедании Сына Божия, 3) в учении о первородном грехе и об искуплении Иисусом Христом. 4) в числе таинств, 5) в учении о пресуществлении в таинстве Евхаристии ⁶, 6) в почитании Пресвятые Богородицы и Святых, 7) в почитании мощей и икон, 8) в поминовении усопших, 9) в установлении церковию законов, которым и западная церковь и восточная равно повинуются, и наконец 10) в принятии церковных преданий и исповедании единой католической церкви, как верховного и непогрешительного судии во всем, касающемся веры, и в признании того, что вне церкви спастись невозможно.

Если же обе церкви согласно исповедуют основные догматы веры, если вне соединения церковного нет надежды на спасение, и если творящие распри и ереси, по Апостолу Павлу, [63] Царства Божия не наследуют, то, — советуют члены Академии, — христиане должны употребить всевозможные старания к тому, “да в совершенное согласие приидут, и аще что от препятий есть, скорее да отринут”.

И какое найдется препятствие, спрашивают они, которое бы помешало “изряднейшему и вожделеннейшему благу” соединения церквей? Неужели какие-нибудь различия в обрядах и обычаях церковных? “Но различное может быти в различных церкве частех обыкновение без повреждения соединения”. В доказательство они приводят свидетельства Фирмилиана и блаженного Августина о том, что различие обрядов не нарушает единства веры. Обряды суть внешние украшения церкви, ее внутреннее согласие от них нисколько не зависит, по мнению академиков. По крайней мере, так было до разделения церквей, и в настоящее время латинская церковь присоединяющимся к ней Грекам оставляет их восточный обряд:

“И тако даже до злополучных Керулария времен мир и согласие, аще и различному последовавше обыкновению, восток и запад содержаше; к тому и в сих латинских странах различная по местам обыкновения хранятся. Еще же вси, иже от Греков сообщение с нами обновили, по своим живут обычаям; ни что же убо возбранит, дабы и свое хранити возмогла церковь Российская обыкновение, и потому во хлебе квасном жертву приносити: токмо бы противного обычая не хулила, и совершенное у Латин освящение в опресноке исповедала, яко же совершенную быти исповедуют Феофилакт. Димитрий Коматик, Иоанн епископ Кипрский, Варлаам. Григорий Протосингел, и иные между Греками, учением и рассуждением славные. Не было бы убо бедства, дабы и прочих тоея же церкве обыкновений римский епископ не отринул, яко же и мы никогда же боимся, дабы он же приятых в церкви французской обыкновений не возбранил, егда и учим, яко сего не может сотворити” ⁷.

Если различие в обрядах не препятствует соединению церквей, то в иерархическом устройстве и в церковном управлении сорбоннские богословы признают русскую и французскую [64] церкви совершенно согласными. Здесь они излагают почти православный взгляд на папу. Говорим почти, потому что их суждения о папе, как выразителе единства церкви и охранителе ее преданий, внушают некоторые сомнения. Признавая всех епископов наследниками апостолов и Христовыми наместниками, они продолжают: “Римский же епископ, иже истинный есть св. Петра наследник, такожде властию Божиею первый есть епископ и первый Христов наместник, и по сему имени соединения центр и сообщения видимый союз, от него же имать апостольский престол сильнейшее первоначальство, яко же глаголет святый Ириней, неже всякий иный собственне престол, к бодрствованию во всей церкви, да хранятся священные правила, вера же и единство содержатся, яко же учит святый Киприан”. Это “первоначальство” римского епископа академики признают основанным на Евангелии и утвержденным преданием первых веков и свидетельством вселенских соборов.

Что же касается до особых прерогатив папского достоинства, то всех их французская церковь решительно не признает. Папа, по заявлению сорбоннских богословов, не имеет никакой преимущественной власти ни над другими епископами, ни тем более над церковию. Вся власть в церкви предоставлена вселенскому собору, которому должен повиноваться и сам папа. Точно также папа не имеет никакой светской власти ни над королями, ни над их подданными. Его суждения по вопросам веры решительно не имеют непогрешимого авторитета ⁸.

В виду особой важности этих заявлений мы их приводим целиком:

“Во истину Французов учение сие есть: яко сия, юже святый престол имать во всей церкви, и надо всяким церкве пастырем особенно, власть не вручена есть воле римского епископа, ниже по его хотению и изволению совершатися имать: по употребление ее, по святым правилам Духом Божиим [65] установленным и первых веков честию освященным, умерено быти имать: пастырей собранию подана есть непосредственне от Христа Господа вящшая власть, ей же повиноватися должен и сам папа, о вещех надлежащих к вере ко искоренению раздора и исправлению церкве, якоже уставлено есть на соборех наших Вселенских Константиенском и Василиенском, явно объявлено от клира французского, и от священного богословов парижских чина всегда защищено.

“Такожде содержим, яко рассуждение римского епископа не есть непогрешительное веры правило, разве приступит согласное всея церкви рассуждение. Власти папиной, сиречь, токмо духовной, ни едина от Христа дана власть прямая или непрямая на имения временная царей, и не может он ни коея ради вины и ради самого благочестия подданных от послушания ко государем, или от клятвы верности разрешити. Сия же и учим и содержим ведущим Римлянам, и сим, иже власть римского епископа пространнее расширяюще, противно нам мудрствуют. Обаче понеже веры самой сия различных мнений распри о первоначальстве римском не досязают; того ради мира ниже мы с ними разрушаем, ниже они с нами разрушают; но все в едином и том же сообщении пребываем”.

Не может служить препятствием к соединению церквей и латинская прибавка в символе Filioque, потому что понимание исхождения Святого Духа одинаково у обеих церквей. “Исповедует бо церковь Российская, яко Дух Святый исходит от Отца чрез Сына, латинская же, яко Дух Святый от Отца и Сына исходит. Есть обоя сия речь у святых отцев, их же честь церкви обе почитают. Показует святый Василий Великий и Григорий Богослов, яко едино и тожде суть сия два ?? и ??? из и чрез: того ради учат знаменитые феологи, яко прежде реченная словеса, в правом разумении приятая, в едино разумение стекаются. Что бо сие изъявляет: Дух Святый исходит от Отца чрез Сына? сие ли едино, якоже мнят Греки некий нелюбящие мира, яко Дух Святый исходит убо от Отца, Отец же и Сын единого и тогожде суть существа (??????)? Но аще бы сие было речей сих толкование, то сицевым же образом возможно бы рещи: яко Сын исходит от Отца, и Отец и Дух Святый единого и тогожде суть существа: по Сына исходити от Отца чрез Духа Святого ни един Грек речет: убо инако разумети подобает сие, еже во всятых отцев писаниях [66] чтем, яко Дух Святый исходит от Отца чрез Сына. Сицевый же разум сего будет, яко не токмо Отец и Сын единого и тогожде суть существа, но яко и ипостаси обоих едина и таяжде суть вина, и купно от обоих Дух Святый исходит: аще сие Сыпови и Отец даде, дабы якоже от него, тако и от оного исходил: якоже например, аще бы свеща от другой свещи была возженна, и обе третию бы купно возжегли (сие подобие употребляет святый Григорий Ниский), то оной третией не токмо от первой непосредственне, но и от первой чрез другую исходити, право и истинно реклося бы: и сие сущее есть, еже церковь латинская исповедает, егда поет, яко Дух Святый от Отца и Сына исходит: убо един и тойжде разум содержат обе сии речи, аще законно толковати кто восхощет”.

В доказательство справедливости прибавки Filioque записка ссылается на свидетельство отцов и учителей Церкви — св. Епифания, св. Кирилла Александрийского, Афанасия и Василия Великих, св. Амвросия, блаженного Августина, также Дидима, Илария и Льва IX папы. Если их свидетельства, продолжает записка, дают право видеть в латинском Filioque — ?? тоже самое, что заключено в православном ???, то и эта прибавка не может служить препятствием к соединению. Вот почему латинская церковь не настаивает на том, чтобы присоединяющиеся к ней Греки читали свой символ с прибавкой Filioque: “не противится и церковь Латинская, егда Греки пецыи возвращающиеся в соединение, и на тое же с нею учение о сей главизне согласующие по своему обычаю чтут Символ, не приложивши словеси: и от Сына”.

Эта прибавка Filioque и потому еще не может служить препятствием к соединению, продолжает записка, что не она была виной разделения. По крайней мере “Михаил Керуларий, патриарх Константинопольский, сего разделения начальник, не обличает Латин, токмо о пресном хлебе, и яко не поют во время четыредесятницы Аллилуия, и о иных некиих сим подобных”.

Но такие поводы слишком незначительны для того, чтобы произвести и поддерживать раздор церквей. Вот почему, говорят академики, папа Лев IX с искреннею скорбию, как истинная мать на суде у Соломона, взывал к примирению. Однако только “сия бяху начала разделения Греков, такожде и Россов, от Латин”. [67]

Итак, неужели столь незначительные мелочи могут мешать соединению церквей, когда они совершенно согласны в догматах и когда различие в обрядах не может служить к тому препятствием? Поэтому сорбоннские богословы просят обратить на это особое внимание и помнить свидетельства Киприана и Фирмилиана, а также слова Спасителя — и будет едино стадо и един пастырь, — и увещания апостола Павла: молю же вы, братие, именем Господа нашего Иисуса Христа, да тожде глаголите вси, и да не суть в вас распри.

Свою записку они заканчивают так:

“И тако сему писанию, еже ради скорого Царского Величества отшествия скорым пером начертахом, егда конец полагаем, желаниями к высочайшему небесе и земли Господу повторяемыми августейшего Государя отходящего провождаем, дабы он, иже обновленным Царства просвещением толикое себе имя содела, новым славы приобретением свое все царство святые и кафолические веры владению покорил, и далече бы и широко умножил царство Христа Иисуса, им же и сам преславно царствует. Да будет он Кир вторый, его же Бог держаше десницу милосердием своим, по свидетельству пророка, и ко свету истины и мирному согласию да будет людем предводитель, иже средостение градежа разрушая, давние оные между своею и Римскою церковию вражды да отымет; да уже будут по сем едины людие верные, якоже едина церковь есть и едина вера. Сим благочестием, сим о вере тщанием, паче еще изящнее, неже иными своими храбрыми добродетелями прежних своих славу превзыдет, и которую по своей добродетели, купно же и по скипетра Величеству, страшную имать высочайшую власть, сия ни единою вещию паче стояти будет тверда и невредима, якоже сим, егда оную на защищение Божия дела, аки Божий раб, и аки церкве сын, на проискание соединения церковного посвятит

Верность записки подтверждена подписом и печатью викария архиепископа Парижского, “канцелярия Парижской церкви”.

* * *

По приезде в Петербург, Император Петр Первый передал эту сорбоннскую записку на рассмотрение русским епископам. [68]

Епископы со вниманием отнеслись к ней и осталось недовольны ее содержанием, особенно предложением сорбоннских богословов привести Русский народ к свету истины, как будто до сего времени он был во тьме неверия. Между тем, рассуждали епископы, восточная церковь есть самая первая и она постоянно хранит предания первых веков. Все прочие церкви от нее получили свое начало и, если отступили в чем, то значит сами нарушили единение с нею. В вопросе о Filioque видели натяжку со стороны сорбоннских богословов, так как отцы церкви, если и учили об похождении Св. Духа чрез Сына, то только о временном похождении его в таинствах, а не о вечном бытии по существу. Ту же односторонность епископы признали и во всех цитатах записки сорбоннской, потому что отеческие писания в контексте говорят противное тому, что утверждается в записке. В доказательство епископы подробно указывали противные места в тех же сочинениях, на которые ссылались сорбоннские богословы, и притом изданных в самом Париже. “А что некоторые Греки, — писали епископы, — и говорили по мнению Латинов, но были они люди отравлены прельщением, а притом многие за достоинства и за деньги были и похлебщики двора Римского”. Наконец они указывали Императору, что всякое изменение в русской церкви “подлежит великой опасности”.

Императору не понравился такой ответ епископов в виду сильных обличений сорбоннских богословов в неправом понимании ими отеческих творений, и он поручил Стефану Яворскому и Феофану Проконопачу составить два ответа на сорбоннское предложение и представить ему на рассмотрение.

Стефан Яворский, очевидно, принимал большое участие в составлении первого ответа и потому написал проект ответа в том же духе ⁹.

После самых любезных приветствий и похвал “сорбиннскому училищу”, где “премудрость всегда пребывает”, тогда как “инде только гостит”, — Стефан подробно излагает повод своего ответа: как государь рассказывал о своем путешествии, о своем посещении Сорбонны, и как вручил своим епископам ее записку. [69]

“Сей дар иностранный, Прествелейший наш Император, Его Царское Священнейшее Величество, верным подданным, Российской Церкви Пастырем в рассуждение предаде: не дабы совета какова от нас требовал, или надлежность каковую изъявлял, совершен сый своего Государства Монарх: но да церковную честь и исполнение невредимо и непорочно сохранит Царь православный. “С радостью и “с честию” принявши это “писание”, как свидетельство “премудрости толиких мужей”, Стефан Яворский прибавляет однако, что скоро пришлось разочароваться в ожиданиях:

“Но егда прилежнее писания оная испытахом, ничтоже и не токмо доброхотства знамения и любви образ в них обретохом”.

Дальше он подробно излагает по сорбоннской записке цель ее составления, а также указанные в ней пункты согласия обеих церквей и настойчивые увещания поскорее примириться и соединиться, в виду апостольских угроз тем, кто производит распри.

“Но обаче мы на оная призывания, благоприятства же, любовь и оберегательства, паче же и прещения призывающих, пребыхом неколико усомневающеся и размышляюще: ибо на благовестие Ангелово тако сотворшую чтем преблагословенную Деву Марию: она же видевши, глаголет Лука, смутися о словеси его, и помышляше, каково будет целование сие (Лук. 1, ст. 29). Исправила премудрейшая Дева порок праматери, яже излишно бяше вероятная и скорая ко уверению послу подзорному.

“Соединения убо мы не укоряем, но насильствователей соединения: ибо, елико изряднейшеее благо есть соединение, толико хуждшии суть оного разорителие: понеже ничтоже вредительнейшее есть телу целому, яко разрушити между его частьми соединение: тем же убо аще растление изрядные вещи есть зело худо, много паче сами растлителие.

“Но кто таков есть толико дерзостный и всякие укоризны достоин: соединения церковного разорительная вина? Сего недуга каковы случаи? Жалобы везде слышатся множайшие, обвинения не мала, едина страна другую обвиняет. Мы зде не хощем с великою болезнию возобновляти раны, оную токмо Евангельскую историю о двоих сестрах не неприлично судихом к настоящему делу присовокупити.

“Обвиняше иногда Марфа сестру свою Марию, глаголющи ко [70] Христу: Господи, небрежеши ли, яко сестра моя едину мя остави служити? (Лук. 10, ст. 40). Зде сумнение может быти, которая которую оставила, и жалобная убо словеса Марфы слышащи, мнится, яко Мария остави Марфу, сия бо словеса Евангельская свидетельствуют: но рассуждающе другую страну, тако Мария оставила Марфу, яко Марфа оставила Марию: Мария оставила Марфу в службе, Марфа оставила Марию в прилежании слышания слова Божия: и якоже Марфа обвиняше Марию, яко ее оставила, тако праведно Мария могла обвинити Марфу, подобне длаголющи ко Христу: Господи, небрежеши ли, яко сестра моя едину мя остави слышати слово Божие?

“Равное нечто видети есть плачевными очима между двема сими иногда родными сестрами, сиесть, восточною и западною церквами, услышати зде жалобные гласи, егда едина обвиняет другую: Господи, небрежении ли, яко сестра моя остави мя? Но прилежнее и приискреннее вещь рассуждающи, яко между Марфою и Мариею, тако между сими двема сестрами взаимное ли есть оставление? Восточная оставила западную в союзе соединения, западная же оставила восточную в растлении, в повреждении же и новости Символа. Да умолчим прочие члены веры: сие последнее оставление есть вина первого: аще бы оное не предварило, сие никогда же бы последовало.

“Болезнуем о сем толиком, и едва возвращенным быти могущем уроне.

“Но аще бы мы и восхотели сему злу коим-либо образом забежати, возбраняет нам канон апостольский, который епископу без своего старейшины ни что же, а наипаче в толь великом деле церковном творити попущает: престол же святейшего патриаршества российского празден и вдовствующий ¹⁰ быти мним, яко известно есть иностранным: и сего ради епископом без своего патриарха хотети что-либо замышляти толще было бы, аки бы членам без своея главы хотети движитися, или без первые вины, или движения в звездах свое течение совершати. Сей есть предел крайний, который в настоящем деле больше нам не попущает глаголати что-либо, или творити.

“Кий убо последний совет в настоящем деле подобаше [71] нам восприяти, разве едино прибежище к святейшим апостольским престолам наших восточных православных патриархов, на нихже яко на основаниях вся исполнения и поправления церковного здания ставити благолепно?”

Благодаря членов Сорбонны за любовь и желая полного успеха их делу, Стефан Яворский обращается с молитвой к Тому, “Который повелевает ветром и морем, да укротит и между нами шумящие раздоров и несогласия волны, и воссияет благосостоянию и соединению церковному, паче же и вам мир и тишину превожделенную”.

“Писано в Санктпетербурге, лета Господня 1718 года, в месяце сентябре”.

Однако и этот ответ не был одобрен Петром. Граф Д. А. Толстой полагает, что причиной этого был витиеватый слог ответа Яворского с сильными намеками на то, что в разделения церквей виноваты папы. Поэтому Петр послал Сорбонне ответ, написанный Феофаном Прокоповичем. В нем русские епископы прямо заявили, что они не имеют права не только решить столь важное дело, но даже и приступить к его рассмотрению, потому что не одна Россия, но и многие другие страны составляют православную церковь. Поэтому необходимо прежде всего обратиться к четырем православным восточным патриархам, чтобы, ища сомнительного мира вне, не произвести несомненного раздора внутри.

Вот этот ответ Сорбонне ¹¹.

“Сиятельным, Высокочестнейшим и премудрейшим богословам Дома Сорбоннского Коллегий возлюбленным нашим братиям.

“Благодать, милость и мир от Бога, Отца и Господа Иисуса Христа Спаса нашего.

“Державненший Государь наш, Царь Петр Первый, когда по возвращении своем от иноземных стран между приветствием Сената и народа Российского, и от нас чина священного приветствован был: тогда как всякому чину свое, так и нам наше извести изволил по своему дивному благоразумию. Се же есть: како Его Величеству, посещающему пречестный Дом Ваш Сорбоннский, привнесеся по случаю слово о раздоре Греческой и Римской Церкве: и когда вы о том [72] пространнее говорить похотели, сказал вам Его Величество, чтоб изволила честность ваша, аще за благо судится вам, писать о сем к Российским Епископам. Сие же нам повествуя Государь произнесл и вручил нам ваше, возлюбленная братие, писание: приняли мы тое с великою радостию не для того, чтобы в нем новое нечто и любопытное усмотреть (понеже что-либо в той Контроверсии важное есть, не тайно есть богословцам), но что достохвальное ваше желание, о яковом из повести Самодержца нашего разуметь мощно было, желали мы и в писании вашем прочесть, и аки бы очима увидеть.

“Прочли же мы и увидели, и абие прославили великого Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, который обещание свое, имже обещался пребывати с нами до скончания мира, и сим образом исполняти благоволит, что и не ищущим его обретается, и не оставляет ищущих, и самую волю искания дарует, и тако о Церкви Своей премудре промышляет.

“Похваляем же и вас самих, братия любезнейшая, и о таком святом желании вашем, яко о великом даровании Божии, сорадуемся вам, и да желанию сему не попустит Господь никогда же угашенну быти, наипаче же добрым событием совершит, всесмиренно молимся премилосердому Его Величеству.

“Не хощем же вас братие не ветати, что и мы тойжде дух, тоежде имеем желание: желаем бо, и всеусердно желаем, да Христос, мир наш, сотворит обоя едино, и средостение градежа разрушит, да оба созиждет собою во единого и нового человека, творя мир, и примирит обоих в едином теле Богови крестом, убив вражду на нем. Весте же, мним и сами, что есть в церквах нашах повседневное публичное моление о соединении веры, которое устнами произносяще, духом паки и паки повторяем. А что вы от Апостола о единстве веры и о противных оному вредах, раздорах и ересях предложили, в том всегдашнее наше есть и учение и желание: сия и вам и нам и всем (аще не притворный вид на себя являют) общая суть.

“Прочее, как бы долговременный сей раздор церковный уврачевать, хотя и не так трудное дело, то есть, яковое показали мимошедшие веки, от времени наипаче Иннокентия третиего Папы, даже до наших лет: однако и не так скоро и удобно статься то может, как вы может быть думаете, якоже от писания вашего догадываемся. Да не воспомянем бо зде о [73] созвании собора, или о публичном разговоре чрез послания обеих сторон, именем всецелой сей и оной Церкве (а из двоих сих дел хотя одно потребно есть): сверх того и сие нам трудность задает, что единым нашим Российских Епископов действием, ниже начатися дело сие может, а не толь, чтобы к совершению приити возмогло: понеже бо не едина Россия, хотя и превеликое Государство есть, но и иные народы многие Церковь исповедания нашего составляют. Не без укоризны бы оных было, естьли бы что у нас сделалось без их ведания и согласия всему обществу надлежащее: и того ради подобает нам во-первых писать о сем к иноземным братиям нашим, наипаче же к высочайшим Епископам, четырем восточным Патриархам, да не возмнимся презирати их и раздражати, и ищуще: но всего дружества да не рассторгнем давнее и готовое. И воистинну, аще бы мы тако погрешили, взыскуемый внеуду мир сумнительный воздвигл бы внутрь нас брань несумненную: и сия едина причина есть для чего мы и на ваша о примирении рассуждения публичными всея Церкви именем ответствовать ныне оставили.

“Однако между тем ничтоже возбраняет быти приватным разговорам между вашими и нашими некиими феологами чрез взаимные, якоже обычай есть, послания, аще вам сие благоволится, только бы все было Духом Христовым кротости умиренно: ибо таковые кроткие разговоры и не помешали бы общего Церкви рассуждения, и еще чаем подали бы светлейшие приступ к попсканию желаемого мира.

“Но тако мы человецы рассуждаем и глаголем, сам же Бог, от Его же помышления наша смертных человек мнения неба и земли расстоянием отстоят, якоже Сам глаголет у Пророка: тот сам бесчисленные и удобнейшие имеет способы, хотя умом нашим и непостижимые, имиже святое сие желание в благополучный конец произвести возможет: и да уже иногда произведет, непрестанно молим милосердие Его, и томужде вас и ваше спасение вручаем.

“В Царствующем Санктпетербурге 1718 года, июля 15 дня.

“Здравствуйте братия возлюбленная, вам всех благ желающие Епископы Российские, тогда в Царствующем Санктпетербурге присутствовавшие.

“Смиренный Стефан, Митрополит Рязанский и Муромский. [74]

“Смиренный Варнава, Архиепископ Холмогорский и Важеский.

“Смиренный Феофан, Архиепископ Псковский, Нарвский и Изборский”.

Этот уклончивый ответ и был в 1720 году отослан в Париж.

Нужно предполагать, что Петр сам не имел в виду выдвигать вопрос о соединении церквей. В нем особое сочувствие возбудили укоризненные отношения епископов русских к папам. Он при дворе своем произвел Зотова в папы и любил в шуточном виде представлять кардиналов и конклавы. Вероятно, возбуждение вопроса о соединении церквей не входило в планы его церковных реформ. По крайней мере такое предположение тогда существовало ¹².

Феофан Прокопович копию с письма Сорбонны сообщил известному протестантскому богослову, иенскому профессору Буддею, и просил его высказать свое мнение по этому поводу. Буддей в 1719 году издал в Иене небольшое сочинение — “Ecclesia Romana cum Ruthenica irreconciliabilis...” — в котором и изложил свое мнение. “Если бы сорбоннские богословы, — говорит он, — попристальнее всмотрелись в свойства этого великого Государя, то они не увлеклись бы несбыточными надеждами” (на соединение церквей).

Утверждение Буддея сбылось: вместе с отсылкой ответа сорбоннский вопрос был похоронен.

Тем не менее со стороны Сорбонны была сделана еще одна попытка к возбуждению его.

В конце 1728 года в Россию приехал аббат Жюбе, в качестве наставника малолетних детей княгини Ирины Долгоруковой, урожденной Голицыной, принявшей за границей папизм ¹³. Этому аббату члены Сорбонны и дали полномочие вступить в переговоры с русским духовенством по вопросу о соединении церквей, Жюбе, сблизясь с испанским послом, Дюком де-Лирия, передал ему цель своего посольства и вместе с ним старался привлечь на свою сторону князя Василия Лукича Долгорукова. Аббату, действительно, покровительствовали Долгоруковы и два брата Ирины Петровны, князья Голицыны, члены [75] верховного совета. В доме одного из этих последних, в деревне, были собрания для рассуждения о соединении церквей. Эти светские разговоры, естественно, ни к чему не привели. А падение дома Долгоруковых, последовавшее за смертию Петра II, уничтожило все надежды Сорбонны: в 1732 году Жюбе был выслан из России.

Высылкой агента Сорбонны и закончилась ее попытка возбудить вопрос о соединении церквей на условиях протестантского равнодушия к обрядам церковным.

Григорий Георгиевский.